Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на

ПостБалтика. Не очень скрытая угроза

© AP Photo / Mindaugas KulbisЛитовские солдаты во время учений НАТО Iron Sword 2014 поблизости от Вильнюса
Литовские солдаты во время учений НАТО Iron Sword 2014 поблизости от Вильнюса
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
Когда я только собирался в командировку, мне не раз советовали готовиться к войне. Разумеется, не в прямом смысле. Речь шла о войне, распыленной в воздухе и поселившейся в головах, о реальном страхе вторжения России в балтийские страны. Для меня это было смешно и дико — ну какая война с Европой, о чем вообще речь? Сама мысль казалась нелепой.

Когда я только собирался в командировку, мне не раз советовали готовиться к войне. Разумеется, не в прямом смысле. Речь шла о войне, распыленной в воздухе и поселившейся в головах, о реальном страхе вторжения России в балтийские страны. Для меня это было смешно и дико — ну какая война с Европой, о чем вообще речь?


Сама мысль казалась настолько нелепой, что я был убежден: верить в возможность этого могут только какие-то отбитые конспирологи в шапочках из фольги. Я и представить не мог, что когда приеду в Литву, столько интеллигентных и вполне здравомыслящих людей будут совершенно серьезно высказывать подобные опасения. И это, безусловно, было одним из самых тяжелых переживаний — осознать уровень напряжения, который возник далеко не на пустом месте.


Когда в новостях появляются сюжеты о том, что российские или литовские военные проводят какие-то провокационные учения и устраивают друг другу неприятные сюрпризы на границе, все это выглядит как-то игрушечно и несерьезно. Словно эта напряженность существует только на страницах газет и нисколько не связана с реальными переживаниями простых людей, не участвующих в популистских политических дискуссиях. На деле все оказалось несколько иначе.


В Каунасе я встретился с Эдвардасом Вайшвилой, молодым переводчиком. Он рассказал мне о своeм удивительном превращении из пацифиста в солдата-добровольца Литовской армии. Его история оказалась гораздо более емкой и показательной, чем все абстрактные разговоры о русской угрозе и тонкостях милитаризма. Она в хронологической последовательности и очень доходчиво объясняет логику возникновения страха войны.


Эдвардас не производит впечатления военного человека — его пирсинг и татуировки идут вразрез стереотипу об армейской унификации. Еще несколько лет назад он бы и сам не поверил, что увидит в зеркале солдата Литовской армии, который каждые выходные надевает форму, обмундирование и отправляется на учения. Эдвардас никогда особенно не хотел служить. Сама идея открытого конфликта, применения оружия к другому человеку была для него неприемлема. В юношестве он был настоящим бунтарем, слушал панк-рок и индастриал, носил соответствующую одежду и прическу, за что не раз получал по лицу от нетолерантных к неформалам сограждан. Но Эдвардас никогда не вступал в драки и никого не бил, ему это казалось отвратительно. Он хотел, чтобы мир жил без насилия. Представления Эдвардаса об армии на рубеже веков были сформированы рассказами, в основном, о советской дедовщине, издевательствах и бессмыслице. Его все это не привлекало, он не был любителем физических нагрузок и предпочитал гантелям книги.


После школы Эдвардас пошел учиться на психолога, а когда закончил, решил не бегать от воинской повинности, несмотря на все рассказы о дедовщине и четкое представление о службе как о пустой трате времени. В военкомате его спросили, хочет он служить или нет. Эдвардас честно ответил, что нет, и объяснил свою позицию. На него посмотрели и сказали, чтобы отправлялся домой, а родину и так кто-нибудь защитит. Шел 2002 год.


За следующие несколько лет жизнь Эдвардаса сильно поменялась: он успел разочароваться в психологии, стал переводчиком, обзавелся семьей. В 2008 году Эдвардас отдыхал в Ирландии, когда его друг прислал смс-сообщение: «Началась война». Речь шла о российско-грузинском конфликте. Само слово «война» было практически исключено из публичного дискурса, Литва на тот момент вступила в НАТО и чувствовала себя вполне защищенной, а в обществе уже давно шла дискуссия о том, что обязательный призыв — это вообще не очень осмысленная вещь, и буквально через месяц после грузинских событий его собирались отменить.


Тогда же Эдвардас стал интересоваться международными конфликтами, политикой и впервые за долгое время почувствовал какую-то тревогу. С одной стороны, кавказские события имели длинную историю и вообще находились где-то в другой части материка, но с другой стороны, все это происходило ближе, чем могло показаться на первый взгляд. Через какое-то время маленькая грузинская война ушла в прошлое, но осадок остался.


