Миннеаполис/Сент-Пол — Репортер газеты Daily Globe города Сент-Пол, подписывающийся как Grundy, отправился в, по его словам, весьма примечательное место в родном городе.
Этот анклав отличается от того, что он называет «настоящим Сент-Полом». Мало кто, помимо самих живущих там примерно 600 человек, знает об этом месте.
Репортер идет вниз по покосившейся лестнице. Иностранный язык, который он все время слышит вокруг себя, — шведский.
Он констатирует, что это, должно быть, дает представление о том, как все выглядит в примитивной стране Швеции.
Он чувствует, что на него глазеют женщины и дети, сидящие дома. Описывает деревянные лачуги с бумажными занавесками на окнах, потрепанные непогодой и «самого простецкого вида». Наслаждается сильным акцентом пожилого мужчины, который спрашивает, не затем ли пришел Grundy, чтобы обзавестись жильем.
В этом городе из лачуг нет никаких улиц. Не подведена вода. Вода после стирки, мусор и отходы сбрасываются в тот же ручей, из которого берется вода для питья.
На стыке веков число мигрантов выросло до тысяч человек. Целые семьи, только что прибывшие в США, часто вперемешку с внутренними эмигрантами, теснятся на нескольких десятках метров.
Риск таких болезней, как дифтерия, холера и коклюш, очень велик. В первую очередь для маленьких детей. Детская смертность, весьма вероятно, выше, чем в других частях города.
Среди тех, кто называет эту лощину своим домом, — Эрик Марелиус (Eric Marelius) и его жена фру Матильда (Mathilda).
В том же году в Миннесоту приезжает Юханна Ульсон (Johanna Olson). Родители уезжают на ферму, а Юханна поселяется в Шведской пустоши, оседает там и находит работу швеи. Все, что у нее остается от зарплаты, она посылает домой в Сконе, чтобы ее жених Уле Свенссон смог совершить такое же путешествие.
Двумя годами позже они воссоединяются, когда Уле удается добраться до Копенгагена и успеть на корабль ровно тогда, когда приходит его время служить в армии. Он приезжает, и в 1889 году они женятся и становятся семьей Свэнсон — Swanson — согласно тому, как фамилию Уле зарегистрировали при въезде в США.
129 лет прошло с тех пор, как прапрадед Карны Андерссон (Karna Anderson) приехал в Сент-Пол. Expressen договорилась с ней о встрече в 2016 году на том же месте, где поселился ее предок.
Среди тысяч американцев шведского происхождения, чьи корни уходят в Шведскую пустошь, она относится к числу немногих, кто знает историю своей семьи.
«Когда смотришь на все это, трудно представить себе все те лачуги, которые здесь были. Это вообще не похоже на место, где можно построить дом», — сказала она Expressen в 2016 году.
«Юханна всегда говорила, что худшая еда в США была лучше, чем лучшая еда в Швеции. Это кое-что говорит о том, как жилось раньше. В США было не то чтобы сильно лучше, чем дома, но там, во всяком случае, имелась возможность выбиться в люди».
Серия романов «Эмигранты» Вильгельма Муберга (Vilhelm Moberg) относится к самым читаемым и превозносимым произведениям шведской литературы. Эти романы производят такое сильное впечатление, что для многих они стали основным источником знаний о шведской миграции.
Главные герои Карл-Оскар и Кристина — это собирательный образ шведских мигрантов: гордых фермерских семей, которых благодаря их упорной работе и предприимчивости приняли на новой родине с распростертыми объятиями.
Когда интересующиеся историей шведы и американцы шведского происхождения приезжают в Миннесоту, большинство из них едут на шесть миль к северу от городов-близнецов Миннеаполиса/Сент-Пола, в район города Линдстром, где стоят монументы, изображающие как Карла-Оскара и Кристину, так и самого Вильгельма Муберга. В память о части шведских эмигрантов. Но далеко не обо всей истории, с ними связанной.
