10 февраля 1355 года, в день святой Схоластики, два студента Оксфордского университета поссорились с хозяином таверны, где они пили вино. Они сочли, что вино, которое им подали, было очень плохого качества. Хозяин не согласился с их мнением. В ответ на это студенты швырнули кувшин с вином ему в голову и жестоко избили его. Мэр Оксфорда обратился к ректору университета с требованием арестовать этих студентов, однако на их защиту встали еще 200 «ученых». За этим последовали три дня беспорядков и столкновений между горожанами и студентами, в ходе которых горожане даже обратились за помощью к жителям окрестных деревень. В результате тех вооруженных столкновений было убито 63 студента и 30 местных жителей. Кроме того, множество людей были ранены, а университетскому имуществу был нанесен серьезный ущерб. Это было настоящей битвой между городом и университетом.
Оксфорд XIV века был довольно опасным местом, даже если не брать в расчет этот конкретный эпизод. Как показал анализ списков коронеров за 1340-е годы, уровень убийств в Оксфорде составлял 120 человек на 100 тысяч населения — для сравнения сегодня этот уровень в Англии, Уэльсе и Шотландии составляет примерно 1 человек на 100 тысяч населения, то есть в современной Великобритании вероятность стать жертвой убийства в 100 раз меньше, чем в средневековом Оксфорде. В Оксфорде XIV века жертвами убийств и преступниками практически всегда были мужчины, тогда как сегодня треть жертв убийств — женщины. Некоторые жертвы убийств становились таковыми из-за банального невезения: к примеру, в 1319 году Люка де Хорнтона (Luke de Horton), который, вероятнее всего, был горожанином, по ошибке зарезали в ходе студенческой драки в тот момент, когда он вышел на улицу помочиться. Но чаще всего убийства становились следствием споров между молодыми людьми, будь то горожане, студенты или члены временного населения Оксфорда. К XIV веку в Оксфорде уже прочно закрепилось общеизвестное утверждение о том, что, если вы не хотите стать жертвой насилия, вам не стоит ходить в бары, где молодые люди пьют вино. Однако во многих других отношениях этот средневековый город демонстрировал нам совершенного иного рода насилие, которое было распространено там в гораздо большей степени, чем в современной Великобритании.
Как и почему произошли эти исторические изменения в уровне и характере насилия? Для начала мы можем обратиться к анализу документов уголовного суда: самые ранние из сохранившихся документов в Англии — хотя они сохранились не в полном объеме — относятся к XII веку. Хотя эти документы можно использовать в качестве иллюстраций к истории ряда жестоких столкновений, именно убийства привлекают наибольшее внимание историков, поскольку есть предположение (опровергаемое в некоторых новых работах), что убийства фиксировались чаще, чем другие формы агрессивного поведения. Нападения чаще всего не регистрировались, негласный запрет на заявления о сексуальном насилии тогда был гораздо сильнее, чем в современном обществе, а случаи домашнего насилия, по мнению современных ученых, вообще нигде не фиксировались: если муж избивал жену в те времена, когда развод был невозможным, попытки сообщить об этом властям могли обернуться для нее крайне плачевно, а если мужья подвергались насилию со стороны их жен, попытки сообщить об этом могли сделать их предметом всеобщих насмешек и вызвать сомнения в их мужественности.
Более того, как в далеком прошлом, так и сейчас понятие нападения включало в себя все от потряхивания противника за лацканы до нанесения тяжелых физических травм. Еще одним аргументом в пользу того, чтобы использовать статистику убийств для установления общего уровня насилия, является то, что, согласно средневековым документам, огромное число убийств становилось неожиданным и незапланированным следствием драк между мужчинами, которые просто хотели друг друга избить. Лишь немногие убийства были запланированными, и, что еще любопытнее, количество убийств, произошедших при совершении иных преступлений — ограблений, к примеру — было тоже весьма незначительным.
