Каждый год в начале августа регулярно возвращаются споры о значении Варшавского восстания, и всегда им сопутствуют попытки понять причины польского военного и дипломатического поражения. Тема поездки Станислава Миколайчика (Stanisław Mikołajczyk) в Москву в июле 1944 года появляется в этом контексте редко. И очень зря.
Наблюдая за стремительным наступлением Красной армии на польских землях, польское эмигрантское правительство оказалось в каком-то смысле вынуждено предпринять отчаянную попытку сохранить свой авторитет. Находившиеся в Лондоне политики панически боялись бездействия, считая, что из-за него они лишатся международного признания. В итоге они приняли сложное решение: возобновить дипломатические отношения с СССР, которые были разорваны после того, как в 1943 году стало известно о катынском расстреле.
Главной движущей силой выступал премьер польского правительства в Лондоне Станислав Миколайчик, который 26 июля 1944 года добился у членов Совета министров разрешения на поездку в Москву. Он надеялся обсудить со Сталиным статус земель, которые заняла Красная армия, и легитимизацию польского правительства в изгнании. Лондонские политики хотели получить контроль над территориями, которые СССР отнял у Германии, но для этого требовалось договориться с Москвой, которая из-за провала акции «Буря» (военная операция, организованная подразделениями Армии Крайовой против немцев на территории в пределах границ Второй Речи Посполитой — прим. пер.) не только фактически захватила бывшие польские земли, но и установила там марионеточное правительство.
Конечно, за всем этим маячила фигура Черчилля, который старался любыми средствами завести наше правительство в ловушку, каковой были любого рода самостоятельные переговоры с Москвой. Британский премьер хотел избавиться от источника потенциальных конфликтов: он не собирался отстаивать перед Сталиным польские интересы, ведь ему предстояло обсуждать с советским лидером новый расклад сил в Европе после победы над Германией.
Если бы поляки возобновили дипломатические отношения с СССР, Черчилль мог спокойно умыть руки и снять с себя ответственность за все понесенные Польшей потери, сказав, что поляки сами урегулировали с Москвой все спорные вопросы. Попытка склонить Миколайчика нанести визит Сталину была элементом циничной британской политики в отношении «неудобного» польского правительства в Лондоне.
К сожалению, московскому визиту Миколайчика и действиям командования Армии Крайовой недоставало синхронизации. Судя по всему, советская сторона специально задерживала польского премьера до момента, пока не вспыхнуло восстание, а одновременно сообщала ему, что ничего серьезного не происходит.
Факты таковы, что 1 августа Миколайчик находился в Москве и не мог гарантировать идущим в бой участникам восстания никакой конкретной помощи со стороны россиян. Напрасными оказались надежды Тадеуша Коморовского (Tadeusz Komorowski), который так описывал события со своей перспективы: «На следующий день, 31 июля 1944, пришло советское сообщение о захвате в плен командира 73-й немецкой дивизии, которая защищала Прагу (район Варшавы — прим. пер.). В тот же день мы услышали по радио, что глава нашего эмигрантского правительства Миколайчик отправился в Москву. Это были хорошие новости. Советское руководство разорвало дипломатические отношения с польским в 1943 году, и с того момента мы не могли ни восстановить их, ни скоординировать наши военные действия с действиями Красной армии. Сейчас премьер наверняка договорится о взаимодействии советских сил с Армией Крайовой, а наша совместная операция в Варшаве поможет восстановлению дипломатических отношений».
Последнюю фразу можно назвать ключевой: руководство польских подпольщиков по непонятной причине считало, что визит Миколайчика гарантирует восстанию помощь СССР. Однако в тот момент, когда оно вспыхнуло, Москва не давала никаких обещаний! Когда повстанцы двинулись в бой, польский премьер услышал от Сталина, что чего-то такого, как Армия Крайова, не существует, а польское подполье — это мелкие партизанские отряды, прячущиеся по лесам.
Жестокость, двуличие и вероломство советской стороны иллюстрирует также ответ представительницы Польского комитета национального освобождения Ванды Василевской (Wanda Wasilewska), который Миколайчик получил 6 августа: «У вас неверные сведения. В последние четыре месяца обстановка в Варшаве остается спокойной, если не считать подрыва автомобиля на углу улицы Кошиковой». В обстановке, когда советская сторона делала вид, что она функционирует в совершенно иной реальности, премьеру было сложно достичь каких-то договоренностей…
Так в Москве подавили Варшавское восстание. Можно сказать, что оно потерпело крах прежде, чем началось. Огромной ошибкой была сама надежда на советскую помощь. Сталин выжидал, стремясь немецкими руками уничтожить польских подпольщиков, которые могли стать препятствием при установлении «народной власти». Решение о начале восстания не было увязано с результатом переговоров Миколайчика в Москве, и это повлекло за собой трагические последствия.
Вспоминая о героических боях повстанцев, не следует забывать о факторах, которые предрешили окончательную судьбу этого национального порыва. Поездка главы эмигрантского правительства в Москву в конце июля, когда восстание еще не началось, стала первым шагом к поражению. В дипломатическом плане Миколайчик стал жертвой циничной политической игры, на которую он никак не мог повлиять. Пользу из нее извлекли лишь те, кто ею управлял: Сталин и Черчилль. Это был, пожалуй, один из самых болезненных уроков нашей истории…