В своей работе «Страна Муберга», написанной в 2008 году, Йенс Лильестранд (Jens Liljestrand), заместитель руководителя отдела культуры в Expressen, выдвигает тезис, что эти книги на самом деле больше говорят о 1940-х и 50-х годах, то есть времени, когда они писались, чем об истории шведской миграции.
Даг Бланк (Dag Blanck), профессор и представитель Шведского института северо-американских исследований при Упсальском университете, с этим согласился, когда Expressen беседовала с ним в 2016 году:
«Муберг поверхностно описывает города в своих книгах. Он помещает своих героев в прерию. Но ведь большинство шведских мигрантов приезжали именно в города: Чикаго, Нью-Йорк, Миннеполис/Сент-Пол, Бостон, Сиэтл. Они были частью растущих, урбанизирующихся Штатов. Шведская пустошь — важное об этом напоминание, которое рассказывает о том, в каких ужасно сложных условиях жили люди. В бедности и индустриальной среде», — сказал тогда Даг Бланк.
«Мубергу было очень важно спроецировать образ исчезающей шведской деревни на миграцию в Миннесоту. Он хотел создать образ крепкой шведской деревни. Кроме того, его книги в разных странах наполнились разным смыслом. В Швеции они рассказывают о наших соотечественниках на Западе. Это связано с тем, что в Карле-Оскаре видят шведа. А если посмотреть, как серию про эмигрантов восприняли в США, становится ясно, что ее рассматривают как рассказ о пионерах, где национальность не имеет никакого значения».
Большинство шведов, которые селятся в Шведской пустоши, кажется, мечтают об одном и том же: о жизни up on the street, то есть о том, чтобы попасть на какую-нибудь улицу там, повыше. Иметь возможность остаться, когда пора идти домой из школы или с работы, вместо того чтобы отправляться в утомительную дорогу в эту несчастную низину.
Склоны, которые окружают Шведскую пустошь, используются жителями окрестностей как стихийная помойка.
«Старший ребенок Уле и Юханны Хильма часто рассказывала о том, как она стеснялась того, что приходит из низины. Она карабкалась наверх, а затем всегда оглядывалась по сторонам, чтобы никто не видел, откуда она шла в школу или на работу», — сказала Карна Андерсон газете Expressen 2016.
«И делать это каждый день. Как это повлияет на ребенка или неуверенную в себе молодую женщину?» — вставляет ее супруг Фил Андерссон (Phil Anderson).
«Это одна из вещей, о которых я бы хотела узнать больше. Какой была жизнь с точки зрения женщины. Без проточной воды, с туалетом на улице. Каково это было — заботиться о семье в таких обстоятельствах?» — задается вопросом Карна Андерсон в 2016 году.
Для большинства существовала ясная дорога в американское общество. Дети из Шведской пустоши ходят в школу, английский становится их основным языком, и работы тоже хватает. Но шведским мужчинам предлагается самый опасный и тяжелый труд. На большой пивоварне, которая возвышается над долиной, например, работу получают исключительно немцы. Многие шведы работают на железной дороге: компания Great Northern — один из крупнейших работодателей.
Сюда устроился и Уле.
Эрик Марелиус (Eric Marelius) становится маляром: многие в его роду занимались этим делом. У него есть художественная жилка, он рисует и режет по дереву. Охотно пропускает стаканчик. Может, как раз в том салоне, который одна пожилая женщина в Шведской пустоши держит прямо у себя дома.
* * *
В 1880-е и 1890-е годы новоприбывшие группы мигрантов во многих частях США состоят именно из шведов.
Это приводит к подозрениям. И предрассудкам.
Dumb Swede («тупой швед») в Америке становится ругательством. Американский историк Рудольф Веколи (Rudolph Vecoli) констатирует, что шведы изначально не считались настолько же «белыми», как граждане британского или немецкого происхождения. Один лесоруб в письме родителям жалуется на жизнь в лесу, где «на 60 шведов всего 15 белых мужчин».
Окружение также обвиняет шведов в том, что те плохо пахнут. Запах их, как утверждается, напоминает селедку. Тот же лесоруб далее в письме домой пишет, что шведская вонь такова, что, должно быть, передается по наследству.
