Украинский журналист и публицист ВИТАЛИЙ ПОРТНИКОВ во второй части интервью «Апострофу» рассказал, почему Украине не надо бояться конфликтов с соседями, что нужно для того, чтобы действительно побороть коррупцию, почему недовольство общества действиями власти — это хорошо, и по какой причине Украина снова может стать колонией России.
Предыдущую часть интервью читайте здесь: У Путина есть четыре сценария для Донбасса, Кремль выберет худший для Украины
— В последнее время у Украины много конфликтов с соседними странами — Венгрией, Польшей, теперь с Беларусью. Как вы считаете, в чем проблема?
— Я разделял бы эти вещи. Конфликт с Беларусью связан с тем, что Беларусь, объективно говоря, является союзником Российской Федерации. Не надо ошибаться в оценке возможности свободы действий белорусского руководства. Но вообще конфликты между цивилизованными странами — это вариант нормы.
— Это вариант нормы, если бы это не произошло в последние месяцы сразу с несколькими нашими ближайшими соседями.
— А конфликты всегда в первую очередь бывают с соседями. У нас нет платформы для конфликтов с Португалией, скажем, Испанией. Вместе с тем эти страны в нас не очень заинтересованы.
— Но, как вы считаете, возможно, неправильно было высылать белорусского дипломата из Украины? Не приведет ли это к еще большему ухудшению отношений?
Бывает другая ситуация. Как вы знаете, Россия пошла на беспрецедентные шаги, когда президент [США Барак] Обама выслал определенное количество российских дипломатов, а президент [России Владимир] Путин, считая, что он таким образом дает сигнал новоизбранному президенту [Дональду] Трампу, который тогда еще не вступил в должность, воздержался от реакции. Это беспрецедентный момент в истории двусторонних взаимоотношений. Но, как видим, через несколько месяцев Россия пошла на более серьезный шаг и выслала гораздо большее количество людей, чем это сделала американская сторона. Так сказать: вы не услышали наш сигнал, значит, мы отвечаем не только транспарентно, а еще более обостренно. И американцы начали отвечать более обостренно. Но это норма.
— А если мы рассмотрим конфликт с Венгрией, который начался из-за закона об образовании? Как вы считаете, есть ли притеснение нацменьшинств в Украине?
— Конечно, нет. И вместе с тем я считаю, что Венгрия имеет полное право выступать со своими заявлениями. Вы действительно не понимаете? Речь идет о взаимоотношениях суверенных государств. У них разные точки зрения. У Венгрии своя точка зрения на то, каким должно быть образование в Украине. Они говорят, что так не должно быть, а мы говорим, что так должно быть. Мы ведем с ними диалог. Если бы вы следили за мировой политикой, то знали бы, что у Венгрии были по этому поводу конфликты с Румынией. Я не о вас лично говорю, я говорю вообще об украинских журналистах и зрителях.
— Разве при подготовке украинского закона об образовании не должен обсуждаться вопрос языков нацменьшинств со странами, которые они представляют? Такого обсуждения у Украины с Венгрией не было.
— Это не так, не существует такой нормы. Граждане Украины венгерской национальности — это такие же граждане Украины, как и граждане Украины любого другого происхождения — румынского, польского и так далее. Мы все здесь — украинцы, и Украина должна заботиться о правах каждого своего гражданина. А это означает, что она не с Венгрией должна обсуждать то, как будут выглядеть венгроязычные школы Украины, а с собственными гражданами, с представителями собственных национальных меньшинств.
Если в статье закона гарантируется право на изучение венгерского, румынского или любого другого языка представителями национальных меньшинств, а с 5-го класса, как четко говорится в этой статье, разрешается преподавание нескольких предметов на языке страны Евросоюза (среди которых, очевидно, есть и венгерский, потому что Венгрия — член Евросоюза), то это означает, что ничего существенного в статусе преподавания венгерского языка вообще не меняется, что венгерская школа остается такой, какая она есть, только с усиленным преподаванием предметов на украинском языке, что является задачей украинского государства. Потому что украинское государство должно обеспечить равные права каждому своему гражданину, в том числе и равные права для поступления в высшие учебные заведения Украины.
Гражданин Украины венгерского этнического происхождения должен иметь те же права и возможности для сдачи тестов, что и граждане Украины украинского или российского этнического происхождения, которые не имеют никаких проблем со сдачей тестов на украинском языке. Это касается любых представителей национальных меньшинств.
