«Марина, ты слышишь меня? Вы за нами приедете?» — я стараюсь дозвониться из Москвы в монастырь на Соловецких островах. Марина отвечает в монастыре за прием паломников и водное сообщение с ближайшим портом Кемь на Белом море. И хотя деловая мафия блокирует весь порт, не пропуская ни одного иностранца, который не заплатил в два раза больше россиянина, на сам монастырь мафия не посягает. С православным Богом лучше ладить, поэтому через несколько дней в мафиозном порту нас уже ожидал корабль «Святитель Николай».
Мы проскальзываем мимо охраны и вместе с командой из монахов плывем по тому же пути, что и тысячи паломников и тысячи заключенных ГУЛАГа до нас. Мы плывем на острова проклятые и боготворимые, на острова из ледниковых валунов, где многие начали свой путь к спасению, и где в тени березок, искривленных северными ветрами, сокрыты братские могилы заключенных (узников концентрационного лагеря). Каждая пядь земли здесь как будто говорит о человеческой воле, о вере в спасение и о людских страданиях. Только через страдание можно прийти к познанию, как говорят русские. На Соловках и того, и другого всегда было в достатке: здесь, на далеком севере, на святой земле, вот уже много веков сосуществуют страдания и духовное познание, и, вероятно, самые святые во всей России.
На соловецком причале под стенами монастыря, основанного в 1429 году, я становлюсь на колени, чтобы поцеловать святую землю. Я уже и сам не знаю, в который раз делаю это после первого своего визита в 1990 года. Мне только известно, что монастырь и запах кадила и северного ветра все те же — только я меняюсь, и я уже не такой, как в прошлом году. Здесь на севере было принято раз в год отправиться на несколько дней в монастырь, прикоснуться к святым местам и помолиться вместе с людьми, которые блуждают по дорогам жизни так же, как и мы. Теперь, после 80 лет темноты и террора, этот обычай возрождается.
Соловецкое троевластие
Как всегда, первым делом я иду к Пете Леонову, интеллектуалу, который давно скрылся здесь от московской суеты и создал соловецкое радио. Петя живет в деревянной бытовке прямо на берегу залива и рассказывает мне за чаем с непременным черничным вареньем островные новости: о продолжении борьбы за власть и деньги между монастырем, мафией, возглавляемой директором местного музея, и местными властями. На Соловках установилось троевластие, и медленно, но верно поднимается волна неприятия местными жителями коммерциализации туризма.
По сути, прилагаются усилия для того, чтобы вернуть все имущество монастырю и тем самым гарантировать религиозный статус острова, а также то, что паломники будут превалировать над обычными туристами, и духовное значение островов не утратится. Ведь существует большая разница между покорными ищущими паломниками, которые на протяжении веков приезжали на острова, и шумными туристами, бегущими обратно на корабль, чтобы пообедать. Петя Леонов и его независимое радио — трибуна для защитников духовности, поэтому он тут же бросается на меня с микрофоном, чтобы я поддержал его на своем ломаном русском.
Но в этом году мы с Петей уже встречались — под иконой Андрея Рублева в Третьяковской галерее в Москве, где он меня обнял и трижды поцеловал, как принято в России. Все нужно делать минимум три раза, как говорят русские. А еще они говорят, что третий тост — за Соловки. Может, все это как-то связано. Встреча в галерее была, возможно, случайной, но где еще нам встретиться, если не перед фигурами на больших деревянных иконах, которые каждой складкой одежды и каждым движением фигуры говорят о необходимости покориться и смирить гордыню? Гордыня ведет к духовной гибели, а покорность и жертвенность для многих — правильный путь.
Сильнее всего на островах вы проникнитесь, пожалуй, вечностью. Огромные ледниковые глыбы на побережье вечно одни и те же, как вечно непроходима тайга, полная темнооких озер и коварных болот, которые окружают не только монастырь, но и все скиты и дорожки, разбросанные по островам. Человек и его устремления — все временное и смешное. Удаленные постройки когда-то прославленного монастыря уже покинуты, и их постепенно поглощает тайга, бревна гниют, и от когда-то внушительных строений останутся только груды камней.
Что вечно, так это стремление к познанию и спасению, которые привели в эти негостеприимные северные края первых основателей монастыря — святых Зосиму и Савватия. Вечен Бог, к которому здесь на островах нужно найти путь — лучше всего вдали от борьбы за власть, которая ведется как на материке, так и здесь на островах.
Выспимся зимой
После посещения соловецкой радиостанции я спешу к своей подруге, директору школы Ирине. Времени уже много (полпервого ночи), но так сразу не скажешь, потому что ночь белая и света столько, что на улице можно без труда читать. Ирина опирается на футбольные ворота и следит за игрой местной школьной команды. Она явно очень устала: турнир продолжается с утра. «Выспимся зимой», — она с трудом улыбается. Я понимаю: я тоже не спал несколько ночей из-за друзей и водки. Но здесь на севере так принято. Летом нужно жить по полной, потому что лето короткое, и уже в сентябре выпадает первый снег, а солнце выходит всего на несколько часов.