В ревю постоянно возникает фигура Йона Йонссона, через которого высмеиваются шведы. Он глупый, все время падает и ударяется, слишком много пьет и разговаривает со странным акцентом.
Более миллиона шведов эмигрировали
С середины XIX века до 1920-х годов в США эмигрировало более миллиона шведов. В 1910 году в Америке живет 1,5 миллионов шведов. Население Швеции на тот момент составляет 5,5 миллионов.
Хотя некоторых эмигрантов из Швеции и привлекали возможности вести бизнес в новой стране, в основном шведы покидали родину из-за повсеместной бедности и лишений.
С 1850-х по 1890-е годы множество новоприбывших шведов существовали за счет сельского хозяйства, ведь в то время американское государство поощряло экспансию на Запад, но в первую очередь — за счет растущей американской промышленности, которая обеспечивала избыток рабочих мест на лесоповалах, в шахтах и на строительстве железных дорог.
Большинство шведов, которые приезжают в США, попадают в большие города. В Чикаго в 1900 году больше жителей-шведов, чем в любом шведском городе, за исключением Стокгольма. Также множество шведов приезжают в Миннеаполис/Сент-Пол, Нью-Йорк и Сиэтл.
В Швеции масштабная эмиграция приводит к тому, что начинается государственное эмиграционное расследование, на базе которого запускают реформы с целью снизить эмиграцию. К ним относятся всеобщее избирательное право, лучшее и более доступное жилье и образование. Эмиграция затухает во время Первой мировой войны, чтобы вновь подскочить в 1920-е годы и до тех пор, пока США не начинает контролировать иммиграцию.
В Миннеаполисе/Сент-Поле, где скандинавы составляют большую часть населения, их, вероятно, приняли быстрее, чем в других местах. Но пройдет еще много лет, прежде чем символика викингов и скандинавские праздники в Миннесоте и остальных Штатах станут восприниматься положительно.
«Шведов дискриминировали, это важно понять. Не столько потому, что они были шведами, сколько потому, что они были бедными. Можно даже сказать, что тот факт, что они были протестантами из Северной Европы, способствовал тому, что их быстрее стали приглашать в истеблишмент. Ирландцам в США, например, гораздо дольше приходилось жить в очень тяжелых условиях. Они тоже были бедными и, к тому же, католиками в то время, когда религия играла очень большую роль», — рассказал Даг Бланк газете Expressen в 2016.
Именно ирландцы и итальянцы все чаще приезжают в Шведскую пустошь и смешиваются со шведами на стыке XIX и XX веков.
В тот же период все более востребованы шведские рабочие и помощники по хозяйству.
«Можно сказать, что место в самом низу всегда свободно, так что если ты беден, необразован и только приехал в страну, ты попадаешь именно туда», — сказал писатель Ула Ларсму (Ola Larsmo) Expressen в 2016.
8 сентября 2016 года вышел его роман «Шведская пустошь» (Swede Hollow) издательства Albert Bonnier, в нем Ларсму описывает жизнь группы только что приехавших в страну шведов в Шведской пустоши.
* * *
На веранде дома на северо-востоке Сент-Пола сидит Джо Санкелли (Joe Sanchelli).
В 2016 году ему было 94 года, но он четко и ясно помнит свое детство в Шведской пустоши в 1920-30-х годах. Начинает перечислять своих шведских соседей по пальцам.
«Ханс и Дороти Хансон, Джордж Кнутсон, Иверсоны. Кто еще был? Еще вот вам Йонсоны. Пит Нельсон… и «Отшельник», как я его называл. Он тоже был швед. Его настоящего имени я никогда не слышал, но он всегда спал на верхнем этаже с заряженным оружием, до тех пор, пока однажды его дом не загорелся и он не погиб в пламени».
Хотя Джо Санкелли и рос в годы Депрессии, 20 лет спустя после того, как численность шведского населения достигла пика, жизнь в Пустоши во многих отношениях осталась неизменной.
Для детей Шведская пустошь была близкой к природе идиллией с возможностью играть в пещерах и туннелях. Они росли среди собак, поросят, голубей и кроликов, и все, кроме первых, рано или поздно попадали на обеденный стол. Когда на стол подавали кроликов, бывших питомцами Джо, он ел только пасту с соусом.
