Джеймс Найкси и Ричард Саква представляют две различные точки зрения на легитимность геополитических интересов России в соседних с ней странах.
В настоящее время существует много разногласий между Россией и Западом — Сирия, Украина, Ирак, Косово, права человека, энергетические сделки, если перечислить лишь некоторые из них. Однако именно европейская безопасность и, особенно, ориентация в области безопасности постсоветских государств составляют суть главного вопроса. Джеймс Найкси и Ричард Саква представляют две точки зрения на эти ключевые геополитические дебаты.
Непрактично и аморально отдавать постсоветские государства на откуп Москве
Джеймс Найкси
Часто в разумных по виду комментариях говорится о том, что Запад должен «больше слушать Россию» и «уважать законные интересы России». Сами по себе подобные утверждения, возможно, не являются неправильным, однако они всегда нуждаются в распаковке, поскольку часто в них скрываются другие призывы.
Полностью расшифрованные они могут означать, что Россия является самым главным из всех 15 государств, образовавшихся из Союза Советских Социалистических Республик, тогда как остальные 14 должны считаться с мнением Москвы по важным вопросам — с учетом уважения к истории холодной войны, а также потому, что Россия больше и сильнее. Нейтральность почти может сработать, однако подчиненность будет лучше. Полная свобода внешней и торговой политики — особенно по поводу западных клубов, к которым они могут присоединиться, — является «неприемлемой».
Ради справедливости в отношении российской стороны в этом споре следует сказать, что Кремль намного более открыт в этом вопросе, чем многие западные комментаторы, когда речь заходит о привилегированных интересах. Он считает, что обладает естественным правом сохранить некоторый контроль над странами на своей границе, которые исторически составляли часть российского cordon sanitaire, то есть санитарного кордона. С точки зрения Кремля, государства, образовавшиеся в результате развала Советского Союза, в лучшем случае, не являются полностью независимыми,— они являются «одной народом» (эту фразу Владимир Путин до тошноты повторяет по поводу Украины), тогда как вестфальская модель суверенитета не применяется и никогда не применялась в отношении постсоветских государств.
Предполагаемые интересы Кремля и, следует сказать, большинства русских, «ощущающих» родство с теми, с кем они раньше были вместе, судя по всему, превалируют над интересами остальных 14 государств и большинства населения, которые хотят быть полностью независимыми (некоторые стремятся стать членами западных организаций, другие просто намерены быть авторитарными на свой собственный лад). Большинство — если не все — государств-правопреемников, желающих вступить в такие организации как Евросоюз или НАТО, пока еще не добились успеха в этом отношении. Но это не важно. Для России это вопрос принципа. Как русские, так и представители Запада предлагают многочисленные попытки оправдания такого подхода, который лишает свободы передвижения остальные 14 постсоветских государств.
1. «Исторически обусловлено»
Идея относительно того, что когда-то было именно так, выносит, по крайней мере, некоторые привилегии контроля Москвы, на которых она когда-то настаивала, за пределы логики холодной войны (хотяЮ подписав Хельсинкский Заключительный Акт и согласившись и независимостью остальных 14 государств, Россия формально отказалась от этих «прав»).
2. Безопасность
Идея состоит в том, что России нужна буферная зона или санитарный кордон. Но зачем? Холодная война закончилась. Защищаться от кого? Кто после Гитлера будет до такой степени безумным, чтобы даже только начать рассматривать вопрос о вторжении в Россию? Каким образом нынешнее членство Эстонии, близкое членство Черногории и возможное членство Грузии в НАТО может быть угрозой для России — если только Россия не нападет первой и не будет введена в действие Статья 5.
3. Экономическая безопасность
Потеря преимущественного доступа на рынки в результате членства в таких свободных торговых зонах как Евросоюз. У русских был существенный аргумент по вопросу о товарах, произведенных в Евросоюзе, переупакованных на Украине и затем экспортируемых в Российскую Федерацию под видом произведенных на Украине. Однако их главная озабоченность связана с геополитическими последствиями отсутствия Украины в их торговом блоке. В любом случае, чтобы быть конкурентоспособной, России нужно будет производить более качественные автомобили, одежду и потребительские товары.
4. Лучше избегать враждебных отношений с Россией, поскольку это может привести к непредсказуемым последствиям и даже, возможно, к вооруженному конфликту
Такой вариант тоже можно себе представить. Но готовы ли мы подобострастно и послушно, как в обряде коутоу, уступить ради этого всем требованиям России? Насколько далеко могут пойти наши уступки? А где границы? Является ли угроза ядерного уничтожения козырной картой, которую Россия может вытащить в любой момент?
