Он демонстрирует Западу мускулы. Бомбит Сирию. Подавляет оппозицию в России. И все же в мире российский президент пользуется все большим успехом. И не только у правых. В эпоху более слабых лидеров так зарождается увлечение сильным человеком у власти.
Мы наблюдаем феномен Путина. Дональд Трамп (Donald Trump) считает его неординарным, и Путин отвечает ему взаимностью. В Европе — от скандинавских стран до Италии — все новые крайне правые столь естественным образом проводят с ним параллели, что за финансовой помощью для своей партии Марин Ле Пен (Marine Le Pen) обратилась именно к российским банкам.
Располагающийся с другой стороны французского шахматного поля немного левее от социалистической партии бывший троцкист Жан-Люк Меленшон (Jean-Luc Mélenchon) не любит, когда Путина критикуют, пока тот расправляется с госпожой Меркель и всеми остальными. В той же Франции бывший премьер-министр Франсуа Фийон (François Fillon), либерал, начинавший свою карьеру с социального голлизма, с пеной у рта отстаивает необходимость выработать общий язык с Путиным, которому ничего не могут противопоставить целые движения в западном общественном мнении. И это данность.
Если Владимир Путин не приводит в восторг, то вряд ли он не нравится или вызывает мало симпатии, хотя никто не упускает из виду его преступления. Бывший шпион второго порядка, наместник Бориса Ельцина (и его приближенное лицо), он — первый глава европейского государства, аннексировавший ряд территорий со времен окончания Второй мировой войны: я говорю об аннексии де юре Крыма и де факто двух регионов Грузии.
Под его руководством в России пропала свобода слова и собраний, появившаяся во времена Горбачева. Владимир Путин сделал из своей страны «демократуру», диктатуру с внешними признаками и электоральными орнаментами демократии, при этом проводящую ковровые бомбардировки силами своей авиации (а не с самолетов Башара Асада) даже госпиталей в Алеппо. Путин отменяет свою встречу с Франсуа Олландом (François Hollande) и нагнетает у себя в стране военные настроения. Всем об этом известно. Никто не осмеливается это опровергнуть. Несмотря ни на что, однако, Путина любят. Почему?
Это вопрос имиджа: такая политическая привлекательность имеет прежде всего физическое измерение.
Владимир Путин не Джеймс Дин (James Dean) и не Марчелло Мастроянни (Marcello Mastroianni): физически и внешне он совершенно зауряден, и все же этот сухой, мускулистый мужчина создает впечатление брутальной силы, которую он может использовать на околотеатральном уровне. Когда он снимается с голым торсом (всегда непременно с голым торсом), когда седлает жеребцов или в одиночку борется с дикими животными), он сводит с ума не одних лишь любителей гомосексуальной порнографии.
В России, как и на Западе, эта сублимация мужественности требуется, чтобы поставить его в четкое противопоставление с другими правящими лицами, в первую очередь американскими и европейскими, ведь нельзя не признать, что основное достоинство Ангелы Меркель — отнюдь не в том, что она амазонка, так же как и Франсуа Олланда трудно назвать суперменом. И, несмотря на то, что Барак Обама, безусловно, показывает определенный класс, он выглядит скорее как университетский профессор, а не как чемпион по вольной борьбе.
Послание, который Владимир Путин отправляет посредством своих изображений и столь же жестких сопровождающих их комментариев, нужен для того, чтобы заявить, что Западом руководят хиленькие персонажи, в то время как вот он — настоящий босс.
Все это могло бы вызвать смех. Этот эпический спектакль должен был бы рассмешить публику, но этого не происходит — напротив, ведь Соединенные Штаты Америки и Европу (которые вместе с Россией составляют огромное большинство белого христианского мира) теперь объединяет общий страх. Если Дональду Трампу (Donald Trump), несмотря ни на что, удастся соблазнить большинство американского электората; если новые крайне правые имеют такой успех в Европе, это происходит потому, что наш мир, лидировавший на международной сцене в течение длительного времени, теперь опасается, что его обойдет Китай и развивающиеся страны; это происходит потому, что джихадистский терроризм подпитывает фантазм мусульманского вторжения, против которого нужно брать в руки оружие; это происходит потому, что существование социального обеспечения, полной занятости, заработной платы поставлено под вопрос из-за делокализации промышленности в отдаленные территории, где рабочий труд меньше отражается на годовом бюджете.
Запад чувствует себя прижатым к стенке, воюя против ислама, находясь в конфликте, двигающемся по Африке и Азии. В большинстве случаев бессознательно, порой сознательно Западу хотелось получить настоящего лидера, способного повести людей в бой, генерала, не шепчущего еле слышные слова, не бесхребетного, и именно в этой роли позиционирует себя Владимир Путин, восхищая новых крайне правых и соблазняя далеко не только их.
