Мы беседуем, сидя на маленькой кухне Нади Савченко. На стене висит большая фотография крымских виноградников. Надя недавно вернулась из Лондона, она угощает английским чаем. Во время беседы она не жалеет критики в адрес нынешней власти Украины и Минских соглашений, а также упомянула о возможности досрочных выборов. По словам Савченко, прозвучавшая из ее уст фраза об обмене Крыма на Донбасс — это озвученный ею план властей, осуществление которого надо остановить.
Надя живет в крупнейшем спальном районе Киева, в сером многоквартирном доме советской постройки, таких домов полно и в Литве. Скрипящий лифт брежневских времен, вонючий мусоропровод в подъезде.
В опрятной трехкомнатной квартире хозяйничают три женщины: Надя, ее младшая сестра Вира (по-русски Вера) и их 79-летняя мать. Литва для них — край друзей, проверенный за долгое время, которое Надя провела в российской тюрьме.
Заботы у их матери те же, что и у литовских пенсионеров: счета за отопление больше, чем ее пенсия. Смеясь, она рассказала, что пока Надя была в плену, компенсация составляла 100%, а когда она вернулась, то сократилась до 75% как участнику АТО. Однако сейчас Надя — депутат Верховной рады, поэтому они живут терпимо. Я стараюсь прислушиваться к украинскому языку, мать Нади говорит по-украински, и понимаю, что она говорит: Украина настолько богата, что даже за 25 лет ее не смогли разграбить.
Рамунас Богданас: Как отличается Украина, которую вы знали до похищения, от тех кулуаров, которые вы видите сейчас, став депутатом?
Надежда Савченко: У меня остается понятие об Украине, оно не изменилось, потому что всякий здравомыслящий человек, который наблюдает ситуацию, видит ее довольно реалистично, в наше время — особенно. Я увидела Раду изнутри. Я не могу сказать, что от моего прихода что-то глобально изменилось. Я верю, что изменится в лучшую сторону. Но что во мне изменилось? Ничего. Я не ожидала какого-то очарования, поэтому мне не в чем было разочаровываться. Я ожидала, что это будет гнилое болото, то же я и увидела. Но даже один в поле воин.
— Мы видели, как Рада превращается в поле для драки, но когда вы поддерживаете нужный для страны закон, вам нужны голоса поддержки.
— При голосовании один голос действительно ничего не меняет. В этом есть проблема, но если мы будем вести просветительскую работу, показывать изнутри, что такое есть этот организм, то и один многое может. Мне удавалось останавливать какие-то неправильные, лоббистские решения. Их, правда, потом проводили. Или мне удавалось защищать закон, который именовали «закон Савченко», о подсчете времени наказания. У меня получилось защитить этот закон, несмотря на то, что я была одна. Сейчас мне приходится его защищать, потому что система не хочет работать по новому.
— Да, есть. Люди стали осторожны в одном. Во-первых, конечно, есть внешний враг и это нужно всегда учитывать, потому что любое неосторожное движение будет очень опасно. Во-вторых, люди начали понимать, что когда сносишь голову дракону, вырастает вторая. И либо мы успеем снести все головы и поставить что-то свое, а пока у нас нет ничего своего, то рубить нечего. Они будут размножаться, как гидры. Майдан у нас произошел не столько от того, что мы смотрим в Европу или в Россию, сколько из-за экономики. Люди устали так жить. Они устали от коррупции внутри страны, устали от того, что над ними постоянно издеваются. Это была революция бедности против богатства.
— Думаете ли вы о выборах? (в 2019 году в Украине должны пройти президентские и парламентские выборы)
— О каких выборах? От выборов у нас особенно ситуация не меняется, кроме этого раза. Мы могли все выиграть, но мы все потеряли. В Украине происходит одна ужасная вещь, которую люди, наверное, еще не осознали. С Януковичем все понятно: это был олигарх, бандит, у него были понятия. Все видели, как он работает, и когда он пытался зажраться, его убрали те же олигархи, которые ему до этого платили.