Ирина живет детьми и школой. Ее супруг — историк. Он работает в местном музее, который уже несколько десятков лет собирает материалы об истории островов. Я спешу посетить музей, чтобы пополнить свою библиотеку новыми книгами. Во дворе толпится несколько групп паломников, в основном русские женщины в платках. Они слушают рассказ монастырских трудниц, которые приезжают сюда из Москвы на лето, чтобы помочь монастырю. Рассказы об истории чередуются с молитвами в храмах, которых здесь несколько.
Вдруг раздается звон соловецких колоколов — особенный перелив, который слышно издалека. Большевики запретили традицию колокольного звона сразу после прихода к власти, поэтому вновь колокола смогли зазвучать совсем недавно, после 80 лет молчания. У каждого храма и монастыря свои звонари и колокольный звон, характерный именно для них. Среди звонарей проводятся конкурсы, и сегодня российские города опять наполняются звуками колоколов, созывающих верующих в храм.
Свобода севера
В 1429 году после двухдневного плавания по бурному Белому морю на берег Соловецкого острова ступил монах Савватий, которого сопровождал пустынник Герман, чтобы здесь, среди дикой и негостеприимной северной природы, найти уединение для размышлений и молитв. Они и не подозревали, что их первые шаги по морскому побережью, покрытому пестрыми валунами, вскоре повторят десятки, а потом и сотни монахов и паломников, которые общими силами возведут на островах мощные стены монастыря и его храмов.
Русские регионы к северу от Волги чем-то напоминали американский Дикий Запад. Сюда на протяжении столетий приходили те, кто отказался от комфорта городов и южных сел и монастырей, потому что хотел жить свободно и свободно дышать. Здесь царь был далеко, а жизнь была свободной и прекрасной. Так было во времена основателей и так остается сегодня. Да и Бог здесь очень близко.
Поэтому с 12 века сюда приходят монахи, стремящиеся к уединению посреди лесов и озер, где они могут предаваться молитвам и духовному пути. Поэтому, например, Кирилл и Ферапонт, ученики основателя русских монастырей святого Сергия Радонежского, ушли в северные леса и основали монастырь в Кириллове и Ферапонтове. Поэтому их ученики отправились еще дальше на север в болота и леса. Многие их скиты затерялись, погрузившись в торф, и были забыты, но многие со временем превратились в прославленные монастыри.
Единственным путем на русском севере были водные пространства и море. Чтобы жить здесь, надо было стать хорошим моряком. А море здесь жестокое и ледяное. Говорят, трезвый выдержит в нем 20 минут, а пьяный — чуть дольше.
Как утверждают русские, кто не плавал морем, тот не знает, что такое вера в Бога. Заручившись разрешением царя, славяне в монашеских рясах продолжали колонизировать отдаленные северные регионы, продвигаясь на своих суднах, как православные викинги, от Ростова на Волгу к Ярославлю, а потом в Вологду, к Белому озеру и далее на Онежское озеро, на восток от Каргополя и на север от Белого моря. Они основали Архангельск и продолжили путь через Соловецкие острова к побережью Кольского полуострова вплоть до Мурманска. Суровый монастырский устав, порядок, в котором труд сочетается с молитвой, самоотречением и покорностью, помогал им справляться с невероятно трудными северными условиями. Сила духа помогала преодолевать холод и голод, привлекая все больше братьев, которые предпочитали жить в монастыре, а не под самодержавием, зачастую жестоким и непредсказуемым, как монгольские набеги.
Оплот староверов
Как и другие монастыри, Соловецкий был основан как скромный деревянный скит. Бурное развитие монастыря началось только при игумене Филиппе Колычеве в конце 16 века. Был открыт русский порт Архангельск, и торговые корабли, проплывающие по единственному морскому пути из России в Европу, бороздили холодные воды Белого моря недалеко от Соловецких островов.
Значение монастыря как стратегического опорного пункта возросло, и сообразно с этим начала пополняться его казна. Началось масштабное строительство каменных храмов и хозяйственных построек, ширилась слава и власть монастыря, а вместе с тем росло и число верующих и паломников, приходящих сюда для благословления. Были построены каменные стены и башни. Посреди Белого моря выросло одно из самых укрепленных русских сооружений. В экономическом отношении монастырь был полностью независимым от московской церковной и светской власти, но он каждый год отправлял в Москву большие отчисления с вверенной земли и монастырских привилегий. Политическое, военное и духовное влияние Соловецкого монастыря достигло пика в середине 17-го века.
