По случаю выхода новой книги «Сирия, война ни за что» Фредерик Пишон дает интервью FigaroVox. Он считает войну в Сирии глобальной катастрофой, ответственность за которую отчасти лежит на западных державах.
FigaroVox: В вашей книге вы рассматриваете идущий с 2011 года конфликт в Сирии. С чем связано ее название?
Фредерик Пишон (Frédéric Pichon): Я около десяти раз был в стране с 2011 года и посетил Дамаск, Хомс, Алеппо, Эс-Сувайду, Латакию и Тартус. Когда я задумался о названии, мне в первую очередь вспомнилось ощущение тщетности и безрезультатности. Особенно во время поездки в Алеппо в конце января, где я закончил рукопись. Конфликт начался ровно шесть лет назад. Он разрушил инфраструктуру страны, сделал беженцами половину населения, заставил элиту уехать и унес, по моим данным, 400 тысяч жизней. Даже если изначально в числе требований и было большее распределение богатств и политических свобод (мне не кажется, что оно на самом деле было так уж широко распространено), результат оказался совершенно противоположным.
Если до этого Сирия была относительно не затронута суннитским экстремизмом, теперь она стала одним из его оплотов, уровень жизни рухнул, а коррупция расползлась повсюду. Что касается политиков и интеллектуалов, которые вложились (хотя, стоит отметить, по большей части всего лишь на словах) в конфликт, что прекрасно «работал» для их умозрительной вселенной постистории и правозащитничества, все их прогнозы не оправдались, а действия уперлись в стену. И зачем было все это нужно? Чтобы в конечном итоге признать, что Россия может быть частью решения, что уход Асада нельзя считать реалистичным предварительным условием (это признал даже Эммануэль Макрон, который повторяет все за французскими неоконсерваторами), и что из двух зол выбирают меньшее… Всего этого можно было избежать. Вот, как сейчас обстоят дела. В Пальмире американские удары предшествовали освобождению города российскими спецподразделениями, а также силами Дамаска и «Хезболлы». В преддверии наступления на Эр-Ракку американцы координируются с русскими, а подготовленные Пентагоном курды присоединились к сирийской армии.
— Вы пишете, что сирийский конфликт касается внутренней политики европейских стран и в частности Франции. В чем связь далекой войны и событий на нашей земле?
— Я большой поклонник творчества Филиппа Мюрея (Philippe Muray), с которым познакомился в конце 1990-х годов, и мне на ум приходит леденяще правдивый и жестокий афоризм из «Дорогих джихадистов»: «Мы побеждаем, потому что мы мертвее». Поэтому в этой книге мне захотелось подумать о том, что означает сирийский конфликт для наших западных обществ, потому что через призму терроризма и массовых отъездов в «Шам» мы видим возвращение на первый план вопросов трагедии, смерти и святого. Дипломатия, ислам, иммиграция… Эти задвинутые в дальний ящик темы вновь всплыли на поверхность только после конфликта в Сирии. Я тоже занимаюсь их рассмотрением. Причем с моей стороны речь идет не об осуждении или призыве к крестовому походу, а об анализе явления.
В паническом страхе, который возникает за каждым терактом во Франции, всегда просматривается приоритет: заявить, что произошедшее «никак не связано с исламом». Отрицание этого своеобразия действий джихадистов превращает их в продукт современности. То есть, в обычных людей, так же порочных, как и мы. Получается, что источник агрессии может быть только маргинальным, делом рук «волков-одиночек», ведь совершенно немыслимо, что другой человек не может поддержать нашу систему ценностей, ядром которой как раз является относительность всех и всяческих ценностей. Если все равноценно и ничего не считается, если светлое будущее человечества сводится к единению в потребительской общности, то при появлении «варвара», в том числе среди нас, мы не в состоянии назвать его. Назвать врага значит показать то, что разделяет нас, прочертить границу, пусть даже нормативную линию, утвердить все то, от чего решила отказаться современная культура…
— Вы говорите, что Францию стало не слышно на Ближнем Востоке. После «атлантистского» поворота при Николя Саркози ей теперь следует вернуть себе независимую дипломатию голлистского толка?
— Сегодня считается хорошим тоном ставить «голлизм» в дипломатии в число пережитков прошлого. Именно такое чувство сейчас превалирует среди французской дипломатической элиты, что, кстати говоря, просто поразительно. Даже «голлизм-миттеранизм» считается там пропахшим нафталином. Лично мне голлизм кажется слегка бессодержательным словом, а знаменитая «арабская политика» Франции, по сути, сводилась к череде непоследовательных и прежде всего символических действий. Как бы то ни было, все прекрасно понимают, о чем здесь идет речь: реализм, прагматизм и способность говорить со всеми. Однобокость совершенно недопустима. В одной из глав я задаю такой вопрос: Франция — суннитская держава? Если судить по ряду публикаций, ответ на него положительный: Париж должен быть защитником интересов арабских стран Персидского залива против Ирана. Во всем нужно стремиться к равновесию, в этом удел свободных наций.