На маленьких участках выращивают овощи и виноград, который итальянцы топчут босыми ногами, чтобы сделать вино.
Условия жизни на тот момент немного лучше — но по-прежнему очень примитивные.
«Шведы с самого начала строили довольно хорошие дома, а затем их еще надстраивали и улучшали», — рассказывает местный историк Стив Тримбл (Steve Trimble) в 2016 году.
Семья Санкелли купила свой дом за 20 долларов. Быстрая сделка. В США — времена «сухого закона». Алкоголь запрещен. Владелец торопится покинуть город.
«У него, как бы это сказать… были проблемы с группировкой, которая контролировала торговлю алкоголем в этом районе».
Кухню делят на три части. Две из них становятся спальнями для младших Санкелли. Джо делит одну из них с двумя братьями.
«Снизу стены не доходили до пола, чтобы туда могло проникать тепло от камина. Зимой, когда было холоднее всего, по утрам вода в умывальнике замерзала и превращалась в лед».
Долину пересекает железная дорога, и работники товарных поездов иногда сбрасывают вниз уголь, чтобы местным жителям было чем топить. Подарок сверху.
Джо Санкелли вспоминает свое детство с теплом и радостью. Он гордо носит футболку с принтом Swede Hollow. Но у взрослых впечатления были иные, чем у детей.
«Особенно тяжко приходилось женщинам. Мужчины работали восемь часов и могли прийти домой и лечь поспать. Женщины же работали все время. Если они не стирали, то чинили одежду или готовили еду. Моя мама вставала каждый день в четыре утра и не ложилась раньше полуночи. Руки были красными после стирки со щелочью».
Детям тоже не удавалось избегать постоянного ощущения, что они какие-то не такие.
«Спускаясь к ручью за водой, некоторые из них кричали нам, что мы глупые».
И когда собственная кузина Джо Санкелли покинула долину, ее семья тоже начала бросать мусор туда, где по-прежнему жили их родственники.
* * *
Менее века спустя после того, как случилась последняя масштабная волна эмиграции из Швеции в США, миграционный вопрос стоит высоко на повестке дня по обе стороны Атлантики.
В Швеции самая молодая и третья по величине парламентская партия ставит себе главной целью затруднить переезд в Швецию и пытается сделать так, чтобы как можно меньшему количеству людей это удалось.
В ходе недели в Альмедалене в июле 2016 лидеры ряда других партий соревновались друг с другом в гордости за Швецию и «шведские ценности».
Может ли наша собственная эмиграционная история помочь нам иначе смотреть на сегодняшнюю иммиграционную ситуацию?
«Большая разница заключалась в том, что у них не было особых проблем с тем, что бы въехать туда. Они не тонули в Атлантике, как беженцы в Средиземном море сегодня. Также есть различия в реакции людей на твой переезд. И позитивные, и негативные. Но нужно быть осторожным и не проводить слишком уж большие параллели между прошлым и настоящим», — сказал Даг Бланк Expressen.
Он также указывает на разницу в том, как определяется национальность в каждой из соответствующих стран.
«Стать американцем — это нечто абстрактно политическое, чему ты присягаешь, когда становишься гражданином. Культурные границы намного более туманны. В Швеции же национальность связана с культурой. Если ты не умеешь танцевать правильные танцы, есть квашеную селедку и так далее, то тогда это не будет иметь значения. Американцем можно стать очень быстро, и там от тебя чуть ли не ждут, что у тебя будет какая-то своя этническая идентичность».
В 2013 году Ула Ларсму написал статью о Шведской пустоши в газете Dagens Nyheter, после чего понял, как много чувств вызывает шведская эмиграция, в том числе и дома, в Швеции. И что ее менее позитивные стороны — настоящее минное поле.
На интернет-форуме Flashback один возмущенный участник дискуссии спрашивает Улу Ларсму, как тот может так порочить память выдуманных персонажей Карла-Оскара и Кристины.
