Миграционный кризис затягивается, и даже самые толерантные страны Европы начинают проводить антииммиграционную политику.
Поезда из Копенгагена в Мальме ходят очень часто. Вскоре после отправления из столичного аэропорта они прибывают на низкий мост из металлоконструкций, который пересекает пролив Эресунн, разделяющий Данию и Швецию. Поезда проезжают мимо парка ветроэлектростанций с крутящимися на ветру турбинами, и через пять минут прибывают в Мальме, крупнейший город в провинции Сконе. Это приятная, хотя и довольно скучная поездка из одной страны в другую.
Эресуннский мост открыли с большой помпой в июле 2000 года, и он заменил удобную, хотя и довольно медленную паромную переправу. Копенгаген и Мальме вполне могли стать поистине двунациональным и даже постнациональным мегаполисом. Сторонники такого превращения увидели в этом очередное свидетельство того, что беспрепятственные поездки из одной страны в другую становятся неотъемлемой чертой жизни в Евросоюзе, этаким урбанистическим воплощением мечты о едином и интегрированном континенте.
Во многом такая мечта зародилась именно в этом регионе. Границы между странами Скандинавия открыла уже через десять лет после окончания Второй мировой войны, опередив Шенгенское соглашение на 40 лет (этим соглашением отменялся паспортный контроль между подписавшими его странами). К 2015 году к этому соглашению присоединились почти все страны ЕС, а также некоторые не входящие в него государства. Попав в эту зону, путешественник или ее житель мог передвигаться беспрепятственно. Показывать паспорт теперь надо было только на выезде.
Но в начале 2016 года, столкнувшись с небывалым наплывом экономических мигрантов, политических беженцев и просителей убежища из стран Ближнего Востока, Северной Африки и Азии, социал-демократическое правительство Швеции в одностороннем порядке и практически без предварительного уведомления ввело на Эресуннском мосту пограничный контроль. Шведские власти сделали это не потому что вдруг заняли антииммигрантские позиции, а в связи с тем, что многие другие страны ЕС четко продемонстрировали твердую решимость не принимать у себя беженцев. Из-за такого сдвига Швеция и Германия, занявшие самые либеральные позиции в этом вопросе, превратились в непреодолимый магнит для сотен тысяч отчаявшихся мигрантов. Теперь перед посадкой в поезд в аэропорту Копенгагена пассажиры должны предъявлять паспорта. Иногда им приходится выходить из поезда на первой станции со шведской стороны границы и снова их предъявлять. Легкое получасовое путешествие стало обременительным и крайне неудобным. Иногда из-за проверки паспортов поездка увеличивается на час.
Это история о крушении мечты и о стоящей за этим крушением турбулентной политикой. Поскольку Европа за эти годы не сумела найти единый общеконтинентальный ответ на миграционный кризис, странам пришлось самостоятельно плавать в этих водах, разбираясь со своими проблемами. Последствия может и не такие драматические, как от голосования по выходу Британии из ЕС, которое состоялось летом, но как и Брексит, они чрезвычайно важны, поскольку подвергают сомнению долговременное будущее Европейского Союза.
***
Когда миграционный кризис достиг своего пика, мечта о едином и взаимосвязанном европейском континенте начала разваливаться.
В 2013 году Средиземное море пересекли 40 тысяч беженцев. Год спустя эта цифра увеличилась до 200 тысяч. Еще через год приток беженцев достиг умопомрачительных размеров — один миллион. И это лишь малая часть от общего количества желающих получить убежище в Европе, которые проникают в ЕС всевозможными путями и маршрутами. Среди них 17-летний Ахмед, не пожелавший назвать свою фамилию, потому что его родители по-прежнему живут в пригороде сирийского города Алеппо, который не раз переходил из рук в руки в ходе войны между силами Асада и ИГИЛ (террористическая группировка, запрещена в России — прим. перев.). «Даеш», как он называет эту группировку, «хуже всех». «Они убивают любого. Они могут убить тебя, если ты куришь, если стрижешь волосы не так, как надо. Они могут убить за одно-единственное слово».