5. Для того чтобы использовать лучший вариант, позволяющий избежать враждебных отношений с Россией, Запад должен торговать с ней
В идеальном варианте, да. Но какова будет тогда неэкономическая цена? Если изложенное выше является ядерным шантажом, то не является ли это экономическим шантажом?
6. Поддерживать геополитический баланс в противовес Соединенным Штатам
Если Америка делает это, то почему Россия не может использовать это как средство для восстановления некоторой части влияния бывшего СССР?
7. Большие государства всегда оказывали влияние на маленькие государства
Так было в классические времена, так продолжается и сейчас. Ничего поделать с этим мы не в состоянии. Несмотря на исторический детерминизм, может оказаться верным то, что Россия в большей степени проявляет интерес к постсоветским государствам, чем Запад. Но, несомненно, верно то, что в долгосрочной перспективе все постсоветские государства будут в большей степени привержены своей собственной независимости, чем Россия привержена ее ограничению. На самом деле, эти более мелкие и более слабые государства все сделали для того, чтобы отказаться от сделки по типу Ялта II, которую навязывала Россия. Для Кремля сферы влияния являются естественным порядком вещей, и мир в настоящее время к ним возвращается.
Подобного рода оправдания опасны для европейской безопасности, не говоря уже о предательстве по отношению к постсоветским государствам.
Согласиться с ограниченным суверенитетом для этих государств значит подчиниться логике холодной войны. Расширение НАТО рассматривается как особая провокация (хотя как раз торговый договор с Евросоюзом способствовал разжиганию нынешнего конфликта на Украине). В отличие, скажем, от возглавляемого Россией Евразийского экономического союза или Организации Договора о коллективной безопасности, ни одно государство не принуждалось к тому, чтобы стать членом какого либо союза или организации. Прибалтийские государства особенно настоятельно просили принять их в НАТО и в Евросоюз, а что касается тех стран, которые еще только стремятся к такому членству, то Запад приветствует их желание, а также требует функциональной совместимости и поддержки со стороны большей части общества.
Вопрос о том, ослабла ли безопасность существующих членов НАТО, не имеет однозначного ответа, хотя часто об этом говорят как о свершившемся факте. Как бы там ни было, любое возражение в данном случае может быть сделано с точки зрения недовольства третьей стороны — со стороны России — по поводу того, что ее бывшие сателлиты теперь потеряны для Русского Мира.
Европейская безопасность, а также фундаментальные принципы суверенитета и легитимности, конечно же, не могут быть организованы в соответствии с предполагаемыми интересами России — по сути, интересами Кремля. Те люди, которые говорят об уважении российских интересов, должны уважать интересы и стран на периферии России. Интересы не являются правами.
***
Истинный суверенитет приходит не из Европы, а изнутри
Ричард Саква
Четверть века прошло после развала Советского Союза, однако фундаментальный характер отношений с бывшими советскими республиками продолжает оставаться спорным. Не существует согласия по поводу того, что является легитимным в отношениях между этими государствами, а также в том, что касается лимитов и ограничений относительно реализации суверенитета бывшими советскими республиками. Постсоветское «пространство» продолжает оставаться как раз в политически неопределенном месте, и возникают вопросы относительно того, является ли вообще это пространство сложившимся регионом. Даже не ясно, как называть эту часть мира, поскольку префикс «пост», по определению, делает акцент на том, что было прежде, вместо того чтобы фокусировать внимание на том, чем этот регион является в настоящее время, или на том, чем могут стать эти страны в будущем.
Вопрос о том, что является легитимным в постсоветской Евразии, в своей основе является спорным, и он отражает более значительные расхождения относительно окончания холодной войны, обещаний, сделанных в отношении безопасности в то время, и, в конечном итоге, концептуализации «имперского» характера Советского Союза и его наследника России. Концепция легитимности всегда является относительно, зависящей от понимания более широкого политического контекста, характера исторического времени и относительной позиции страны в системе расклада сил. Суверенность, кроме того, редко бывает абсолютной, однако она является частью более широкой динамики международных отношений.
Мало кто будет отрицать, что Россия имеет легитимные интересы в области безопасности в этом регионе, но как они могут быть обеспечены без посягательства на суверенитет ее соседей? Этот вопрос сконцентрирован на балансе, который должен быть установлен между соперничающими теоретическими точками зрения, нарративами и интересами. Утверждения о том, что Россия как предполагаемая сверхдержава имеет суверенитет особого свойства и что ее интересы каким-то образом более легитимны, чем интересы ее соседей, будут оспорены сторонниками либерального демократического порядка. Однако мнение о том, что Россия имеет некоторые особые озабоченности из-за своей исторической роли, своего размера, своего статуса ядерной державы и постоянного члена Совета Безопасности ООН, а также, в конечном итоге, как гаранта определенного порядка в этом регионе, хотя и является спорным, может, тем не менее, быть выдвинуто в качестве легитимного предложения.
