На недавней международной конференции по свободе интернета и демократии один из председателей выдвинул необычное требование — он попросил участников предлагать всеобщему вниманию только результаты исследований, а не житейские истории. Я была в недоумении — зачем об этом говорить? Пару сотен участников составляли политики-аналитики и министры правительств. Призывы к действию могут основываться на страшных историях в тезисах политиков и в газетных передовицах, но профессионалам необходимы данные, ведь так?
Через полчаса участники одной из панелей обратились к аудитории с предложением задавать вопросы, и тогда я поняла. Начала говорить женщина из «официальной» российской неправительственной организации. Хотя ее английский язык был превосходным, ее вопрос, позвучавший как утверждение, был довольно невнятным. У нас не может быть неограниченной свободы интернета, сказала она, потому что всего несколько месяцев назад один мальчик в центральной России подсел на онлайн-игры. Когда его родители закрыли ему доступ в интернет, он попытался убить их. По-моему, она сказала, что один из них выжил. Все это звучало несколько эмоционально и обескураживающе. Но ее точка зрения была в равной степени понятной и нелепой — государство должно контролировать интернет, чтобы помешать мальчикам из средней полосы России резать своих родителей с кухонными ножами.
Сейчас я живу в Великобритании, где государство осуществляет надзор в большей степени, чем любая другая демократическая страна, и требует от интернет-провайдеров вводить непрозрачную и не предусмотренную законом цензуру (потому что «разве не должен кто-нибудь подумать о детях?»). Но даже для меня это заявление (к тому же на международной встрече) показалось почти что безумным. И я была не одинока. Люди в зале, поправляя свои наушники, в которых звучал перевод, усмехались. Некоторые из них в недоумении и обменялись понимающими улыбками. Беседуя после этого с одним европейским дипломатом, я спросила, что это было. «А, это как раз то, чем они сейчас занимаются», — ответил он. Он недавно работал в Нью-Йорке в ООН и наблюдал новый метод работы русских — они рассказывают страшные истории и сводят на нет возможность любой нормальной дискуссии. Как правило, применяют троллинг. Показывая на зал, заполненный людьми — в основном из Европы и стран, расположенных на периферии Европы, он сказал: «Они не хотят, чтобы работали такого рода вещи».
Говоря «такого рода вещи», он имел в виду многостороннюю модель управления интернетом, которая объединяет в себе правительства, представителей бизнеса и гражданского общества, активистов и инженеров, работающих в сфере интернета. Беспокойство России в связи с этим хорошо известно. Россия наряду с Китаем, Саудовской Аравией и Ираном уже давно активно пытается воздействовать на Международный союз электросвязи при ООН, лоббируя вопрос о том, чтобы принятием решений в этой области занимались власти.
Но как я уже писала пару недель назад, за рубежом внешняя политика США в отношении интернета тоже потерпела неудачу. Понятие «Свобода интернета™» может показаться всего лишь очередным способом «замыкания» на новаторском преимуществе американских технологических компаний — и де-факто монополий. Лидерам авторитарных государств «мягкая сила» США кажется какой угодно, но только не благожелательной и безопасной. По их мнению, широко разрекламированная способность таких технологических гигантов, как Twitter и Facebook, форсировать революции и содействовать их проведению, выглядит как тщательно спланированная подрывная деятельность и подстрекательство к мятежу со стороны иностранной державы.
Действительно ли интернет является драйвером, стимулирующим народные революции? Может быть. Все это сложно. Но 2011 год начался с арабской весны, участники которой изгнали правителей Туниса и Египта, и завершился тем, что представители московской интеллигенции, вышли на улицы на организованные через Facebook акции протеста против коррупции на выборах. Facebook не просто облегчил процесс организации — благодаря ему через год после проведения общественных протестов некоторые россияне поняли, что они являются частью чего-то большего, и что у них есть шанс. Для правительства Путина это стало глубоким потрясением. По мнению Путина, с его менталитетом бывшего работника КГБ, нет такого понятия как «стихийный» народный протест. В его мире сила и влияние распространяются по вертикали. Всегда кто-то дергает за ниточки. Так что русское государство связало свой экзистенциальный пессимизм с тем, что Запад поддерживает интернет. И интернет надо взять под контроль.