Для венгерской стороны важно другое. Венгрия смотрит на венгров, которые проживают за рубежом, как на часть своего государственного тела. Это связано с многовековой историей Венгрии, с тем шоком, который венгерское государство пережило после Первой мировой войны, когда от того, что в Венгрии считают исторической Венгрией, были отрезаны огромные части территорий, которые сегодня являются частью территорий соседних государств. Совсем не столько Украины, потому что в Украине совсем маленькая территория бывших, с точки зрения венгерской стороны, венгерских территорий. Это, прежде всего, Словакия, Румыния. С этими странами по поводу образования у Венгрии не меньшие, а то и большие конфликты, чем с Украиной. Эти конфликты между соседними странами по тому или иному поводу ведутся десятилетиями. Это норма цивилизованной жизни.
Не надо путать это с конфликтами с Россией, когда свою точку зрения доказывают с помощью экономических санкций, как это было раньше, или с помощью танков, как это мы видим сейчас. Когда страна выступает со своим видением ситуации, это абсолютно нормально. И когда она использует все инструменты для того, чтобы убедить другую страну в правильности своей позиции, это абсолютно нормально.
Венгрия может иметь свою позицию относительно того, как должна выглядеть школа национальных меньшинств в Украине. И здесь совершенно очевидны ее мотивы. Первый мотив — поддержка мифа о целостности венгерского национального тела. Венгрия всем гражданам, которые имеют венгерское этническое происхождение, дает венгерские паспорта. Это абсолютно беспрецедентно в Европе. Этого не делают ни Румыния, ни Польша в таком виде, как это делает Венгрия. В Польше есть карта поляка, Румыния дает свое гражданство только тем, кто жил на территории бывшей Румынии до определенных событий, а в Венгрии каждый венгр — это гражданин, без всякого исключения.
Вот мы часто говорим о «русском мире». Венгрия сознательно создает «венгерский мир», это часть ее государственной идеологии. И я больше скажу — мне импонирует этот подход. Я считаю, что это правильно. Венгров очень мало в мире, венгерский язык выучить очень трудно. При этом это — народ большой интеллектуальной и духовной культуры, народ, который дал миру Ференца Листа, Шандора Мараи, больших интеллектуалов, композиторов, писателей, государственных деятелей. И совершенно очевидным является желание руководителей этого народа (я уже даже не говорю про Виктора Орбана, для меня это особая фигура) сохранить его в целостности. Это задача венгерского государства.
А задача украинского государства совсем другая. Наша задача — предоставить всем своим гражданам, в том числе венгерского этнического происхождения, права и возможности функционировать в этом государстве, а не реализовывать себя в других. И здесь государственные интересы Украины и государственные интересы Венгрии пересекаются. И что надо делать? Нужно проводить диалог, который не привел бы к напряжению отношений между соседними странами в будущем. Но может быть и такое напряжение, если мы хотим защищать свои интересы.
То же самое касается и Румынии, и Польши. Это абсолютно нормально. Повторяю, у стран-членов Европейского союза немало такого типа конфликтов, которые связаны с исторической памятью, с языками.
Я недавно был инициатором проведения встречи руководителей украинских и польских организаций в Чикаго, и один из представителей польских организаций привел прекрасный пример. У Великобритании и Ирландии гораздо хуже с исторической памятью, чем у Украины и Польши, скажем. Мы говорим: «Ой, у нас такой ужасный конфликт». Гораздо более ужасный конфликт — между Великобританией и Ирландией. Вот мы говорим, что президент [Польши Анджей] Дуда посещает Киев в следующем месяце. У нас сейчас проводятся интенсивные консультации между украинцами и поляками, между правительственными учреждениями и неправительственными. А вы знаете, сколько лет понадобилось президенту Ирландии и королеве Великобритании, чтобы обменяться государственными визитами?
— Сколько?
— Почти 100, это было совсем недавно. Президент Ирландии никогда не посещал Лондон, королева Великобритании никогда не посещала Дублин. Страны, которые не просто рядом, а которые имеют общую границу на севере Ирландского острова, но для ирландцев это — неотъемлемая часть Ирландии, для англичан это — неотъемлемая часть Соединенного королевства. До сих пор в Ирландии есть вера в то, что рано или поздно остров воссоединится. До недавнего времени это даже было записано в конституции Ирландии. Я уже не говорю о том, какие кровавые споры были во время национально-освободительного движения в Ирландии. Для англичан участники этого движения — сепаратисты, убийцы и террористы, а для ирландцев они — герои. Одни и те же люди.
