Товарищи! В разгар Первой мировой войны некая украинка, выступавшая под русско-татарским псевдонимом, известная в определенных кругах любительница клубнички, написала возмутительное стихотворение, глубоко оскорбившее чувства всех тогдашних верующих.
Под крышей промёрзшей пустого жилья
Я мертвенных дней не считаю,
Читаю посланья Апостолов я,
Слова Псалмопевца читаю.
Но звёзды синеют, но иней пушист,
И каждая встреча чудесней, —
А в Библии красный кленовый лист
Заложен на Песни Песней.
Что же это, с позволения сказать, за Песнь Песней такая?
Всякий непредубежденный читатель этой мерзости волен, конечно, и сам составить представление об этом возмутительном для каждого Русского человека сочинении, приписываемом некоему Шломо (т. е. Соломону — тезке отца (не забудем этого!) известного масона Мартынова, убийцы нашего М. Ю. Лермонтова).
Так что же написал пресловутый Шломо? Прежде всего, это возмутительный пасквиль на человека труда. Ибо главная героиня произведения — простая школьница, отправленная семьей на сбор винограда и впоследствии соблазненная зажиточным землевладельцем в угаре внезапно проснувшегося всеобъемлющего чувства.
Мы знаем, как любят у нас школьный труд — в мастерской и на пришкольном участке, да и просто уборку помещения всей дружиной — с шваброй, тряпками и песнями! Сколько дивных моментов пережили мы, наблюдая, как взбивается челка у слегка вспотевшей от трудового энтузиазма одноклассницы, как иной раз стыдливо одергивает она свое шерстяное коричневое платьице, из-под которого выглядывают байковые — голубые или розовые — трусы, оставлявшие в годы нашей юности дивные алые следы на бедрах, из-за плохо подогнанной резинки. Но я отвлекся, товарищи!
В отвратительном сочинении пресловутого Шломо нет ничего о радости труда или, скажем, быстрого утоления естественно возникающих у педсостава потребностей с подвернувшейся техничкой, уборщицей или даже со сговорчивой учительницей физкультуры. Нет, этот коллективизм, эта стыдливость, прямо скажем, целомудренность простых советских школьных работников ни в коей мере не присуща героям сочинения Шломо. Эти герои и героини, товарищи, и я говорю это с содроганием и отвращением, сразу начинают с сугубо чувственной, буржуазно-визуальной и феодально-телесной стороны. Там, где для нас, советских школьных работников, на первом месте — общее дело, созидательный труд на благо родной школы и Родины в целом, Шломо в своей Песне Песней проповедует осязательно-обонятельную распущенность, присущую, как мы знаем, далеко не только так называемым детям Сиона.
Особенно поражает вульгарность, с позволения сказать, образов, которыми пользуется пачкун Шломо. Чего стоят эти сравнения волос с козочками, зубов с постриженными овечками, шеи с ливанским кедром, а возлюбленного с ополоумевшим от похоти оленем. Какие олени, товарищи?!
Это каким же лосем, товарищи, должен вообразить себя школьный учитель, педагог, чтобы сказать, обращаясь к молодой девушке-комсомолке:
Груди твои —
близнецы-оленята,
двойня у лани
на пажити среди лилий.
Как могло случиться, что в нашу школу попадает под одной обложкой с поистине духовной литературой о нашей непростой жизни — с Апокалипсисом и пусть и о евреях написанной, но все же Книгой Бытия — пошлая альковная стряпня Шломо?!
Ласки твои милы,
невеста, сестра моя,
слаще вина они,
и запах твоих умащений
лучше всех ароматов.
Какие, с позволения сказать, ароматы вы смеете навязывать нам, в России? Стране лечебно-учебных грязей, добываемых на вновь захваченных у противника территориях!
Каким беспардонным совратителем малолетних надо быть, чтобы публично озвучивать такое вот, с позволения сказать, предложение вчерашней школьнице, еще днем обрабатывавшей пришкольный виноградник:
Милый стучится в дверь:
Отвори, сестра,
голубица, подружка, дитя,
моя голова в росе,
на кудрях ночная влага.
Какая влага?! На каких кудрях?!
Я разделась уже —
не одеваться ж опять!
Вымыла ноги —
неужто снова марать!
И ведь это, товарищи, только начало. Товарищи еще не дошли до дела, а уже разделись и улеглись в тепле и покое. Насколько это далеко от нашей непростой жизни, от нашего созидательного труда и тревог! Вспомните молодость, товарищи! Мы ведь иной раз и штаны-то не успевали спустить после собрания и короткой, с огуречным кряком выпивки. Трудовой энтузиазм, тяга к подвигу — вот что толкало нас на покрытые зеленым сукном столы в Ленинских комнатах. Да, жестковато, да, не всякая техничка вполне добровольно шла, так сказать, навстречу пожеланиям руководства. Но все это сплачивалось трудовой дисциплиной, высоким горением. А что под нами не лилии и не лепестки роз прогибались, а выдержанный дерматин стульев да иной раз чулочки трещали, зацепившись за халтурно прибитый инвентарный номерок, так есть же что вспомнить, товарищи! Героика будней! Одернув юбчонку и поправив галстук, мы гордо расходились по своим делам на благо коллектива и всей страны.
Но я отвлекся, товарищи.
Что же предлагают нам, русским людям, эти вот, прямо скажем, библейские Шломо? А вот что:
Он руку просунул в щель у двери,
и все во мне задрожало.
Поднялась ему отворить,
и мирро стекало с рук,
с пальцев капала влага
на скобы замка.
Что здесь капает, товарищи, так это безмерное высокомерие граждан, сделавших свою жилплощадь и приусадебный участок местом зоологического непотребства. Нужно ли говорить, товарищи, что и все дальнейшее — а я хотел бы пощадить слух присутствующих на коллегии женщин! — возмутительное в своей непристойности иносказательное описание полноценного так называемого, товарищи, полового акта. Причем, не одного, а нескольких, с участием не установленного числа лиц обоего пола.
Как может такая, я извиняюсь, макулатура преподноситься нашим детям под обложкой так называемой Библии?
В заключение позвольте мне поддержать предложение министра нашего образования вернуть в школы страны не только уроки общественно-полезного труда, но и совместную уборку помещений. Мы вместе дойдем, товарищи, до каждого закутка, до каждой самой маленькой комнатки, чтобы научить подрастающее поколение работе с тряпочкой и шваброчкой, губочкой и цветочным горшочком. Пусть суховато, как это всегда было свойственно нашей высокодуховной стране, но мы научим детей высокому чувству товарищества и братства. Не пропотев и не ощутив радости от совместного выжимания половой тряпки, ну как может вырасти настоящий защитник отечества или, скажем, медсестра, умеющая наложить, я бы сказал, жгут на испытывающий потребность в нем орган?
Да здравствует межбюджетное урегулирование! Так победим.
Я кончил, товарищи.