Ахмед приехал в Швецию в октябре 2015 года. Это был конечный пункт его 23-дневной одиссеи, которая началась с тайного бегства из Алеппо. Он уехал с несколькими тысячами долларов в кармане, которые родители смогли скопить ему на поездку. Эти деньги стали для него спасательным кругом, когда он добирался до безопасного места — сначала к турецкой границе, потом на лодке в Грецию. После этого разными видами транспорта он пересек Балканы, Австрию, Германию, Данию, и наконец добрался до Эресуннского моста.
Два троюродных брата Ахмеда, 15-летний Халид и 16-летний Набиль, также приехали в Швецию осенью 2015 года, но отдельно от него. Набиль — самый высокий из этой троицы. Он носит голубую рубашку и синюю куртку. Его волосы коротко острижены, выражение лица серьезное. Как и Халид, он бежал от кровопролития и хаоса, которыми охвачена столица ИГИЛ, сирийский город Ракка. «Обстановка там нехорошая, — сухо сообщает Набиль. — Мы видели много мертвых людей на улицах, Много мертвых. Обезглавленных». Очень часто, говорит он, прилетали самолеты и начинали стрелять по людям внизу.
У Халида похожая история. Это спокойный мальчик с густыми волосами и недавно отпущенными бакенбардами. По сути дела, это ребенок, но он совсем по-взрослому рассказывает о том, что толкает людей на бегство. Халид почти не умеет плавать, однако он без колебаний решил совершить опасное морское путешествие, чтобы добраться до спокойной Европы. «Если бы мы не решились плыть морем, нас бы убили в Сирии», — говорит он.
Подобно десяткам тысяч беженцев, которые по Эресуннскому мосту приехали в прошлом году в Швецию, этих юношей встречала коалиция гуманитарных организаций, представители местной мечети, юристы-волонтеры и объединение с названием «Беженцы, добро пожаловать в Швецию». Художественный кооператив Kontrapunkt, например, открыл в Мальме семь центров, суповые кухни, клиники, временные ночлежки с кроватями, а также занялся организацией культурных мероприятий для вновь прибывших. Некоторые организации помогали им в поиске жилья и в налаживании контактов со шведскими органами власти; другие предоставляли транспорт для дальнейшей поездки на север, в такие крупные города, как Гетеборг и Стокгольм. С юридической точки зрения эти организации находятся в безопасности до тех пор, пока предоставляют транспорт для переездов внутри страны. Но их представителей могут арестовать, если они перевозят мигрантов к границе, чтобы те могли продолжить путь в Норвегию или Финляндию.
В октябре 2015 года поток беженцев в ЕС достиг своего пика. Убежища в Швеции, где общая численность населения составляет всего 10 миллионов человек, попросили примерно 40 тысяч мигрантов. Это равноценно тому, что за один месяц 1,2 миллиона человек попросили убежища в США. За 2015 год в Швецию приехало и официально зарегистрировалось в качестве просителей убежища 163 тысячи беженцев (хотя предоставили его в итоге всего 20% из этого количества).
Опять же, в пропорции к общей численности населения это равноценно тому, что за один год в США приехали более пяти миллионов мужчин, женщин и детей. Для Швеции это было почти в два раза больше предыдущего рекорда, установленного в начале 1990-х на пике войн, начавшихся из-за развала Югославии. Какой бы ни была политика, это огромные цифры, которые гарантированно порождают недовольство и негативную реакцию.