Прекрасный пример я видел собственными глазами в Южном Тироле. Это часть итальянской провинции Трентино-Альто-Адидже. В городе Тренто доминантным является мавзолей человека, который боролся за независимость Трентино от Австрии и был расстрелян австрийским трибуналом как военный преступник, сепаратист и предатель. И этот человек — национальный герой Италии, потому что сейчас территория вернулась в состав Италии. А в 30 минутах [езды] от этого мавзолея есть другой город, также итальянский, но с немецкоязычным населением, где главная улица носит имя человека, который умер в итальянской тюрьме, потому что боролся за независимость Южного Тироля от Италии, проиграл эту борьбу, совершались террористические акты, различные акции в Италии. Для итальянцев это — сепаратист и террорист, человек, которого обвиняли в уголовных преступлениях. А для их соотечественников, немецкоязычных итальянцев, то есть немцев Южного Тироля, это — герой, именем которого названа главная улица города. Таких примеров в Европе огромное количество.
На острове Корсика, который является французским островом, главные артерии города Аяччо названы именем человека, который родился в этом городе, — Наполеона Бонапарта. Повсюду стоят памятники Бонапарту, есть улицы, музеи Наполеона Бонапарта. Но это все для французов. Потому что доминантой для корсиканцев является маленький дом в горах, где родился основатель независимой Корсики, первый президент Корсиканской республики Паскуале Паоли, в правительстве которого работал отец Наполеона Бонапарта. Когда Наполеон решил, что он будет не корсиканцем, а французом, и стал императором Франции, Паскуале Паоли отправил ему такую телеграмму: «Ты стал Наполеоном, но перестал быть Бонапартом», то есть изменил своей независимой Корсике. Но Корсика до сих пор является частью Французской Республики.
— И там не сносят памятники, не меняют названия улиц?
— Снести памятник — это значит подорвать межнациональный мир. На этом острове были и террористические акты, и смерть людей. Все было, как и в Южном Тироле. Как все было между Польшей и Украиной в довоенные годы, когда часть украинских земель была частью Польши. Так вообще бывает между соседними народами.
— То есть вины украинских дипломатов или слабой дипломатической политики в последних конфликтах нет?
— Украинские дипломаты являются частью диалога между нашими странами. Этот диалог всегда будет противоречив. Если мы хотим быть независимым государством, быть субъектом международного права, если мы хотим отстаивать наше представление о мире и о стране, мы должны понять, что мы будем жить в мире постоянных конфликтов, как и другие страны в нем живут.
Вот конфликт между США и Мексикой вам нравится? Наверняка не нравится. Но он есть, это норма. Конфликт между США и Канадой по поводу зоны свободной торговли вам нравится? Вот конфликты, которые есть между европейскими странами, скажем, между Грецией и Турцией. Греция уже несколько раз блокировала вступление Турции даже не в Европейский союз, а в переговоры о вступлении в Европейский союз, имея в виду проблему Кипра, которая до сих пор не решена. И эта проблема очень похожа на проблему ДНР и ЛНР или на другие постсоветские конфликты.
Если мы хотим жить в бесконфликтном мире, нам надо возвращаться в 2013 год, быть российским сателлитом, иметь не историческую память, а советскую версию истории, и не обращать никакого внимания на украинский язык. «Какая разница?» — как говорят носители колониального мышления в нашей стране. Тогда не будет никакого значения, на каком языке там разговаривает венгр в городе Берегово или румын в городе Герца. Пусть они разговаривают на русском языке, а на венгерском учатся и едут себе в Венгрию. И тогда все будет хорошо.
