Здесь вы можете прочитать отличное интервью Разиба Хана со специалистом по Египту, мусульманином Шади Хамидом. Мне нравится вот этот фрагмент:
Что касается христианства, я думал о нем с интеллектуальной точки зрения, но не как о чем-то реальном и освоенном, отчасти потому, что в целом либеральная обстановка города Брин Маур, штат Пенсильвания, не располагает к открытым знакомствам с христианами.
Я думаю, на меня подействовала, возможно на подсознательном уровне, мысль о том, что христиане, которых я знал, как правило, не слишком серьезно относились к своей вере, в то время как при посещении местной мечети становилось довольно ясно, что есть мусульмане, которые к своей вере относятся очень серьезно.
Я всегда старался быть осторожным в разговорах на эту тему, потому что они легко могут быть неверно истолкованы, но я помню, как пару лет назад кто-то из моих друзей охарактеризовал ислам как «последнюю агрессивную религию». Мне такое описание показалось интересным.
Это та часть ислама, которая помогает мне с пониманием относиться к подозрениям некоторых атеистов и секуляристов в отношении религии Аллаха.
(Но она также помогает мне понять, почему сами мусульмане, даже не особо религиозные, кажутся настолько приверженными идее необычайно непримиримой и жесткой природы ислама).
Являясь «условно христианином» и понимая, что ваша собственная вера по каким-то причинам не может конкурировать с политическим резонансом ислама, вы, возможно, стали бы искать некие нерелигиозные формы идеологии с аналогичным смыслом.
Вот почему мне так интересны взлет Трампа и наличие в Европе ультраправых; это по большому счету нерелигиозные движения, которые, в некотором смысле, реагируют на ислам и в то же время имитируют то чувство уверенности и убежденности, которое он вселяет в своих последователей.
Это как раз то, что я уважаю в мусульманах в общем и целом: они принимают свою веру намного серьезнее, чем мы, христиане. Происходящий среди нас раскол переживут только те формы христианства, которые серьезно относятся к вере и включат ее в упорядоченный образ жизни. Что значило бы для христианства быть «агрессивным»? Не исполненным насилия, вселяющим страх или жестоким, а серьезным и противопоставляющим себя культуре существующего общества. Именно поэтому православие столь притягательно для мужчин. Оно ставит перед вами серьезные задачи — посты, молитвы и так далее — и ждет, что вы с ними справитесь. Оно, конечно, не предусматривает жестких правил и нравоучений, но и сентиментальным не является. Христианская жизнь рассматривается как паломничество к Богу, в ходе которого мы умираем за самих себя каждый день. Это не моралистический терапевтический деизм. Это и есть вера.
Шади Хамид называет себя политическим и культурным либералом. Его книга «Исламская исключительность» стала попыткой объяснить происходящее в мусульманском мире. В предыдущих интервью он рассказывал о плохой привычке граждан западных стан не принимать на веру слова мусульман о том, во что они верят и что это значит. Вот еще один фрагмент интервью Разиба Хана:
Для меня главная проблема заключается в нежелании политологов воспринимать религию всерьез как первопричину. Иными словами, поскольку большинство политологов Академии наук не особо религиозны или не часто бывают среди верующих, они, как правило, видят в религии не причину, а нечто вызванное другими, более реальными материальными факторами, чем-то ощутимым и измеряемым. Так что если кто-то присоединяется к исламистской организации вроде «Братьев-мусульман»(запрещенная в России террористическая организация, прим. ред.), данная тенденция объяснит это такими понятиями, как сельско-городская миграция, частичная безработица, нищета, злость на Америку и далее по списку. Это все, конечно, важно, но что политология скажет об «иррациональных» вещах, таких как желание попасть в рай? Это лишь один из множества важных факторов, которые нужно учитывать.
Очевиднее это становится, когда вы говорите с исламистами о том, почему они делают то, что делают. Они не говорят: «Я делаю это, потому что хочу попасть на небеса». Это в большей степени выражается в том, что вы чувствуете и воспринимаете, разговаривая с одним из членов «Братьев-мусульман». Для них это важно, это то, что ими движет, особенно когда они решают присоединиться к сидячей забастовке, прекрасно понимая, что появятся военные и будут использовать боевые патроны. Речь идет не столько о том, что они хотят умереть, сколько о том, что они готовы к смерти, и она пугает их не так сильно, как других, потому что шанс попасть в рай, как они считают, высок, особенно если их случайно убьют в разгаре акции, совершаемой во имя бога и его послания.