***
Соседи Швеции датчане — твердые, хотя и несколько скептические сторонники Евросоюза. За последние 20 лет они три раза голосовали против более тесной интеграции ЕС; однако, как показывают социологические опросы, почти три четверти населения Дании считает, что в составе Евросоюза им будет лучше, чем вне его. Но они тоже недовольны большим количеством мигрантов. В отличие от Швеции, датские правительства одно за другим пытались ужесточить правила для мигрантов не из ЕС, начав эту работу еще за несколько лет до сегодняшнего наплыва беженцев. Власти Дании обычно считают шведскую политику открытых дверей наивной, и даже удушающей. Дело не в том, что шведы либеральнее, полагают они; скорее, те, кто формирует общественное мнение, создали вокруг миграции опасную ситуацию, и на любого, кто против нее, наклеивают ярлык экстремиста. Тем самым, они накликали беду: сейчас все больше и больше простых шведов начинает поддерживать по-настоящему экстремистские организации, действующие вне политических структур этой страны.
За прошедшие 20 лет и социал-демократическое, и либеральное правительства Дании занимали все более жесткую позицию против иммигрантов не из ЕС. Из-за новых законов им стало труднее получать право на жительство и привозить членов семей. Был ограничен доступ к щедрой системе социальных льгот, а для стремящихся получить датское гражданство ввели строгие экзамены по языку и культуре.
Исторически Дания — протестантская страна, и там, в отличие от США, церковь не отделена от государства. «У нас много лет очень однородное общество», — объясняет Бьярке Меллер (Bjarke Møller) из копенгагенского аналитического центра «Европа». «Культурный компонент массовой миграции взрывоопасен, — добавляет он. — Он связан с вопросом единства государства и религии. Протестантская страна сталкивается с проблемами в отношениях с другими религиями».
Из-за этих изменений у Дании возникли противоречия с рядом статей Европейской конвенции по правам человека, которую подписали 47 стран, и которая становится все менее популярной среди европейских консерваторов. Датское правительство заявило, что готово защищаться в том случае, если Европейский суд по правам человека в Страсбурге возбудит дело против Дании (в мае этот суд признал дискриминационными датские иммиграционные законы о воссоединении семей).
Популистская Датская народная партия (ДНП) как минимум отчасти виновата в том, что страна пошла таким путем. В 2011 году за платформу этой партии, в которой сочетается поддержка щедрой системы социального обеспечения и призывы резко сократить иммиграцию, особенно мусульманскую, проголосовало более 12% электората. К 2015 году Датская народная партия сформировала самую крупную консервативную фракцию в парламенте, получив 21% голосов. На самом деле, у нее было больше депутатов, чем у правящей Либеральной партии («Венстре»). «Венстре» очень сильно зависела от поддержки ДНП, да и социал-демократы тоже обхаживали ее электорат, основу которого составляет рабочий класс.
«Я был социалистом, и мне кажется странным то, что меня называют правым, — говорит бывший журналист Серен Есперсен (Søren Espersen), ставший главным парламентским рупором ДНП по вопросам иммиграции. Эсперсен живет в деревне Лундби в 100 километрах южнее Копенгагена в доме 18-го века с соломенной крышей. Этот чисто выбритый мужчина средних лет одет неофициально, в джинсы, синий пуловер с вырезом и сандалии. Размышляя о том, как изменилась его страна, Эсперсен вспоминает более спокойное и розовое прошлое до грехопадения Дании, когда ее суверенитет был подвергнут опасности из-за введения общеевропейских норм и массовой миграции. «Я хочу, чтобы датский парламент был законом, а датский суд был высшим судом», — заявляет он, используя терминологию консервативных сторонников Брексита, с которыми представители его партии совещаются в Европарламенте. «Мы сами можем выработать для себя правила и нормы, ведь наша страна является независимой уже 1 000 лет».