Множество исследований указывают на то, что начиная с периода Средневековья и до середины XX века число убийств устойчиво снижалось. Данные об уровне убийств в Средние века разнятся. Хотя Оксфорд в 1340-е годы, очевидно, был самым опасным местом в английской истории — не считая полей сражений — в среднем уровень убийств в Англии составлял примерно 20 человек на 100 тысяч населения. К 1600 году этот уровень — с некоторыми отклонениями в зависимости от района — стал примерно в два раза ниже, к 1700 году он уменьшился еще наполовину, а к 1800 году он уже составлял 2 человека на 100 тысяч населения. (Стоит отметить, что за этот период времени медицина еще не успела продвинуться настолько далеко вперед, чтобы сыграть значительную роль в снижении уровня насильственных смертей.) Тенденция снижения уровня убийств, вероятно, распространялась и на другие формы насилия. Более того, эта тенденция, характерная для Англии, наблюдалась также в скандинавских странах — в современных Нидерландах и Бельгии — а также на севере Германии, что позволяет нам предполагать, что снижение уровня убийств в Англии стало частью североевропейского феномена, об истоках которого мы можем лишь догадываться, но который, вполне вероятно, был каким-то образом связан с масштабными культурными сдвигами, сопровождавшими формирование государств.
Вероятно, самым важным аспектом этих культурных изменений стало то, какое отражение они нашли в изменении поведения мужчин. Если не принимать во внимание случаи детоубийства, женщины редко становились убийцами, а, если они и убивали кого-то, то это как правило были члены их семей. Таким образом, причинение смерти в результате насильственных действий, а также более легкие формы агрессивного поведения были (и остаются) преимущественно мужским уделом. Почему? Некоторые объясняют это действием принципов, описанных в эволюционной психологии: самцы всех видов запрограммированы на то, чтобы соперничать друг с другом посредством насилия за право обладать самками, и, когда в результате такого соперничества остаются только самые сильные самцы, это гарантирует, что следующее поколение тоже будет сильным и сумеет выжить. Насколько этот принцип применим к людям, остается спорным вопросом, однако вполне очевидно, что на протяжении всей истории человечества готовность вступить в борьбу в случае возникновения такой необходимости («постоять за себя», как мне внушали в детстве) считалась центральным компонентом мужественности.
Ключевым элементом в данном случае является мужская честь. Начиная со средневековых рыцарей и дуэлянтов XVIII века и заканчивая хулиганами, устраивавшими драки во время футбольных матчей в XX веке, мы наблюдаем мужчин, убежденных, что насилие — это вполне подходящий способ разобраться с малейшими посягательствами на их честь. Однако готовность драться — в том числе при необходимости защитить мужскую честь — должна была с течением времени адаптироваться к растущей культурной дифференциации между различными социальными классами. Коротко говоря, в 1600 году обвинения в нападении и убийстве могли предъявить мужчинам из любого класса, включая джентри и зажиточных фермеров. Но к 1800 году мужчины, которым предъявлялись подобные обвинения, гораздо чаще были представителями низших слоев общества, в первую очередь рабочими. В то время считалось, что насилие как часть повседневной жизни является ненужным и неприемлемым среди тех, кто стоит выше них на социальной лестнице.
Формой насилия, которая была теснее всего связана с понятием мужской чести, была дуэль. Как современные историки, так и ряд писателей начала XVII века считали дуэль более ранней формой средневекового поединка. В действительности, дуэль в той форме, в которой мы привыкли ее воспринимать, появилась в Италии в конце XVI века и была неразрывно связана с кодексом чести джентльмена эпохи Возрождения. С того момента и вплоть до начала XIX века представители высших слоев английского общества постоянно устраивали дуэли, которые зачастую оборачивались гибелью или увечьями, из-за предполагаемых оскорблений, которые современному человеку кажутся совершенно незначительными и которые казались таковыми большинству наблюдателей того времени. И на протяжении всего этого периода власти и представители церкви выступали против этой практики.
Если вернуться к теме снижения уровня насилия, перед нами встает вопрос о том, почему практика дуэлей в Англии постепенно сошла на нет примерно к середине XIX века (последняя дуэль в Англии, которая была зафиксирована в документах, состоялась в 1852 году), тогда как в других странах, таких как Германия, она сохранялась вплоть до начала XX века. Вероятнее всего, это объясняется формированием нового облика современности, развитием капитализма и формированием ценностей среднего класса, которые к тому времени стали характеризовать общественную жизнь в Англии. Помимо этого, общественность постепенно пришла к выводу о том, что практика дуэлей по сути своей нелепа, особенно когда дуэли устраивали высокопоставленные политики, которые, как полагала общественность, должны посвящать свое внимание и энергию решению гораздо более серьезных вопросов (в 1829 году состоялась дуэль, в которой принял участие тогдашний премьер-министр, герцог Веллингтонский). Общественным насмешкам над дуэлями также способствовали случаи, когда в конце XVIII века секунданты дуэлянтов заряжали их оружие кусками картофеля, а не пулями.