Тогда монастырь встал на защиту «старой веры» против самого Никона, патриарха всея Руси, который когда-то, будучи паломником, жил на одном из Соловецких островов. Когда в 1653 году Никон взошел на патриарший престол, он распорядился провести радикальные изменения в богослужебных книгах и православных обрядах. «Исправление книг» проводили ученые из киевской академии и приглашенные греки, исходя из наспех выполненных переводов греческих литургических текстов. Эти, казалось бы, чисто формальные изменения вызвали у простых верующих отторжение, и протест стал распространяться по всей России, значительно повлияв на ее историю. Символика движений и слов, используемая при обрядах, для простого человека имела очень большое, зачастую магическое значение. Поэтому многие предпочитали добровольную смерть через сожжение, но не желали присутствовать на богослужениях, во время которых священник крестит тремя перстами вместо традиционных двух.
Соловецкий монастырь стал одним из важных оплотов староверов, поэтому царь Алексей Михайлович решил устранить сопротивление и послал на остров войска. Монахи, привыкшие к суровым северным условиям, целых семь лет стойко переносили блокаду, и только предательство помогло царским войскам занять монастырь и утопить сопротивление в крови. Почти все защитники погибли, но легенды о смелости тех, кто предпочел неравный бой предательству традиционной веры отцов, рассказывают до сих пор.
Слава монастыря вскоре была восстановлена. Каждый год на острова прибывали тысячи паломников, чтобы по нескольку часов молиться в уединенных скитах — вдали от суеты мирской жизни и в окружении молчаливых лесов с темными озерами. Они помогали монахам ловить рыбу, заготавливать сено на зиму, строить дренажные каналы, рыбные садки и судоходные каналы между озерами, а также прокладывать лесные тропы. Они построили гидроэлектростанцию, установили телеграфное сообщение с материком и в собственной типографии печатали цветные открытки для паломников. Монастырь, изолированный от побережья 60-километровой полосой холодного и опасного моря, жил своей собственной жизнью, полной веры, чудес и религиозных явлений.
Сотни тысяч погибших
Но в 1917 году спокойную жизнь монастыря разрушила грозная буря. Большевистская революция докатилась и сюда. Уже в 1920 году в зданиях монастыря, откуда изгнали монахов, был устроен лагерь принудительных работ, предназначенный для врагов народа. Первый остров огромного архипелага ГУЛАГ появился на земле, священной для всей России, и здесь погибли десятки тысяч невинных жертв коммунистического произвола и насилия. Крестьяне, ученые, рабочие, актеры, коммунистические лидеры, писатели, национальные меньшинства — представители всех классов без исключения попали в сеть сталинской теории об обострении классовой борьбы на пути к коммунистическому раю.
Но для большинства из них путь к раю закончился в братской могиле посреди болотистых лесов. Концентрационные лагеря постепенно появлялись на всей территории России, образовывая своего рода особое государство в государстве — с гражданами за решеткой и колючей проволокой, у которых не было права на дальнейшую жизнь за рамками рабского труда, уносящего все силы. До сих пор мы точно не знаем, сколько людей погибло в соловецком лагере. По оценкам, сотни тысяч. И братские могилы обнаруживают здесь при любых земляных работах.
Здесь, как и в других местах на севере, до сих пор бок о бок живут потомки надзирателей и потомки заключенных. Сколько воли и решимости нужно для того, чтобы из болот и лесов возник каменный монастырь, чьи белые стены видны издалека, как маяк, указывающий путь заблудшим! И как легко можно превратить монастырь в тюрьму… Достаточно проделать глазок в двери, а из монашеских келий сделать переполненные камеры. Однако обратный процесс несопоставимо труднее.
Освящение воды
Перед монастырем толпится множество паломников. Будет крестный ход — процессия с иконами и крестами, во время которой будет освящаться вода святого озера у стен монастыря. Из ворот выходят монахи в торжественных одеяниях и помощники, несущие иконы и кресты. Быстрым шагом они обходят монастырь против часовой стрелки, как делают буддисты в тысячах километров отсюда, в высоких горах Китая или Монголии.
И так же, как они, бородатые монахи с пленительными глазами и глубокими голосами смеются и подшучивают друг над другом. Сердечный юмор, как подтверждение духовной зрелости и твердой веры в то, что все наши страдания на этом свете имеют смысл.
Монахи улыбаются мне и подшучивают и надо мной тоже, беднягой с запада, который вынужден жить в стране без русской православной веры, без русского кваса, без огурцов и хорошей водки. Мне приходится вкалывать на небольшом пятачке, а рыбу я видел только в консервах. Я тоже смеюсь. Сам над собой, ведь я — потомок Швейка. Они правы, и с этим всем мне придется что-то сделать. У меня есть целый год, пока я опять не вернусь на острова.