У Польши с Беларусью нет никакого конфликта по поводу исторической памяти, а у Польши с Литвой эти конфликты продолжаются с 1991 года, со времени возникновения независимой Литвы. Разные взгляды Польши и Литвы на историю Речи Посполитой и Великого княжества Литовского, на историю короны Великого княжества Литовского, на Люблинскую унию, на межвоенный период, когда часть территории Литвы с ее столицей Вильнюсом была оккупирована Польшей и считалась неотъемлемой частью польского государства, что не признавалось Литвой и большой частью международного сообщества. Но для поляков это была Польша. И до сих пор можно увидеть довоенные карты Польши с Вильнюсом, и никто вам не скажет, что это была оккупированная территория. Хотя литовцы с 1920 года ждали освобождения этой территории. И знаете, как они получили Вильнюс обратно? В 1939 году, когда польское государство было уничтожено гитлеровцами и Советским Союзом, Сталин отдал Вильнюс Литве, потому что он говорил, что он не принадлежит Советскому Союзу, что это неотъемлемая часть территории Литвы. Он потом оккупировал Литву в 1940 году уже вместе с Вильнюсом. Очевидно, что это разные трактовки истории, совершенно разные. Но это не мешает тому, что Польша и Литва вместе в Европейском союзе, в НАТО, что они будут продолжать спорить по поводу этой литовско-польской истории еще долгие десятилетия, как и украинские историки с польскими историками. Это норма цивилизованной жизни. Украинцы просто боятся мира, потому что они все время жили на каком-то колониальном хуторе. Надо перестать пугаться.
— Давайте поговорим о протестах в Киеве, которые практически сошли на нет. Как вы считаете, что дальше ждет участников этих протестов и самого Михеила Саакашвили? Каково его политическое будущее в Украине, есть ли оно?
— Социология не дает радужного ответа на этот вопрос. У бывшего президента Грузии, как мне кажется, должно быть политическое будущее в Грузии. И на этом точка.
— Понятно, что его там не будет, потому что он там в розыске.
— Времена меняются, и политическая ситуация меняется. В свое время за Михеила Саакашвили голосовало там подавляющее большинство граждан Грузии. Никто не сказал, что маятник истории еще раз не сделает свой поворот. Но просто бороться за влияние, власть и народ надо в собственной стране. Нельзя менять страны как чулки.
— Еще вопрос по поводу скандалов вокруг антикоррупционных органов — Национального антикоррупционного бюро и Национального агентства по вопросам предотвращения коррупции. Как вы считаете, есть ли здесь политическая составляющая? И какими могут быть последствия конфликтов между такими важными для украинцев органами?
— Насколько я понимаю, важны эти антикоррупционные органы были не столько для украинцев, сколько для Запада. Запад считал, что если создать новые антикоррупционные структуры, то это будет успешная борьба с коррупцией. У меня такой иллюзии никогда не было. Во всех странах, где они были созданы, в Центральной Европе по крайней мере, антикоррупционные структуры показали свою неспособность побороть коррупцию, если нет институциональных изменений.
Я сторонник институциональных изменений — то есть когда меняется законодательство, которое исключает возможность коррупционных действий со стороны чиновников, и когда так меняется налоговая система, что она способствует тому, чтобы граждане платили налоги, а не убегали от них. Хотя этого не удалось добиться даже в таких странах, как США. Там Трамп, когда занимался бизнесом, делал все возможное, чтобы избежать налогообложения в той мере, в которой он должен был бы платить, потому что находил с помощью юристов легальные возможности обойти налоги. И все дискутируют, насколько это было легально.
Для меня абсолютно очевидно, что борьба с коррупцией не связана с репрессиями против коррупционеров, когда остаются возможности для злоупотреблений. В Китайской Народной Республике, где тоже коррупция является частью политической борьбы наверху власти, расстреливают за коррупцию. Коррупция при этом не уменьшается и не может уменьшаться, потому что не меняются правила игры. Главное правило борьбы с коррупцией — это изменение правил игры.
Хотя мы выросли в социалистическом мире, где главными были репрессии. У нас в стране победители в гражданской войне — это как раз те, которые были за репрессии, и большинство людей, которые здесь живут, это все же дети тех, кто сажал, а не дети тех, кого сажали. Потому что дети тех, кого сажали, не рождались в таком количестве. А вы знаете, что в сталинские времена это была примерно половина на половину. И все эти потомки вохровцев — конечно, сторонники репрессий, это в них закодировано. Мы все такие в этом обществе. Большинство людей, которые имели бы другое мышление, или просто покинули эту страну после гражданской войны, или были уничтожены в период 20-50-х годов ХХ столетия. Просто надо иметь понимание, в обществе потомков кого мы живем.
Поэтому, конечно, нашему человеку было бы намного приятнее и понятнее услышать слова, что надо всех посадить. Тем более, когда этим злоупотребляют политики и так называемые антикоррупционеры. Без институциональных изменений украинская коррупция останется непобежденной. А то, что происходят конфликты между антикоррупционными органами, это нормально. Ведь, конечно, если вы создаете органы, которые соревнуются между собой за возможность кого-то посадить, а в условиях нереформированной судебной системы и достаточно аморального общества такой возможности нет, то главным смыслом их деятельности является пиар и самопиар. И конфликт между собой — это тоже часть этого пиара, больше ничего. Надо просто перестать на это обращать внимание. Антикоррупционные органы должны скомпрометировать друг друга настолько, чтобы у людей не возникало больше мыслей, что это какая-то панацея. Мы все время ищем какого-то мессию, какого-то политика-панацею или какую-то структуру-панацею. Нет, панацея — это жизнь по жестким правилам.