К сожалению, у нас мало данных о том, каким образом до 1800 года насилие проявлялось в повседневной жизни тех групп населения, которые на социальной лестнице находились ниже джентри. Одним из источников, который может помочь в этом смысле, являются «Хроники Джона Кэннона». Кэннон, который родился в семье фермера в Сомерсете в 1684 году, был самоучкой, библиофилом, не мыслившим свою жизнь без чтения, и глубоко верующим человеком. Сначала он работал помощником на ферме, потом акцизным чиновником, а затем школьным учителем и секретарем прихода в обеих церквях Гластонбери, выполняя функции нотариуса и бухгалтера. Подобно большинству людей, Кэннон питал глубокий интерес к закону и вопросам поддержания порядка в своем районе, особенно к убийствам, а также следил за новостями о преступлениях, совершенных в других районах, о которых он узнавал из газет. Учитывая его образование и социальный статус, удивляет то, что Кэннон, хотя он был совсем не агрессивным человеком, был вполне способен вздуть кого-нибудь, если возникала такая необходимость. В 1737 году, когда он пытался увеличить свои доходы за счет торговли элем прямо у себя дома, один из его клиентов оскорбил его дочь, после чего Кэннон нанес ему «мощный удар в лицо кулаком, и у того кровь хлынула, как у убитой свиньи». Когда в эту драку вмешался брат пострадавшего, Кэннон разобрался и с ним тоже, написав, что «остальные гости одобрили этот мой шаг». Как ни прискорбно, но Кэннон в своих хрониках упомянул о двух случаях, когда он избил свою жену, настаивая на том, что в каждом из обоих случаев у него были веские причины сделать это, и при этом выражая глубокое сожаление в связи со случившимся.
Тот факт, что Кэннон бил жену указывает еще на одно существенное различие между нашими представлениями о насилии в прошлом и настоящем: в прошлом было много таких действий, которые мы могли бы охарактеризовать как «разрешенное насилие». Многие из этих действий затрагивали семью и домашнее хозяйство. Вплоть до XIX века во многих домах — не только в домах богатых людей — постоянно жили слуги и ученики, которые зачастую были довольно юными. Их хозяева и хозяйки пользовались в отношении своих слуг правом, как сказали бы юристы, «умеренного наказания», то есть правом применять телесные наказания. Таким же правом «умеренного наказания» пользовались родители в отношении своих детей, школьные учителя — в отношении своих подопечных, а также мужья — в отношении своих жен. В современном мире такие действия считаются недопустимыми. Однако есть некоторые свидетельства того, что подобная практика и в прошлом не всегда считалась допустимой. Порой люди и целые сообщества — хотя зачастую они старались не вмешиваться в дела отдельных семей — выражали свою озабоченность тем, что физические наказания в некоторых случаях выходили за рамки допустимого «умеренного наказания».
В качестве иллюстрации можно привести отношение общества к избиению жен. Бытовало широко распространенное мнение, что мужчины должны «контролировать» своих жен и что физическое воздействие — это вполне законный способ добиться этого: даже знаменитый государственный чиновник Сэмюэл Пипс (Samuel Pepys) однажды поставил своей супруге синяк под глазом, хотя он, несомненно, испытывал стыд в связи с этим и волновался, что внешний вид его супруги может стать темой для сплетен. Тем не менее, открытое осуждение практики избиения жен можно найти уже в записях, датированных началом 17 века, когда пуританские писатели начали критиковать эту практику, а на рубеже 18 и 19 веков она уже вызывала решительное осуждение. 2 февраля 1799 года влиятельная региональная газета Newcastle Courant опубликовала, по всей видимости, вымышленную историю о женщине, которая связала своего мужа, регулярно поднимавшего на нее руку, при помощи постельного белья и била его до тех пор, пока он не пообещал лучше к ней относиться. В той статье говорилось, что, «если сердце мужчины настолько очерствело, что позволяет ему бить женщину, его необходимо лечить тем же способом».