Реалисты скажут, что точно так же, как Соединенные Штаты в своем полушарии, а теперь еще и в глобальном масштабе, а Германия все больше в Европе, Россия продолжает оставаться гегемонистской державой в этом регионе. Понятие гегемонии подразумевает наличие напряженности между принуждением и согласием в отношении того, как она, эта гегемония, реализуется. Реалистичным представляется такой вариант — если объектам гегемонии повезло, то гегемония может реализовываться в благотворной манере и достигать существенных результатов в области развития, а также в других областях, прежде всего в обеспечении безопасности. Если предполагаемый гегемон не в состоянии обеспечить достаточного количества подобных международных общественных благ, то тогда выравнивание по линии может уступить место ренегатству. Для поддержания гегемонии нужно будет применить больше принудительных мер. Либералы могут сказать, что это именно тот шаг, который и совершает в настоящее время Россия, провоцируя неоимперские ответы, дипломатию принуждения и эксплуатацию зависимых территорий.
Дебаты по этому вопросу в постсоветском пространстве не происходят в вакууме. На одном уровне продолжается поиск некой стабильной модели отношений между бывшими советскими республиками, включая поддержание гуманитарных контактов и культурных связей. Это будет достаточно сложно сделать даже при наличии идеальных обстоятельств с учетом долгой истории конфликтов, напряженных отношений и нынешних чаяний относительно создания суверенных национальных государств на евразийском пространстве, где границы, во многом, являются случайными и не имеют таких определяющих пространственных ориентиров как горные цепи, моря и реки.
Однако реальные условия далеко не такие идеальные. Провал попыток создания прочного панъевропейского сообщества после окончания холодной войны означает, что новые линии разграничения устанавливаются между конкурирующими политическими проектами и объединениями в области безопасности. С системной точки зрения, Европейский Союз продолжает оставаться в самом центре особого сообщества людей, основанного на определенном наборе норм и чаяний, направленных на преодоление истории европейских конфликтов, однако, с точки зрения безопасности, он остается встроенным в систему атлантической безопасности. Это влечет за собой сдвиг от временной нормативности в сторону борьбы за пространство.
Именно в рамках этой логики неизбежно вращаются сегодня дебаты относительно легитимности и суверенитета. Хотя Европа не имеет недостатка в институтах, и большинство из них обладают связывающим характером — укрепление существующих связей одновременно с наведением мостов между институтами для преодоления исторического разделение на континентальном (pan-continental) уровне, — они, эти институты, остаются слабыми и недостаточно развитыми. Реалисты будут готовы принять эту ситуацию, а затем говорить о таких пограничных странах как Украина, становящимися нейтральными буферными государствами.
Либералы категорически отказываются согласиться с терминами «сферы влияния» и «баланс сил», хотя реалисты отмечают, что Атлантическая система решительным образом расширяет сферу своего влияния (сегодня она представляется как нечто универсальное и свободное от, порождаемых силой последствий), и решительным образом меняет баланс сил в свою пользу. Сопротивление осуждается как нелегитимное, как и попытки создать альтернативные институты или интеграционные проекты по созданию более плюралистической и более разнообразной Европы.
В конечном итоге, взгляды и реалистов, и либералов являются неадекватными, они лишь усиливают конкурентную динамику, напоминающую худшие периоды европейской истории. Подобная ситуация сопровождается «информационными войнами» и разрушением публичного дискурса, превращая его в набор примитивных рассуждений о ценностях. Желание «присоединиться» к Европе становится функциональным аналогом социалистической утопии, тогда как сообщество атлантической безопасности превращается в мифологизированную Седьмую кавалерию (Seventh Cavalry), спасающую бедные и погруженные во мрак страны от власти тирании и деспотизма.
В обоих случаях решение исторической проблемы постсоветской Евразии вынесены вовне, и, на самом деле, решение проблем развития и безопасности осуществляется за счет привлечения внешних сил. Поэтому они не только лишены легитимности, но и, в конечном счете, эффективности. Только те формы легитимности, которые порождаются в режиме диалога внутри обществ и между ними, способны породить истинную легитимность, исходящую из аутентичности автономного решения исторических проблем. Ни легитимность, ни суверенитет не могут быть заимствованы — они должны быть созданы.