Что сделал Порошенко? Конечно же, он пришел на волне, и он идет путем Путина. Этого никто сейчас еще не может увидеть. Под лозунгами борьбы с коррупцией он выбивает неугодный ему олигархат, чтобы убрать из политики лишние деньги. Он убирает деньги из политики, делает все возможное, чтобы у нас больше не было конкуренции в политике, чтобы только одна его партия, как «Единая Россия», всегда побеждала на выборах. Я это увидела буквально недавно. И тут выключаются СМИ, которые у нас становятся зависимыми. В споре денег и власти всегда победит власть, потому что у нее есть силовой ресурс. Поэтому люди должны просыпаться и понимать, что президент больше не имеет права иметь силовой ресурс. Ни армия, ни Нацгвардия не дают присягу защищать президента, они дают присягу защищать народ, порядок и закон. Может быть кто-то из политиков видел это раньше, но они не смогли с этим справиться. Поэтому нам сейчас нужны политики с неординарными решениями.
— Какие могут быть решения?
— У меня они есть. Но я люблю повторять, что никогда не нужно раскрывать стратегию раньше времени. Я надеюсь, что когда Литовской Республике будет 100 лет, в Украине будет один год возрожденной независимости. Через год только родимся, потом же еще расти надо.
— Инструмент, я думаю, один — выборы?
— Я называют этот инструмент «эволюция-революция». Когда я только вышла (из России — DELFI), один политик мне сказал, что все равно мы всех купим, все сделаем как всегда. Прошло девять месяцев, я его встречаю, и он мне говорит: ты знаешь, Надя, мы уже больше никого не купим, люди изменились. Судя по его печальным глазам, он не врет. У нашего украинского избирателя нет памяти и сейчас у него появляется память. Сейчас избиратель начинает помнить, потому что сейчас льется кровь. И кровь мы прощать не будем. Чтобы 10% получили право решать, нужно, чтобы 90% общества было объято протестными настроениями. Сейчас уже есть эти 90%, нужно найти 10%, которые не ошибутся в принятии решений.
— Мы далеко от боевых действий, в Киеве, но все равно они влияют на все решения. Вам не кажется, что это состояние «небольшой войны» укрепляет существующую власть? Потому что в случае чего нужно вокруг чего-то сплотиться.
— Когда я еще училась на военного летчика, в историю войн ввели такое понятие, как «локальная война». И этот локальный конфликт очень преуменьшает значение человеческой жизни. Но для тех, кто воюет, это война, войнища. И это показало недавнее обострение в Авдеевке. Потому что, несмотря на то, что люди устали, истощены и денежно, и кровно, и морально, и психически, власть провела эксперимент и увидела, что люди поднимаются, обратно пошли волонтеры. Они увидели, что в случае опасности Украина будет подниматься, защищаться.
— Возникает вопрос, почему так должно быть?
— Если власть рассказывает, что у нас сильная армия, что за эти три года мы построили сильную армию, тогда меня интересует, если у нас соотношение с врагом 1:3, то у нас должен быть пятиэшелонированный укрепрайон. Пять линий обороны, на третьем из которых должен располагаться госпитально-гуманитарный корпус. Большой, по всей линии, а не избирательно, — госпиталь в Днепре, госпиталь в Харькове, включая МЧС, потому что если в Авдеевке взорвется коксовый завод, то это катастрофа не только оккупированной, но и неоккупированной территории. Где химсредства, которыми мы будем тушить эти пожары? Где генераторы, если исчезнет свет? Оказалось, что этого нет. Так что власть увидела, что люди всегда будут подниматься и помогать друг другу. Зачем власти стараться? Людям нужно понять, что они — не скот. Грамотный политик должен понять, что национальный интерес твоей страны — прежде всего. Надо торговать с Россией, и выгода должна быть, но не только в гибридной войне. У нас ходит анекдот: это когда народ воюет, а президент с врагом торгует.
— Я заметил, что он продал свой завод в Липецке…
— Меня беспокоит не липецкий завод, шоколад — это шоколад, несмотря на то, что каждая конфетка и налог с нее — это очередной патрон в нашего украинского солдата. Меня больше волнуют его заводы в Крыму. Они — судостроители, и они ремонтируют сейчас суда России. Это меня больше волнует, потому что это военно-промышленный комплекс. Они же не яхты ремонтируют.