Примерно в то же время начинают появляться первые свидетельства негативного отношения общества к избиению женщин. Во время одного инцидента в 1840-х годах жители деревни решили публично посрамить своего соседа, регулярно избивавшего жену, устроив ему «какофонический концерт», в котором слились свист, звон коровьих колокольчиков, звуки рожков, грохот посуды, по которой били палками, после чего представитель общины заявил, что нахождение такого человека, как он, среди них — это «позор» для всей деревни. К сожалению, мужья до сих пор порой бьют своих жен, однако подобные действия начали становиться недопустимыми — по крайней мере в некоторых слоях общества — уже с начала XIX века.
Хотя мы далеко не всегда можем проследить изменения статистических данных, касающихся насилия, мы все же можем — о чем свидетельствуют изменения реакции на избиение жен — проследить перемены в восприятии общества. Более пристальное внимание к проблеме насилия может со временем привести к росту объемов количественных данных, касающихся насилия — современная статистика домашнего насилия и постепенное увеличение числа случаев привлечения к ответственности за сексуальное насилие на протяжении XX века являются наглядным тому примером. Между тем многие формы насилия, которые считались привычными в прошлом, в настоящее время являются неприемлемыми.
Телесные наказания в государственных средних школах Соединенного Королевства были запрещены в 1986 году, а в частных школах Англии и Уэльса — в 1998 году. Издевательства и травля со стороны сверстников, которые раньше считались нормальным элементом взросления и даже необходимым фактором формирования личности, теперь повсеместно осуждаются — как в школах, так и на рабочем месте. И хотя четкая взаимосвязь так и не была доказана, снижение уровня межличностного насилия с середины XVIII до середины XIX века совпало с отказом от публичных казней, публичных порок и других публичных мер наказания преступников. Изменения в отношении официальных властей проявились также и в том, что полиция и суды сегодня стали гораздо внимательнее относиться к проблеме домашнего насилия и к жертвам изнасилований. Регулярное обращение к физическому насилию, которое еще два столетия назад было распространено повсеместно, сегодня считается прерогативой отдельных групп, зачастую принадлежащих к низшим слоям общества: мальчики в бедных микрорайонах, подростковые банды, футбольные фанаты, профессиональные преступники, «работяги».
Это не стоит рассматривать как повод для излишней самонадеянности: как показали события в Германии 1930-х годов, события в некоторых частях Африки и Ближнего Востока, а также сюжеты бесчисленных постапокалиптических фильмов, относительно безопасное и избавленное от насилия гражданское общество, которое большинство из нас, жителей Запада, принимает как должное, является гораздо более хрупким, чем мы полагаем. И, как демонстрирует нам статистика домашнего насилия, нам предстоит проделать еще очень большую работу. Однако знания о том, от какого насилия нам уже удалось избавиться, — это важный элемент этого процесса, являющийся центральным в общем восприятии истории общественностью и в понимании «себя во времени». Поэтому многие вопросы, с которыми мы сталкиваемся, рассматривая проблему насилия в современном обществе — искажения и преувеличения СМИ, проблема точного определения, проблемы культурного восприятия насилия, связь между агрессивностью и мужественностью — имеют историческое измерение, и, если нам удастся осознать это измерение, это поможет нам понять ту ситуацию, в которой мы находимся сейчас. Даже терроризм, который сегодня так часто называют новой проблемой, был с нами в его более или менее современной форме начиная с 1880-х годов.
Итак, чем закончился погром в День святой Схоластики в 1355 году? Его итоги внушают нам осторожный оптимизм. Правящий монарх Эдуард III вынес решение в пользу университета, который в конечном итоге служил главным источником сотрудников для королевской администрации. С тех пор каждый год 10 февраля, в день начала погрома, мэр Оксфорда и другие влиятельные жители города — столько же, сколько было убитых студентов — должны были присутствовать на службе в церкви университета и приносить покаяние за то, что горожане сделали в 1355 году. Эта традиция пережила Реформацию и была отменена только в 1825 году, когда мэр Оксфорда просто отказался участвовать в этом. Однако формальное примирение города и университета — запоздалое по всем меркам — произошло только в 600-ю годовщину тех событий, в 1955 году, когда Оксфордский университет присудил почетную степень мэру города, а власти Оксфорда сделали ректора университета почетным гражданином города. И сейчас кажется довольно логичным то, что эта точка в эпизоде средневекового хаоса была поставлена в 1950-х годах, которые теперь считаются самым стабильным и самым ненасильственным периодом в новейшей истории Великобритании.