В книге Андрея Солдатова и Ирины Бороган «Красная паутина. Российские цифровые диктаторы против сетевых революционеров» показано, что до 2012 года российская интернет-цензура была на удивление децентрализованной и нескординированной. Лишь потрясение, вызванное непродолжительными протестами интеллигенции, заставило Россию по-настоящему перейти в наступление. Оппозиционные сайты подверглись мощным скоординированным распределенным атакам «отказ в обслуживании» (DDoS-атакам) и таким действиям, как троллинг и дезинформация. Под шквалом проправительственной пропаганды местные новостные платформы фактически отказались от попыток отделить факты от политической фантастики. Само количество фальшивых новостей да еще их изощренность подразумевали, что отличить правду ото лжи больше невозможно. (Справедливости ради следует отметить, что люди — даже живущие в демократических странах — тоже с трудом отличают фальшивые новости от настоящих).
В 2012 году были введены новые меры по осуществлению цензуры с использованием технологий, которые блокируют все адреса подряд и проверяют все пакеты данных без разбора. Официальная аргументация? «Для защиты детей». Также были введены правила локализации данных, согласно которым сведения о гражданах России должны обязательно храниться на серверах, физически расположенных в России. Официальная аргументация? Чтобы защитить россиян от американской слежки — после разоблачений Сноудена. Интернет в России уже начал переходить под контроль, но для государства, которое считает, что оно стоит перед лицом экзистенциальной угрозы, этого было недостаточно.
Россия направила свое внимание за рубеж. В 2012 году на Всемирной конференции ООН по международным коммуникациям, целью которой было выработать обязательные международные нормы в области телекоммуникаций, Россия и Иран усиленно лоббировали вопрос об усилении роли государств в управлении интернетом. Из-за произошедшего в последнюю минуту процедурного поворота представители большинства западных стран в знак протеста вышли из зала. Возможность заключения международного соглашения была упущена. Хотя получившие широкий резонанс попытки авторитарных государств добиться своего в ООН не увенчались успехом, они продолжают успешно действовать в рамках исследовательских групп, разрабатывающих стандарты телекоммуникации, где ведется реальная работа. Но и этого все равно было не достаточно.
Российскому государству не хватает той дисциплины и того потенциала, которыми обладает китайское государство. Слишком небезопасно рассчитывать на перспективу, как это делает коммунистическая партия Китая. Да и предложить достаточно прибыльный рынок, чтобы диктовать свои собственные условия взаимодействия с иностранными фирмами, Россия не может. Поэтому Россия не может принять для себя те сферы интернета, которые ей нужны (сфера экономического роста), и изолировать и отказаться от тех сфер, которые она отвергает (ускорение политических перемен). Но интернет — с его прорывной, революционной способностью в области политики и экономики — остается одновременно и символом, и источником распространения западных ценностей и интересов. И ответные действия России, носящие исключительно оборонительный характер, всегда будут недостаточными.
Так что Россия сделала единственное, что могла — она воспользовалась самым сильным, самым качественно новым орудием Запада, составляющим его гордость, и помогла обернуть его против нас. Искусство джиу-джитсу в сети — в виде информационной войны (то, что мы обычно называем пропагандой) и кибервойны (просто-напросто взлома и саботажа) — направило энергию сетей против их создателей.
Россия почти наверняка взломала компьютеры сотрудников избирательных комиссий США и национального комитета демократической партии и обнародовала полученные компрометирующие данные с помощью заинтересованных и готовых услужить марионеток-ставленников. Это мнение не выходит за рамки общепринятого. Мы до сих не знаем, есть ли у избранного президента США что-то общее с Владимиром Путиным, помимо самодовольного преклонения перед собственной нездоровой агрессивностью. Связь между американскими правыми и Кремлем туманны, хотя подозреваю, что со временем появится больше информации. Но даже если мы и найдем доказательства, миллионы американцев просто откажутся в это поверить. Доморощенные пропагандистские сайты будут активизировать и распространять дезинформацию, как они это делали на протяжении всех выборов в США. Противником России в ходе президентских выборов в США была не Хиллари Клинтон, а вера людей в американский избирательный процесс.