— Но с трибуны Порошенко говорит, что Россия — агрессор…
— Россия — агрессор. И было бы просто победить врага, если бы у тебя был крепкий тыл. Но если у тебя и тыл подорван, воевать очень тяжело. У тебя сексоты, засланцы, шпионы в тылу врага, еще и впереди у тебя враг. В Крыму у Порошенко очень много активов, и одни из очень важных объектов — это военные заводы. Все об этом знают. Эти заводы заявлены в декларации. Потрясающе, да?
— В Украине с запада до востока можно наблюдать абсолютную толерантность к коррупции..
Почему есть эта толерантность? У нас коррупция везде — от роддома до похорон. И все на этом живут, потому что если кто-то попытается жить честно в этой системе, он просто не выживет. Нужно искать корень этого зла. Количество законов плодит коррупцию. У нас их очень много, у нас они просто противоречат друг другу. Система законодательства разбалансирована. У нас правовая кома. Законы не работают. И когда президенту (Януковичу в том числе) нужно показать видимость судебной реформы, они начинают менять не первую инстанцию, а последнюю. А система как была так и осталась. Нужно будет изучить подробнее судебную систему Литвы, как вы этого добились.
— Вас широко цитировали, что вы предлагаете поменять Донбасс на Крым…
— Что за бред собачий. Я человек театральный, когда-то я играла в театре. Кстати, Вера тоже. Когда человек творческий, юмор ценен тем, что слова звучат двусмысленно, есть акценты, интонации, сарказм… Политика, к сожалению, должна быть очень прямая, иначе тобой воспользуются. Я этого не знала и хотела подать людям простые вещи. Поэтому в одном эфире, когда речь зашла о политике Порошенко, насколько она хороша, я сказала, что она настолько провальна, что осталось только попросить извинения у Януковича и пригласить его обратно в кресло. Студия тогда меня поняла правильно, все аплодировали. В следующий раз про Донбасс. Я ответила на слова Григория Туки, который сказал, что проблему Донбасса мы решим мирным путем. Я тогда сказала, что если мирным путем, то только ценой сдачи Крыма. И я объяснила, что не являюсь сторонником такого решения. Но это уже никого не интересовало, цитировали только первую часть предложения.
— Вашими устами сделали предложение: давайте начинать думать про обмен?
— Все, что я наговорила за эти полгода себе во вред, сбивая свой рейтинг, это все то, что висело в воздухе, но все боялись озвучить. Политики все и хотели бы воспользоваться этим моментом, но каждый понимал, что сказав это, он собьет свой рейтинг. Власти уже сдали Крым в 2014 году, а сейчас у них в планах сдать с потрохами. И я сказала это, чтобы люди услышали, что это будет делаться, что это надо остановить. Как остановить, надо думать.
— Какое может быть решение?
— Может быть масса решений. И военные могут быть неплохие операции, и невоенное решение может быть. Даже когда пушки начинают стрелять, политики должны садиться за стол переговоров. Они же все равно не воюют, значит, должны говорить. Но они очень слабые переговорщики и пока за столом переговоров больше получается со стороны агрессора. Это плохо. Несмотря на то, что вроде бы фронт против агрессоров — много стран-переговорщиков, что их останавливает? Минские соглашения были фейком и уйдут в сторону, когда появятся реальные соглашения.
— Почему в Украине вы продолжаете употреблять термин АТО, хотя и сам президент в своих речах говорит об оккупации? Ведь террористы — это нечто иное, чем вооруженные люди на Донбассе, а АТО три года не длится.
— Я использую слово война. Они придумали это слово, чтобы можно было изменить Конституцию и из парламентской республики Украину сделать президентской республикой. Потому что есть война. Если бы было введено военное положение, это было бы сделать невозможно. А сейчас, поскольку и на словах, и на деле — война, создается властная вертикаль. Когда все законы предоставят ему полную власть, он сможет ввести и военное положение. Поэтому эта игра слов — исключительно с Банковой улицы. Они долго сидели и ломали голову, как бы эти законы обойти. На самом деле, это вредит украинцам прежде всего, и вредит отношению и доверию Европы к Украине. Должен быть закон об оккупированной территории, они пишут его уже третий год. Говорят, что даже написали. Как раз вот здесь меня сильно и не хватает — быть одним в поле воином, потому что у меня нет 450 кнопок для голосования. А у них они есть.