Вторя голосам обеспокоенных консервативных партий из Европы и США, Эсперсен заявляет, что он боится наплыва мусульман, которые, по его словам, не испытывают ни малейшего желания интегрироваться в его стране и участвовать в работе ее демократических институтов. «То отвращение, которое они испытывают к датским традициям и культуре, просто потрясает. Зачем ехать в новое место и делать его похожим на то, в котором ты жил?» Реагируя на эти ощущаемые угрозы, ДНП выступает за отказ от некоторых положений Европейской конвенции по правам человека, что позволило бы Дании радикально сократить количество беженцев и отправить их обратно, когда обстановка у них в странах стабилизируется. Эсперсену хочется также объявить двухгодичный мораторий на новую иммиграцию из стран с мусульманским большинством, хотя запрещать въезд временным визитерам из числа мусульман он не собирается. (На самом деле, он считает слишком радикальным предложение Дональда Трампа запретить всем мусульманам въезд в США.
Вместо того, чтобы подвергнуть ДНП остракизму, датские партии основного толка пытаются ее кооптировать. Такая стратегия помогла «сформировать более умеренный и реалистичный подход», говорит Маркус Кнут, занимающийся в партии «Венстре» проблемами иммиграции. «Мы хотим, чтобы Дания была как можно более открытой страной для людей, приезжающих к нам легально, и по мере возможности лишить шанса на въезд тех, кто приезжает незаконно, не желает работать и становиться частью общества. Я надеюсь, мы сможем свести к минимуму количество нелегальных иммигрантов и просителей убежища».
***
Те, кто формирует общественное мнение в Швеции, сначала задирали носы перед соседями из Дании, считая, что датчане сползают к ксенофобии. Хотя опросы общественного мнения в 2015 году показали, что 15% избирателей поддерживают крайне правую партию «Шведские демократы», правительство страны возглавляли левоцентристские социал-демократы, и все ведущие партии основного направления согласились подвергнуть остракизму радикальных маргиналов.
Но под поверхностью закипал мощный котел антииммигрантских настроений, чем вполне могли воспользоваться «Шведские демократы» и множество других, еще более экстремистских (и весьма агрессивных) неонацистских группировок. Рост иммиграции продолжался безостановочно весь 2015 год, и одновременно с этим усиливалась поддержка крайне правых сил. К концу года примерно каждый пятый избиратель поддерживал «Шведских демократов». А когда стало появляться все больше сообщений о преступлениях иммигрантов-мусульман, увеличилось и количество насильственных действий фашистских банд против мигрантов.
«Швеция со своей политикой создала огромную нагрузку для институтов, заботящихся о беженцах и рассматривающих их заявления на предоставление убежища, — говорит директор Центра передовых исследований миграции при Копенгагенском университете Нильс Холтуг (Nils Holtug). — Было трудно искать жилье для беженцев, возникла серьезная обеспокоенность по поводу финансового бремени для государства, а некоторых людей сегодня тревожат культурные последствия такого большого наплыва».
Столкнувшись с ростом преступности, многомиллиардной нагрузкой на систему социального обеспечения страны и с нехваткой жилья в тех районах, куда в больших количествах переселяют беженцев, шведское правительство в конце 2015 года начало отказываться от своей политики открытых дверей в отношении мигрантов. Несмотря на оппозицию «зеленых», которые являются младшей партией в составе правящей коалиции, и пытаясь воспрепятствовать росту поддержки правых сил, правительство стало проводить политику, которая в большей степени соответствует предпочтениям общества. Оно ограничило права на воссоединение семей и доступ к системе социального обеспечения тем соискателям убежища, которых ждет депортация.
После десятилетий неограниченного приема беженцев в Скандинавии начал формироваться новый консенсус. Прежде всего, она будет пускать к себе меньше беженцев, а те, кого она пустит, получат ограниченный доступ к государственным социальным пособиям.
***
Дублинская конвенция это свод норм и правил, создающий гуманитарную основу для работы ЕС с беженцами. В ней излагаются обязанности государств из состава союза, и говорится о том, что первая принимающая беженцев страна-член ЕС берет на себя ответственность за них. Конвенцию подписала ключевая группа стран-членов Евросоюза в 1990 году, а в 2003 году круг ее участников расширился, включив все страны ЕС, кроме Дании (она присоединилась к ней в 2006 году). Теоретически основную часть мигрантов, пересекших в 2014 и 2015 годах Средиземное море, должны были принять и расселить у себя Италия и Греция. Но в действительности сотни тысяч беженцев быстро направились на север. Греческие и итальянские власти либо оформляли им бумаги, прежде чем отправить этих людей дальше, либо вообще не останавливали их для оформления документов.