Кремлевские пропагандистские СМИ вроде RT и «Спутника» агрессивно проталкивают информационный «микс», сочетая новости с домыслами. Целью этой дезинформации является убедить зрителей не в правдивости их конкретного сообщения, а скорее в том, что они живут в мире, где непредвзятых, объективных фактов не бывает и вообще быть не может. Их материалы распространяются далее через правых популистов в Европе. Кремль финансирует рост ультраправых партий по всей Европе — так же как СССР финансировал леворадикальные партии в годы холодной войны. Но на этот раз цель заключается не в создании нового, социалистического миропорядка, а в уничтожении вообще любого стабильного мирового порядка.
И ключом к этому является интернет. Поскольку более свободная речь, которой способствует интернет, начала распространяться и в других традиционных каналах, появляется возможность услышать мнения большего количества людей. Но на переполненном рынке идей действует закон спроса и предложения. Значимость каждого мнения уменьшается, и мы теряем способность обдумывать их и видеть между ними разницу. Когда слышишь мнения всех обо всем, в итоге возникает чувство беспомощности, чувство, что все не так, и что никому нельзя верить. Далее мы скатываемся к соглашательству, и инакомыслие превращается для нас в понятие абсолютно неведомое. Для Путина это — то, о чем можно только мечтать. Утрата культуры отношений и доверия, и радикальное выравнивание политического пространства, которого так боялся Кремль, как оказалось, идеально подходит для того, чтобы направить демократию против самой же себя.
Это может таить в себе опасность. Недавние попытки спонсируемых государством хакеров взломать почтовые Gmail-аккаунты известных американских прогрессивных деятелей, скорее всего, предпринимались не для того, чтобы выяснить, с кем они знакомы, и что они думают — об этом можно легко узнать, просто читая the New York Times. Это свидетельствует о том, что сфера наших частных разговоров и мыслей больше не защищена. Писатели, которые считают, что их слушают даже «дружественно настроенные» власти, будут вводить самоцензуру. Когда вы не можете думать, говорить и слушать свободно, вы не действуете самостоятельно и независимо. Гражданские и политические права — это не просто то, что здорово иметь; они являются основой стабильного и «регулируемого» мирового порядка. (И тому, что после Второй мировой войны мы все это оформили законодательно, есть веские исторические причины).
Что же делать? Сначала понять, что мы делаем это, главным образом, для себя, а во-вторых, что глубокий цинизм России, как это ни парадоксально, совершенно искренен. Да, Кремль переделал российский интернет по-своему параноидальному, иерархическому и слегка беспорядочному образу и подобию. Да, российские власти активно распространяют свое националистические и нигилистическое мировоззрение по всему миру. Но спросите себя, почему за период чуть больше чем десятилетие, Россия превратилась из увлеченного сторонника присоединения к международным институтам в разрушителя и вредителя, почему Россия стала самым главным троллем — в интернете и вне его.
Мы на Западе идеологически и материально помогли разрушить российскую посткоммунистическую экономику и превратить Россию в клептократию. Люди в стране умирали. Когда Россия, наконец, вышла из состояния внутреннего хаоса, она была готова вписаться в миропорядок и занять свое место на международной арене. Но авторитет этого мирового порядка в глазах русских был подорван в результате нескольких событий — включая бомбардировку китайского посольства в Белграде, вторжение в Ирак и авантюру Англии и Франции в Ливии в 2011 году. Когда Запад наказывает Россию за вторжение в соседние страны и убийство невинных сирийцев, Россия может заметить, что мы верим в предусмотренную правилами сдержанность только тогда, когда нам это удобно. Меня, как и всех остальных, в одинаковой степени пугает и возмущает то, что Россия использует лучшее, что есть в демократии — открытость и свободу слова — чтобы подорвать эту демократию. Но я отчасти понимаю, почему так происходит.
Тактика, которую, как я заметила, использовала женщина из «официальной неправительственной организации», конечно же, была просто кремлевским приемом. Но чувство возмущения и страха, заставившее ее высказаться, казалось искренним. В 2011 году власть имущие россияне пришли в ужас от интернета. Теперь они стараются, чтобы он наводил ужас и на нас.
Для людей вроде меня, которые работают в системе управления интернетом, самая большая проблема следующего десятилетия состоит уже не в том, как получить следующий миллиард онлайн, или даже не в том, как обуздать глобальные монополии, «прибирающие к рукам» традиционные функции властей. Главнейшая проблема — как защитить самую важную часть нашей ключевой глобальной инфраструктуры — демократию.