— Как вы считаете, сколько нужно времени, чтобы воплотить эти институциональные изменения?
— Они уже начались. Много реформ, которые происходят сегодня, это институциональные изменения. Медицинская реформа, образовательная реформа, децентрализация — это институциональные изменения. Децентрализация не уничтожает коррупцию, но уменьшает расстояние между гражданами и властью. Потому что проконтролировать мэра города или какой-то городской совет намного легче, чем Киев. И если ты видишь, что у тебя в городе нет вообще дорог, не ремонтируются трубы горячей или холодной воды и тому подобное, ты можешь четко понимать, кто ворует. Так что так или иначе это опускает коррупцию на места, но в перспективе ее изменят. Так что это тоже институциональное изменение.
Приватизация государственных предприятий, потому что главный источник коррупции — это, безусловно, государственные предприятия. Полная приватизация тоже приведет к серьезному уменьшению коррупции. Это произойдет. Можно было бы еще много чего сказать. Такого типа законы принимаются быстро. Но у нас все законодательство написано таким образом, чтобы его можно было по-разному интерпретировать. Это законодательство тоже требует анализа и изменений. И это займет долгое время. Потому что у нас в принципе законодательство заточено под коррупцию.
Я бы вам привел такой простой пример, что такое вообще коррупция в Украине без всех этих депутатов, министров, чиновников и прочего. Так называемая «упрощенка», которую все так защищают. Я считаю, что этот режим уплаты налогов абсолютно уместен, когда речь идет об интересах мелкого и среднего бизнеса. Потому что как иначе начать свое дело при том налогообложении, которое существует? Но когда большое предприятие принимает на работу большое количество людей и оформляет этих людей как частных предпринимателей, чтобы они сами не платили налогов столько, сколько они должны платить в бюджет, а, с другой стороны, это предприятие не платило бы достаточную часть налогов на их страхование, в пенсионный фонд и прочее, то это и есть самый главный источник такой бытовой коррупции. Люди с помощью одобренной государством схемы избегают реального налогообложения. Это и есть коррупция в чистом виде, но разрешенная. За эту коррупцию вас не могут каким-то образом наказать, потому что вы делаете все так, как написано в законе. А в законе нет никакого ограничения, которое могло бы отделить настоящего мелкого и среднего предпринимателя от того, кто является наемным работником и только выдает себя за мелкого и среднего предпринимателя. Значит, надо над этим законом так работать, чтобы оставить льготы для настоящих мелких и средних предпринимателей, но вместе с этим поставить четкий барьер на самой возможности злоупотребления этой налоговой схемой.
— А с медициной?
— То же самое — с медициной. Когда вы приходите к врачу в государственную поликлинику и понимаете, что вы должны оплатить там, там и там, это приводит к поразительным вещам. В Киеве в принципе вы получаете свою модель платной медицины, более или менее качественной, а в провинции вы не получаете ничего, потому что люди работают там, где есть деньги. И в результате там, где у людей нет возможности платить за услуги, а вместе с тем как бы есть бесплатная медицина, происходят вопиющие трагические вещи. Вы даже себе не представляете, что происходит с людьми, которые попадают в такие больницы или поликлиники [в провинции]. А я вам скажу, что происходит. Их не излечивают, их инфицируют ужасными болезнями, потому что нет обычных одноразовых шприцов, каких-то зондов или чего-то еще. И людям просто укорачивают жизнь на десятилетия.
— То есть медицинская реформа, в том виде, в котором она принята, вы считаете, эту ситуацию разрешит?
— Она должна решить ситуацию с коррупцией. Как мы с вами защищаемся от этой ситуации, чтобы выжить? С помощью коррупции. Мы платим, и врачи берут деньги от нас, поскольку должны создавать базу. Они же не просто деньги берут, они еще создают базу: медикаменты, технологии. Это если вы говорите про государственную медицину. Или вы ходите в платную поликлинику, где эти люди подрабатывают, потому что они не могут прожить за свои деньги. Но мы говорим с вами о больших городах. А я вам говорю о маленьких городах. Нельзя смотреть с перспективы Киева на все это. Конечно, это все позволит преодолеть коррупцию, потому что распределит деньги равномерно и даст возможность хотя бы местным органам власти создавать нормальную медицинскую базу и платить нормальные деньги врачам. Это исключит возможность ошибки и, я бы сказал, медицинского убийства.