Благодаря какому-то удивительному историческому парадоксу Москва стала меккой правых националистов, пробыв долгое время Меккой коммунизма, и президент России со своими делегациями, депутатами и телевидением культивируют активное сотрудничество с этими силами, воскресшими из предвоенного фашистского небытия. Как и вчерашние коммунисты, новые крайне правые стали посредниками Кремля на западной территории, и эта идеологическая угроза попала в яблочко, завоевывает успех, потому что она легла на плодородную почву.
В Европе и Соединенных Штатах Америки наблюдается своего рода усталость от демократии.
Исторически влиятельные партии — республиканская и демократическая на атлантическом побережье, социал-демократы и христианские демократы — серьезно ослабила их собственная неспособность реформировать себя и адаптироваться к нуждам нового века. Они не мобилизуются и уже так мало предвещают хорошего, что избиратели утратили веру в них и в чередование правых и левых. Повсеместно терпят крах разнообразные сценарии, даже в Соединенных Штатах, где мгновенный успех Берни Сандерса (Bernie Sanders) из левого фланга после популярности правого движения Tea Party выражает стремление избирателей к чему-то новому во всех политических образованиях.
Во время кризиса западная демократия перестает отвечать на запросы граждан, которые уже перестали ждать западного скачка вперед и отчаялись когда-либо его увидеть. Этот кризис не только подпитывает крайне правые движения, воскрешает национализм, приводит к отторжению европейского единства и объединяет теперь британских консерваторов с Партией независимости Соединенного королевства, партию Черчилля с партией Найджела Фараджа (Nigel Farage). Помимо этого избиратели и сами крупные партии стремятся развенчать демократические ценности.
После 11 сентября Соединенные Штаты сочли за должное наплевать на Хабеас корпус и открыть Гуантанамо, этот колодец забвения. После террористических нападений на редакцию Шарли Эбдо и Батаклан Франсуа Олланд ввел во Франции беспрецедентные законы, встретив почти всеобщее одобрение. Госпожа Меркель считается безответственной, потому что, предоставив политическое убежище беженцам, имевшим все основания его требовать, она сочла возможным подать пример и вернуть европейцам ценности, в которые они верят. В отличие от Италии (которой нужно отдать за это честь), Европа не хочет больше ничего знать о тонущих в Средиземном море лодках, переполненных семьями, бегущими от Даеш и Башара Асада.
В западных демократиях уважение свобод и универсальной декларации прав человека делает стремительные шаги назад, поэтому неудивительно, что демократура Владимира Путина многих перестала возмущать, как и военная поддержка, которую он оказывает мяснику из Дамаска, помогая ему расправляться с его собственным народом.
Напротив, многие, слишком многие жители Запада им восхищаются, потому что он не позволяет запугать себя законными ограничениями и международными конвенциями, подписанными Россией, не стесняется руководить сильной рукой, способствуя, невзирая ни на что и совершая военные преступления, формированию диктатуры, которая, как ошибочно продолжают думать, якобы может послужить преградой против джихадистов. Открыто об этом говорится или нет, по мнению многих, Владимир Путин, если подводить итоги, выступает в роли щита христианского Запада, настоящего босса, которого лишены другие демократии.
Но есть и другое. В своем очаровании хозяин Кремля использует также антиамериканизм европейцев. Европа любит голливудское кино и нью-йоркские небоскребы, американскую культуру и эстетику, но так и не простила Соединенным Штатам то, что они вытеснили ее с первого места в мире. Европа испытывает в отношении Америки смешанные чувства любви и ненависти, которые усугубляются сегодня по мере отдаления США и защиты их собственных интересов в Азии, где они уже серьезно рискуют.
Америка не только унизила нас своим могуществом, но и бросает нас теперь, именно сейчас, когда на наших восточных и южных границах скапливаются угрозы. Америка не только сделала нас ее вассалами, но и бросает нас теперь на произвол судьбы, как раз тогда, когда мы как никогда нуждаемся в ее оборонном аппарате. Естественно, как следствие, многие европейцы пытаются прийти к соглашению с Владимиром Путиным, чтобы он не создавал лишних проблем на востоке и защищал нас на юге, шел в бой вместо нас бок о бок с диктаторами, которые выглядят так уверенно в своих прекрасно сшитых костюмах.
Однако, даже если у Путина много козырей в рукаве, ему не хватает денег, а это сила войны. Его находящаяся в упадке экономика не может даже сравниться с экономикой развивающейся страны. А его предприятия на Украине и в Сирии не улучшают положения, а совсем наоборот.