Нам часто говорят, что мир изменился. У мантры «подвижности» нашлись подражатели, в том числе и во внешней политике: в эпоху глобализации нужно приспосабливаться, быть в движении, с прицелом на бизнес, примером чего может служить Лоран Фабиус (Laurent Fabius). Такое оторванное от нации мышление становится своеобразным категорическим императивом, однако является не только контрпродуктивным, но и противоречащим духу времени: все геополитические преобразования последних 15 лет опровергают сказку о конце истории и формировании мировой деревни. Вопреки всем прогнозам глобализация так и не повлекла за собой эффект храповика: ВТО серьезно сдает позиции, Европейский Союз потерял члена и переосмысливает границы, США возвращают производство на свою территорию. Этот мир прекрасно подходит под возможности нашей страны, «великой державы средней руки», как говорил Жискар д'Эстен, которая нацелена на мировую арену, но в то же время способна опереться на то, что всегда было ее вотчиной.
— Вы говорите, что сейчас в Сирии происходит сдвиг к новому мировому порядку…
— В Сирии разыгрывается то, что предрекали некоторые еще до первого мандата Барака Обамы: медленное перемещение американской державы или, по крайней мере, наличие у нее серьезных стратегических сомнений на фоне усиления развивающихся держав. Кроме того, в Сирии просматривается прогрессирующий паралич Запада, который сталкивается с препятствиями в словах и действиях, пытается закрыть глаза на действительность и проецировать собственные фантазии на непонятный ему мир. «Неоатлантисты» не захотели понять, что мир изменился. Политики допустили серьезную ошибку, потому что у них нет глобального представления о тектонических сдвигах на международной арене. Но я не говорю, что этот процесс носит резкий характер и является свершившимся фактом. Так, например, я не верю в обещанный некоторыми упадок Америки и, пусть даже кому-то это может показаться удивительным, развиваю в книге мысль о том, что Дональд Трамп продолжит часть главных направлений политики Обамы, в частности по Сирии.
Кроме того, мне кажется, что те, кто ждут Россию, как некоторые в прошлом Красную армию для возрождения упадочного капиталистического Запада, на самом деле лишь питают иллюзии. Москва придерживается не глобальных амбиций, а региональной стратегии, которая проводится с относительной экономией средств и с бесспорной эффективностью, но в стесненных условиях и в момент вялости американского гегемона. Американская держава умеет приспосабливаться. И продолжит диктовать технический, экономический и идеологический характер глобализации. Но есть моменты, которыми нужно уметь пользоваться, когда перемены совпадают с нашими интересами. Конференция в Астане стала тому наглядным примером: хотя за последние полвека все встречи по Ближнему Востоку проходили в Европе и США, представители сирийских сторон на этот раз собрались в Казахстане.
— Добиться мира в Сирии политическим путем будет не менее сложно, чем военным. Уже сейчас можно сказать, что политический конфликт завершен: поддержанные Россией, Ираном и «Хезболлой» силы режима окончательно похоронили надежды на формирование альтернативы Асаду. Прямое вмешательство России с 2015 года и долгосрочное формирование военных баз в Тартусе и Хмеймиме, судя по всему, означают, что сирийское государство спасено. Что бы ни думали на этот счет американские эксперты, в Сирии не будет суннитского кантона под протекторатом США: Москва и Дамаск решили вернуть себе эту стратегическую и богатую ресурсами зону, о чем свидетельствует сейчас их успешное продвижение к Евфрату. Соседний Иран тоже не будет отсиживаться в стороне.
Как бы то ни было, тут естественным образом встанет вопрос отношений между союзниками Башара Асада. Не то, чтобы Россия и Иран неспособны договориться, но у них уже есть разногласия по поводу послевоенного периода: Москва хочет больше федерализма, Тегеран — больше парламентаризма. Сирийцам же не по душе ни один вариант: они знают, что конфликт подорвал центральную власть и усилил позиции местных «царьков» в связи с распространением оружия.
Кроме того, сохраняются тревожные признаки сохранения конфликта небольшой интенсивности: имеющееся у всех воюющих сторон оружие, зачастую иностранного происхождения (поставки из России и Ирана, а также переданное мятежникам вооружение от западных спецслужб, как американских, так и французских), говорит о потенциале насилия и, вероятно, долгосрочном изменении условий жизни в регионе. Для других стран, России, Китая, а также членов НАТО, теперь встает вопрос безопасности, потому что территория Сирии превратилась в мировой очаг терроризма, чьи метастазы могут множиться вдоль всей оси кризисов, которая идет от Пакистана до Кот-д'Ивуара.