«Я был потрясен тем, какую невероятно злобную реакцию получил со стороны правых экстремистов здесь, в Швеции. Почему мы хотим знать лишь хорошее и красивое? Почему не хотим воспринимать историю такой, какой она была? Возможно, причина в том, что тогда становится слишком легко идентифицировать себя с теми, кто вынужден сегодня все бросить и покинуть свой дом. Если кто-то начинает напоминать нам о собственной истории, то нам, возможно, приходится начинать прислушиваться к тем, другим, кому сегодня так же тяжело. Этого боятся».
Ула Ларсму видит четкую связь между шведской эмиграцией и сегодняшней волной иммигрантов в Швецию.
«Я думаю, что будет легче понять затруднительное положение многих сегодняшних мигрантов и беженцев, если принять во внимание исторический опыт, который есть у самих шведов».
* * *
В парке «Шведская Пустошь» не осталось никаких видимых следов того роя людей, который исчез отсюда навсегда в 1956 году. Город тогда осознал, что с десяток мексиканских семей все еще живет в условиях, которые уже в XIX веке считались тяжелыми. Их переселили, а дома сожгли.
Люди прогуливаются по пешеходной дорожке через густо заросший парк. Ручей Фэлен-Крик давно запружен, и в стоячей воде цветут водоросли.
Пивоварня Хамма по-прежнему на месте, ее недавно выкупила новая микропивоварня.
Эрик Марелиус в 1895 году узнает, что унаследовал старое здание аптеки в Висбю и уезжает обратно в Швецию, чтобы продать его. Это стало его дорогой прочь из Шведской пустоши. Деньги он тратит на то, чтобы переехать в дом на Йорк-авеню на расстоянии чуть более километре от нее. Шестью годами позже, в возрасте 68 лет, его сердце останавливается.
В 2016 году Ричарду Шервуду (Richard Sherwood) 81 год. Он рос в 1940-х годах и ребенком играл в Шведской пустоши. Эрик Марелиус был его прадедушкой, и лишь в 40 лет Шервуд выяснил, что его родственники жили в том же месте.
Он провел увлекательное семейное расследование, которое привело, в том числе, к ужину с Сигвардом Бернадоттом (Sigvard Bernadotte) в Стокгольме.
«Для нас, бедных детей, которые выросли на Пейн-авеню, это было лишь место для игр, но мы любили его. Это было словно попасть в другой мир, как будто те мексиканские семьи, которые там по-прежнему жили, все еще были в Мехико. Очень увлекательно. И там я многое узнал о том, как договариваться с другими людьми», — сказал Ричард Шервуд.
Он смотрит в прошлое, на свою семейную историю, и чувствует благодарность, но при этом считает эпоху ушедшей.
Ричард Шервуд надеялся на назвавшегося социал-демократом Берни Сандерса на выборах этого года — «если бы я жил в Швеции, я был бы социал-демократом» — но голосовать намерен за Хиллари Клинтон.
Но он не разделяет взглядов и Сандерса и Клинтон на миграционную политику.
«Когда дедушка моей матери приехал сюда, здесь была куча работы. Хотели заселить Запад и Калифорнию. Сейчас это не так. Нет никакой работы для тех, кто сюда приезжает, и поэтому я против иммиграции. Вне зависимости от того, откуда они. Нас здесь и так слишком много».
Уле и Юханна Свэнсон в Шведской пустоши родили четырех детей. Столько же раз они переезжают из дома в дом в пределах долины, прежде чем у них появляется достаточно денег, чтобы уехать оттуда.
Уле работает на Great Northern 50 лет, и в 1946 году, когда ему 79, умирает от инсульта.
Юханна Свэнсон умирает в том же году. Покинув Шведскую пустошь, она стала домохозяйкой. Юханна и Уле покоятся рядом на Оклендском кладбище в Сент-Поле.
Карна Андерсон тоже далеко не сразу узнала о своей семейной истории в Шведской пустоши.
«Я чувствую благодарность за то, что смогла выяснить о них больше. У Уле и Юханны было не так уж много, но они получили шанс осуществить свою американскую мечту».
