У средневековой цитадели в Казани две широкие замерзшие реки окрашивают окружающий пейзаж в белые тона. Днем в субботу там можно встретить несколько закаленных местных жителей, пробирающихся сквозь снег со льдом, чтобы сфотографироваться на фоне мечети, елочных гирлянд и статуй советской эпохи.
Прошло уже 25 лет с тех пор, как я последний раз был в России, которая тогда переживала самое начало экономических реформ правительства Бориса Ельцина. Четверть века спустя я снова сюда вернулся, чтобы выступить перед людьми, которые хотят поговорить о возможности заменить капитализм чем-то более совершенным. Внезапно я почувствовал, что у меня с этими людьми есть нечто общее: мы знаем, каково это — наблюдать за распадом системы, которая не так давно казалась вечной.
Все, кто пришел на встречу со мной, так или иначе связаны либо с современным искусством, либо с философией. Журналисты, которые хотят взять у меня интервью — в частности, один известный критик политики Путина в Сирии и на Украине — в основном пишут для культурных журналов. Они остаются самыми безопасными интеллектуальными пространствами, где пока еще могут звучать критические мысли.
С тех пор как Путин сфабриковал результаты выборов 2011 года и подавил народное протестное движение, молодежь, которая принимала участие в протестах, вынуждена хранить гневное молчание. Эта ситуация вовсе не нова для российских интеллектуалов. В 1887 году Ленина арестовали за то, что он возглавил студенческие протесты, и он провел следующие 30 лет в ссылке и в подполье. Затем большевики подавляли свободу слова и политическую оппозицию в течение 70 лет, а теперь этим успешно занимаются российские олигархи.
Учитывая все это, почему российские художники, философы и журналисты продолжают верить в возможность перемен? Коротко говоря, потому что они своими глазами видели нравственный и физический крах того, что не так давно казалось вечным. Это был Советский Союз.
Алексей Юрчак, антрополог из Калифорнийского университета, описывает это событие в своей книге, чье название говорит само за себя: «Это было навсегда, пока не кончилось». Юрчак пишет о том, что, хотя никто не мог предсказать крах СССР, когда это произошло, многие люди осознали, что они уже давно этого ждали.
В эпоху перестройки Горбачева многие люди испытали внезапный «перелом в сознании»: они поняли, что крах системы неизбежен. Однако до этого большинство людей вели себя, говорили и даже думали так, будто советская система была вечной. Несмотря на свое циничное отношение к жестокости этой системы, они ходили на парады, принимали участие в митингах и многих других ритуалах по требованию государства.
После победы Трампа в ноябре 2016 года стали появляться мысли, что подобный крах может произойти и на Западе — с глобализацией и либеральными ценностями.
Параллели очевидны. Мы тоже уже 30 лет живем в рамках экономической системы, которая объявила себя перманентной. Глобализация была естественным процессом, который невозможно остановить, а рыночная экономика считалась абсолютно естественным состоянием.
Но если страна, которая изобрела глобализацию, навязала ее и извлекла из нее наибольшую выгоду, внезапно голосует против нее, стоит предположить, что эта система может рухнуть и рухнуть неожиданно. Если это так, нам стоит рассмотреть еще одну, гораздо более пугающую возможность, особенно если вы либеральный демократ и приверженец гуманистических взглядов: олигархический национализм является самой распространенной формой в условиях стремительно слабеющих экономик.
Когда Ельцин спровоцировал крайнюю бедность и экономический кризис в 1990-х годах, я видел, как российское общество погружалось в хаос. Мы проводили наши встречи в заброшенных зданиях учебных заведений советских времен среди списанных советских учебников, бюстов Ленина, протоколов центральных комитетов, которых больше не было. На улицах царило насилие, а в государственных сырьевых монополиях, которые доставались наиболее влиятельным клептократам — хищения.
По сравнению с хаосом 1990-х годов путинизм показался настоящим спасением. Пойдя на дипломатическую изоляцию и подавление демократических прав, Путин сумел восстановить рост, порядок и национальную гордость. Теперь по всему миру появляются миниатюрные копии Путина: премьер-министр Венгрии Виктор Орбан (Viktor Orbán), президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган (Recep Tayyip Erdoğan), потенциальный фашистский президент Франции Марин Ле Пен (Marine Le Pen). Если, как они добиваются, Запад скатится к экономическому изоляционизму, все те, кому сейчас еще нет 50 лет, переживут тот же самый идеологический шок, который пережили россияне в конце 1980-х годов.
В экономике, политологии и науке о международных отношениях в течение последних трех десятилетий господствовало мнение, что нынешний порядок сохранится навсегда. Если глобализация окажется лишь временным и обратимым явлением, ее учебники — как это произошло со старыми советскими учебниками — тоже отправятся на свалку.
Но есть одно серьезное отличие. Диссиденты конца советской эпохи боролись за демократию и права человека, опираясь на ценности Запада. В нашем случае, если ксенофобский популизм возьмет верх, у нас не будет того «Запада», на который мы сможем равняться: если либерально-демократические общества встанут на путь Венгрии Орбана, у нас не будет той внешней державы, которая сможет нам помочь.
Нашей последней надеждой станем мы сами. И нашего числа достаточно, чтобы предотвратить скатывание к олигархии и национализму. Мы объединены сетевой структурой, хорошо осведомлены, образованы и — по крайней мере, пока — психологически устойчивы. Когда мы объединимся, мы должны будем извлечь ценный урок из опыта тех, кто тайно занимался тем же в России.
Молодое поколение критиков Путина, возможно, носит маску цинизма, усталости и рассеянности, однако оно обладает чрезвычайно ценной верой в возможность перемен.
