В июне 1932 года поэт Ленгстон Хьюз (Langston Hughes) приехал в Москву в составе группы из 22 афроамериканцев, которые были отобраны для участия в советском фильме о расовых отношениях и трудовых спорах на американском юге. Эти люди были отобраны Луизой Томпсон (Luise Thompson), афроамериканской активистской, которая помогла организовать в Гарлеме филиал организации «Друзья Советского Союза» (Friends of the Soviet Union), связанной с Коммунистическим интернационалом. Томпсон увидела в этом фильме (у него было замечательное буквальное название «Черный и белый») возможность что-то противопоставить искаженному и стереотипному представлению об африкано-американской жизни, заполнившему голливудские фильмы.
Хьюз разделял недовольство Томпсон по поводу американского кинематографа, а в беседе с одним своим другом он сказал, что верит в Советы, поскольку «американскому негру очень сложно рассчитывать на достоверное изображение» в Голливуде. В 1929 году советский фильм «Голубой экспресс» (China Express), рассказывавший о восстании рабочего класса в поезде, идущем из Сюйчжоу в Нанкин, убедил Хьюза и Паттерсон в том, что Советы могут создавать качественные картины о цветных людях, в которых они не низводятся до уровня менестрелей.
Москва не присоединилась к Парижу и Берлину и не стала пристанищем для чернокожих американских артистов и писателей, искавших возможности, не ограниченные расовой дискриминацией. Но она имела одно преимущество по сравнению с другими европейскими столицами — в Советском Союзе расовое равенство было не случайным явлением, а государственным проектом. Владимир Ленин, основатель Советского государства, видел в развитии сознательности черного пролетариата огромный потенциал для революции в Америке. И в тот момент рост сознательности в Советской России все еще был — до прихода Иосифа Сталина к власти — вопросом, отданным на откуп артистам.
Вероятно, нельзя считать удивительным одно обстоятельство — когда Советы пригласили двух представителей для выступления по «вопросу о неграх» за несколько лет до этого (тогда отмечалась 5-я годовщина Русской Революции), одним из них оказался поэт. Родившийся на Ямайке Клод Маккей (Claude McKay) на тот момент только что опубликовал свой сборник «Гарлемские тени» (Harlem Shadows), книгу стихов, который многие считали литературной искрой, способной воспламенить Гарлемский ренессанс. В Советской России Маккей посетил тренировочные лагеря Красной Армии и читал стихотворения из своей книги, в том числе свой знаменитый сонет «Если нам суждено умереть» (If We Must Die).
Маккей, которого там считали политическим представителем, посвятил большую часть своего выступления, озаглавленного «Советская Россия и негры» (Soviet Russia and the Negro), роли искусства в расовом прогрессе. Он говорил об устарелом представлением белых людей об искусстве чернокожих. Он считал, что европейцы знакомы только с «негритянскими менестрелями и исполнителями водевилей, боксерами, черными нянями и слугами из кинематографа, а также с карикатурными романтическими отношениями и с историей о подвергнутом линчеванию дикаре, изнасиловавшем красивую белую девушку».
В Москве Маккей проводил вечера с поэтами, романистами, художниками, а также с видными представителями авангардных театров. Общаясь со своими советскими коллегами, «я был просто поэтом, и все, а их глубокий интерес показывал, что их больше интересовали технические приемы моей поэзии, мои взгляды и мое отношение к современным литературным движениям, а не отличие цвета моей кожи».
Именно подобное обещание творческой солидарности, свободной от расовой сегрегации, способствовало тому, что Томпсон, Хьюз и другие люди связали свои надежды с фильмом «Черный и Белый». Но когда оказалось, что этот фильм не будет снят, разгорелись страсти. Некоторые отобранные для фильма актеры обвинили Советский Союз в предательстве афроамериканского дела ради каких-то выгод от отношений с Вашингтоном, от которого Советский Союз рассчитывал получить официальное признание.
Хьюз, возможно, наиболее опытный артист их всей группы, объяснил неудачу с этим фильмом творческими расхождениями (слишком много людей со своей точкой зрения). Рассуждая об этом проекте спустя много лет спустя, он написал: «О, кинофильмы. Темпераменты. Артисты. Сценарии. Режиссеры, продюсеры, советники, актеры, цензоры, изменения, правки, конференции. Сложный вид искусства — кино. Я доволен тем, что пишу стихи».
Послу неудачи с фильмом «Черный и Белый» многие члены съемочной группы остались в Советском Союзе, полагая, что это лучшее место для продолжения их артистической карьеры. Актер Вейланд Родд (Wayland Rudd) получил приглашение от одного экспериментального московского театра. Писатель Лорен Миллер (Loren Miller) остался там для того, чтобы заниматься редактированием советской антологии афроамериканской поэзии.