Это возвращает меня к вопросу о «рациональности». Если вы верите в такого рода космическую вселенную — вселенную, где человек ежедневно становится свидетелем божественной магии, если угодно — самым рациональным представляется принесение в жертву чего-то в этой жизни ради следующей. В конце концов, мы говорим о вечной райской обители.
И ведь точно: если в современной Америке христианство и утратило чувство цели и смысла, то это во многом связано с утратой ощущения сверхъестественной реальности.
И еще одно. Я восхищаюсь интеллектуальным и моральным мужеством Хамида не гнуть политкорректную линию в отношении исламской веры:
Итак, в моей новой книге определенно присутствуют некоторые идеи и выводы, которые меня не совсем устраивают, и чувство это порой немного странное. Когда книга вышла, я переживал, среди прочего, из-за того, что мои доводы в определенном смысле испарялись, и озвучивать их я мог чуть ли не через силу. Мы являемся свидетелями эпохи анти-мусульманской предубежденности, и мне противна одна только мысль о том, что я тоже приложил к этому руку. Проблема в том, что это действительно так. Но в то же время я не выношу идею молчания о том, во что я верю и считаю правдой только потому, что кто-то может использовать это в неприемлемых с моей точки зрения целях. Для меня альтернатива еще хуже, весь этот бред на тему «ислам — мирная религия». Говорить о жестокости ислама не менее абсурдно, но с этим стереотипом мы хотя бы не боремся, делая вид, что все как раз наоборот.
Прочтите все интервью. Это стоит вашего времени. Я собираюсь купить книгу Хамида, так как посыл ее сложен и важен.
Забавно, но мне кажется, что у меня столько же или даже больше общего с верующим американским мусульманином, чем с модернистским американским христианином.
ОБНОВЛЕНИЕ: Читатель под ником Firebird пишет:
«Ваша странная предвзятость налицо. На западе мусульмане, соблюдающие предписания ислама, к религии относятся серьезно и противопоставляют себя культуре существующего общества. Подавляющее большинство верующих и соблюдающих все обряды мусульман не делают ничего контркультурного. По сути, все наоборот.
Пожив какое-то время в большинстве мусульманских стран, в том числе и той, которая особенно известна своим консерватизмом, я не могу сказать, что среди самоопределяющихся мусульман серьезности намного больше, чем среди соблюдающих все обряды христиан. Я не увидел среди среднестатистических посетителей мечетей большего стремления изучать священное писание или философию по сравнению с прихожанами церквей. Общество не так непоколебимо, как мы — в отношении секуляризации по умолчанию, поэтому большую часть населения составляют люди, посещающие мечеть.
Я вижу сильную предвзятость общества к следованию религиозным правилам и традициям, частью которых является ислам (но отнюдь не всеобщую). Прекрасным примером этого является постоянное стремление к де-факто кастовой системе, существующей в Пакистане, которое, хоть и чуждо исламской мысли, прекрасно с ней сосуществует и процветает в головах огромного количества пакистанских мусульман.
Резюмирую: в Великобритании и Калифорнии следование догмам ислама — заявление действительно контркультурное и агрессивное. Ничего подобного в большей части мусульманского мира нет. А в вышеозначенных местах лучшей аналогией для соблюдения предписаний ислама будет должность либерального профессора в Йеле. Предсказуемого и основывающегося на сдерживании, убеждении и простой инерции».
Несомненно справедливое и точное мнение.
Род Дреер-старший — редактор The American Conservative. Он писал статьи и работал редактором в таких изданиях, как New York Post, Dallas Morning News, National Review, South Florida Sun-Sentinel, Washington Times и Baton Rouge Advocate. Комментарии Рода публиковались в Wall Street Journal, Commentary, Weekly Standard, Beliefnet и Real Simple. Он выступал на телеканалах NPR, ABC News, CNN, Fox News, MSNBC и BBC. Живет в Сент-Фрэнсисвиле, штат Луизиана, с женой и тремя детьми. Написал две книги, The Little Way of Ruthie Leming и Crunchy Cons.