Шел 2012 год, Эдвардас сидел дома с семьей и как-то сказал жене: «Есть такая фраза: история человечества — это история войн. В Европе всегда шла какая-то война. Но после Второй мировой у нас практически никто не воевал. В Древнем Риме был такой период Pax Romana — римский мир. Теперь у нас есть Pax Europiano. Мы — счастливое поколение, потому что живем в чудесное время, когда можно иметь детей и не бояться за их будущее». Эдвардас говорит, что это наилучшим образом иллюстрировало его тогдашнее мироощущение.


«А потом начался Майдан на Украине, — рассказывает Эдвардас. — Я был очень встревожен. Хорошо помню этот страх: мой чудесный мир — Pax Europiano — рушится. Его может просто не стать. Когда начали стрелять на Майдане, я не спал ночами, у меня было открыто сразу несколько трансляций, и я смотрел, как люди погибают на улицах, я смотрел на эти пылающие шины. Это был ад. Это было очень близко, Украина — наши соседи. Грузия — немного другое все-таки. Этот конфликт меня потряс, но не так, как украинский. Я подумал, что если это происходит у них, почему это не может случиться у нас».


Украинский кризис сильно изменил настроения в литовском обществе. Политики единогласно начали повышать военные расходы, вскоре вернулся и обязательный призыв. А Эдвардас чувствовал страх: из-за высказываний российских депутатов, из-за тона дискуссии, и особенно из-за аннексии Крыма. Он понял, что тот порядок мира, который он себе представлял, очень хрупок, и все может измениться. И, наверное, сложно было думать по-другому, когда некоторые русские политики в имперском угаре заявляли, что Крым — это только начало, на очереди остальные «разбежавшиеся» территории.


В 1991 году Эдвардасу было 11 лет. Он хорошо запомнил январские события того года. Он проснулся от звука сирен, его родители тогда смотрели телевизор. Они не участвовали в освободительной кампании, не поехали оборонять телевизионную вышку, не стояли в «Балтийском пути». Эдвардас не знает, почему так произошло и уже не может у них спросить. В 11 лет он ничего особенно и не понимал, но когда подрос, у него возникло какое-то иррациональное чувство вины за то, что он не участвовал в борьбе за независимость.


Украинские события расшевелили в нем неприятное чувство неоплаченного гражданского долга. Он смотрел интервью с активистами Майдана, не всегда был согласен с ними, однако уважал их гражданскую позицию. Еще до Майдана некоторые друзья Эдвардаса записались в добровольцы. Они были консерваторами. Эдвардас таковым никогда не был: его взгляды составляли идеи либерализма и социализма, а образ мира представлял собой утопию всеобщей дружбы без границ и барьеров. Но с возрастом его взгляды эволюционировали, он почувствовал, что хочет жить именно в своем городе, говорить на своем языке, и если кто-то угрожает безопасности его семьи, то с этим нужно что-то делать. И крымские события дали ему ответ, что конкретно — учиться воевать.


В День независимости Литвы военные и Союз стрелков обычно ставят палатки, стенды, рассказывают о себе и ведут набор. Эдвардас как раз шел мимо такой палатки и разговорился с человеком в форме. Он объяснил Эдвардасу, в чем отличие от добровольцев. Стрелки — гражданская организация, у которой есть военное отделение, а добровольцев целенаправленно учат воевать.


Эдвардас подумал и решил, что пришло время пойти в армию. Эдвардас оказался одним из самых возрастных добровольцев: среди них было очень много молодых людей от 18 до 25, кто-то просто интересовался военным делом, кто-то любил экстрим и походы, были и интеллигенты с обостренным чувством долга, кому-то 20 евро за день сборов казались неплохой добавкой к стипендии, некоторые готовились к службе в регулярной армии по контракту. Но четко разделить людей на группы было трудно — у всех оказалась смешанная мотивация. Однако их объединяло то, что ни у кого не чесались руки стрелять по людям и проявлять агрессию.


Эдвардас и сам не хотел бы никого убивать и надеется, что ему никогда не придется этого делать. Тем не менее, вот уже несколько лет он учится войне, у него неплохо получается стрелять и командовать малыми группами. Что именно делают добровольцы на сборах, так и осталось для меня загадкой. Эдвардас очень ответственно относится к своей службе и боится сказать чего-то лишнего. Он говорит, что это не потому, что я россиянин — солдату в принципе не положено распространяться о том, чем он занимается на службе.


Каждую неделю в выходные, пока все еще спят, рано утром Эдвардас выходит из дома. Он превращается из миролюбивого переводчика в рядового армии. В военной форме, с огромным тридцатикилограммовым рюкзаком на плечах. Вместе с другими добровольцами на учениях в холод и жару, под проливными дождями он ходит по лесам, ползает, стреляет, часами сидит в засадах и готовится к нападению. Кто конкретно будет нападать — неизвестно, у врага много смешных имен, например Бэарляндия — страна медведей, или что-нибудь подобное. Никто никого не настраивает против конкретной страны, ничего не уточняет, но всем и так понятно, что они готовятся к России.