И вот они прибыли: поездами, автобусами, на машинах, в такси, а многие даже пешком. Отчаявшаяся, обнищавшая диаспора наших дней расползлась по всему континенту. Они приезжали с теми небольшими деньгами, которые сумели наскрести для них родственники. И они очень слабо понимали, какие страны им сочувствуют, а какие настроены враждебно.
Ахмед приехал с намерением остаться, надеясь, что когда-нибудь он сможет либо вернуться в мирную Сирию, либо воссоединиться с родителями за рубежом. Он не хотел жить за счет шведской системы социального обеспечения; он просто хотел оказаться в безопасности. Почему его браться направились в Швецию? «Это мирная страна, — объяснил Халид. — Я слышал, что здесь хорошо относятся к тем, кому нет 18 лет. Они гуманные».
«Когда ребята приехали к нам восемь месяцев назад, они были исхудавшие, усталые и напуганные, — вспоминает Жаклин Саид (Jacklin Said), которая вместе с мужем Мохаммедом поселила у себя дома в городе Лунде Набиля, Ахмеда и Халида. — Они тогда даже нам не доверяли. Теперь они начинают доверять нам. Их приходится изучать. Но нам повезло. Это замечательные ребята, стремящиеся к чему-то в этой жизни». Сестра и брат Жаклин тоже поселили у себя молодых беженцев, проявив великодушие, которое приобрело массовый характер в шведском обществе в условиях миграционного кризиса.
Но если события последних месяцев о чем-то говорят, то главным образом о том, что власти становятся менее гостеприимными, а население принимающих беженцев стран менее толерантным, чем прежде. По всей Европе начинают возникать границы, и велика вероятность, что Греция и Италия на постоянной основе станут свалкой для беженцев, просто потому что находятся в непосредственной близости от прозрачного южного фланга Европы. Братья из Сирии в 2015 году сумели добраться до севера. В 2016 году таких счастливчиков уже намного меньше.
Когда Швеция ввела меры контроля на границе с Данией, Дания в ответ ввела меры контроля на границе с Германией. По всей Европе укрепляются границы (и строятся стены), в том числе, на Балканах и в ряде стран Южной и Восточной Европы. А в марте ЕС и Турция заключили соглашение, позволяющее Евросоюзу отправить большое количество беженцев обратно в Турцию в обмен на финансовую помощь и невнятные обещания о приеме в ЕС.
Будучи не в состоянии остановить конфликты, породившие миграционный кризис, и не сумев достичь политической договоренности внутри ЕС о распределении беженцев по всем странам-членам, Европа начинает все чаще действовать силовыми и весьма жестокими методами. Те беженцы, которым удается проскользнуть мимо патрульных судов в Средиземном море и выжить во время страшного плавания, оказываются взаперти в убогих, но тщательно охраняемых лагерях беженцев на южной окраине Европы.
Сегодня, когда Эресуннский мост охраняют пограничные наряды, возникает впечатление, что эпоха свободных миграционных потоков подходит к концу. «Мы с удивлением смотрели на то, что происходило в Швеции, — вспоминает Маркус Кнут из правящей Либеральной партии Дании. — Мы ужесточили правила. А они сделали нечто прямо противоположное и сказали: „Мы хотим быть всемирным центром для беженцев“. Это прекрасно — но на пике кризиса к ним приезжало 40 000 беженцев в месяц. Мы гадали, когда эта система рухнет. Произошло это в начале января. За один день они закрыли границу. А теперь они копируют множество правил, введенных нами. Такая маленькая страна как Швеция не в состоянии принимать 40 тысяч человек в месяц».