Лойд Паттерсон (Lloyd Patterson), недавний выпускник университета, просто был занят поиском приключений и поэтому согласился участвовать в одном проекте в качестве дизайнера декораций для фильмов. Его сын Джимми — тогда он еще был ребенком — появился в знаменитом советском фильме «Цирк», в котором молодая американская женщина с черным ребенком покидает Соединенные Штаты и находит убежище в Советской России. Хьюз в течение нескольких месяцев находился в советской Средней Азии, в основном в Узбекистане, и отправлял оттуда материалы о советских реформах в различные американские издания, в том числе в журнал «Crisis», издававшийся Национальной ассоциацией содействия прогрессу цветного населения (NAACP). Как говорят, он был первым американским поэтом, произведения которого были переведены на узбекский язык.
Несмотря на провал проекта «Черный и Белый», многие другие чернокожие артисты пытались сделать карьеру в советской киноиндустрии. Поэт и певец Поль Робсон (Paul Robeson) приехал в Москву в 1934 году по приглашению Сергея Эйзенштейна, режиссера таких революционных фильмов как «Броненосец «Потемкин», «Октябрь» и «Стачка». Вдохновленный пьесой «Черное величество» (Black Majesty) Сирила Джеймса (C. L. R. James), чернокожего коммуниста, родившегося в Тринидаде (он был ученым и писателем), Эйзенштейн пригласил Робсона как потенциальную звезду для съемке в фильме о революции на Таити.
«Я впервые почувствовал себя человеческим существом», — сказал Робсон в беседе с журналистами после своего прибытия в Россию. Среди всех афроамериканских артистов и активистов, посетивших в то время Советы, только у Робсона сложились длительные отношения с Советским Союзом. После своего приезда он с восторгом был принят советским театральным истеблишментом, и ему предложили спеть на сцене арию из оперы Модеста Мусоргского «Борис Годунов». Несмотря на советский атеизм, его просили исполнить негритянские спиричуэлсы на радио, а также на правительственных мероприятиях. Песня «Иногда я чувствую себя как лишенный матери ребенок» (Sometimes I Feel Like a Motherless Child) стала символом его отношений с его родиной; а Советы включили запись этой песни в небольшой мультипликационный фильм о расизме и эксплуатации труда в американской сахарной индустрии.
К тому времени как Робсон начал свой большой роман с советским проектом, Маккей и многие другие афроамериканцы (в том числе писатель Ричард Райт (Richard Wright) стали отдаляться от него. Маккей, как и многие русские артисты, с которыми он сотрудничал в Москве, испортили свои отношения с коммунизмом. Поводом для него стал отказ Советской России прекратить торговлю с Италией даже после того, как Муссолини оккупировал Эфиопию, в которой тогда правил Хайле Селассие. Маккей рассказал о своем политическом разочаровании в книге «Обходительный человек с большими зубами: Книга о любовных отношениях между коммунистами и бедной черной овцой из Гарлема» (Amiable With Big Teeth: A Novel of the Love Affair Between the Communists and the Poor Black Sheep of Harlem).
Райт вскоре присоединился к Маккею в его разочаровании. В 1944 году он написал статью для журнала Atlantic Monthly под названием «Я пытался стать коммунистом» (I Tried to Be a Communist). Будучи недовольным слабой реакцией Коммунистической партии Америки на его роман «Сын родины» (Native Son), Райт написал другу о том, что «эта партия способствует созданию такой литературы, которая может быть использована в целях агитпропа», однако имеет «тенденцию насмешливо относиться к более творческим попыткам».
Открытое увлечение Хьюза коммунизмом к этому времени тоже существенным образом ослабло, однако это было вызвано, скорее, необходимостью. За ним внимательно наблюдала Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности Палаты представителей (она находилась под влиянием идей Джозефа Маккарти), которая обвиняла его в том, что он в разное время состоял в 91 коммунистической организации. Однако Хьюз, как и Райт, на самом деле, хорошо понимали, что связь с политической организацией или идеологией может стать ограничением для творчества. Пытаясь объяснить своему другу, почему он официально так и не вступил в Коммунистическую партию, он сказал: «Она основана на строгой дисциплине и выполнении указаний, что для меня, как для писателя, было неприемлемо».
Робсон был одним из последних чернокожих «временных жителей», увидевших в Советском Союзе альтернативу расистской и эксплуататорской культуры Запада. Располагаясь между Движением неприсоединения и возрождением черного национализма, бренд коммунизма, зародившийся на глобальном юге, казался для многих в 1960-е и 1970-е годы острым оружием в борьбе против расизма и колониализма. Вот что написала феминистка и литератор Одре Лорд (Audre Lorde), размышляя о своей поездке в 1976 году в Москву: «Россия превратилась в мифическое представление о социализме, который пока не существует ни в одной из знакомых мне стран».
Россия в течение долгого времени является хранилищем различных мифов — от Третьего Рима до Красной угрозы. Миф о России как о расовом рае, возможно, был одним из лучших — как источник вдохновения для чернокожих артистов среди диаспоры и как стратегическое средство в афроамериканской борьбе за политическое признание. Однако Хьюз, рано ставший приверженцем этого направления, считал, что Советский Союз просто является частью более крупного нарратива относительно черной творческой и политической революции. Вот как звучит рефрен из написанной им в 1938 году поэмы «Баллада о Ленине» (Ballad of Lenin):
«Товарищ Ленин из России,
Высоко в мраморной могиле,
Подвинься немного, товарищ Ленин,
И освободи для меня место».