— Недовольство в обществе продолжает расти, как вы считаете, что украинская власть делает неправильно, какие ошибки допускает?
— Я вообще не думаю о неудовлетворенности общества. Общество не должно быть удовлетворено действиями властей во времена реформ. Если общество удовлетворено действиями власти, значит, власть делает все неправильно. Власть должна не оглядываться на общество во времена реформирования. Она должна принимать непопулярные решения, власть должна игнорировать точку зрения общества на изменения.
Я всегда привожу цитату епископа Абеля Музоревы, который проиграл Роберту Мугабе в Зимбабве. Когда Музореве сказали, что большинство людей его не поддерживают, он сказал, что не может доверять мнению людей, которые не способны даже прочитать утреннюю газету. Эти люди не выбрали Абеля Музореву руководителем Зимбабве, они выбрали Мугабе и живут в бедности, авторитаризме и безысходности. Они обклеивают свои стены денежными купюрами в Зимбабве, потому что это дешевле, чем купить себе какие-то обои.
Но власть делает неправильно другие вещи. Власть не консолидирована после Майдана. Это огромная проблема, что одни политики готовы быть ответственными за будущее страны, а другие думают о выборах. Не время думать о выборах, когда страна требует перемен, когда весь постсоветский ресурс уничтожен. Не время думать о том, нравишься ты избирателю или нет. Пусть избиратель выберет других через какое-то время. Время думать только о серьезных изменениях.
После внеочередных выборов в парламент у нас образовалось невероятное окно возможностей, потому что большинство в парламенте получили так называемые партии Майдана: «Народный фронт», «Блок Петра Порошенко», который был создан на основе УДАРа и «Солидарности», «Батькивщина», Радикальная партия, «Самопомич». Это все партии, в которых есть активисты Майдана. После восстановления территориальной целостности Украины это окно закроется на долгие десятилетия, потому что большинство в парламенте могут составлять пророссийские антиреформаторские силы. Это абсолютная реальность.
Если вы не верите в эту реальность, то посмотрите на Грузию. Там было окно возможности для реформ и изменений. А потом совсем иначе все стало. Правда? Об этом вам может рассказать Михеил Саакашвили лучше, чем я. Это если мы уже говорим о грузинских реформах как о каком-то образце для определенной части нашего населения. Но так во многих странах было. Окно возможности, как в Польше, реформы, а потом приходят левые посткоммунистические силы.
Вместо того, чтобы этим окном возможности воспользоваться, чтобы создать сильную коалицию изменений, у нас начались распри между самими партиями Майдана. У нас началась борьба между президентской структурой и правительством, которая привела к отставке первого реформаторского правительства Украины — правительства Арсения Яценюка. Это огромная ошибка. И огромный успех в том, что новое правительство было создано «Блоком Петра Порошенко» и «Народным фронтом», а новый премьер Владимир Гройсман осознал необходимость учитывать интересы обеих коалиционных сил этих партий Майдана в правительственной деятельности, что это должно быть именно правительство перемен. А могло быть иначе, если бы во главе правительства появился какой-то безответственный популист из тех претендентов, которые тогда были на улицах и уже бегали на Банковую в мечтах лоббировать интересы того или иного олигарха.
Не может быть никаких конфликтов во время войны и реформ. Может быть только национальное единство. Я не включаю в это национальное единство людей, которые сознательно работают на Москву. Конечно, у них свои интересы. Они собираются возвращаться к власти, они создают себе возможности, у них есть эти возможности. Но если мы думаем об Украине, которую нам хочется видеть, то каждый человек, который не участвует в изменениях, который не берет на себя ответственности, который хочет быть не в правительстве, а в оппозиции — предатель этой Украины, сознательный предатель. Никакие мысли о рейтингах и победе на президентских выборах не оправдывают этого предательства украинского народа, по моему мнению.
— «Оппозиционный блок» и другие партии, которые вы назвали пророссийскими, ведь тоже имеют своего избирателя в Украине.
— Конечно, оппозиционные группы и другие группы готовы к возвращению Украине ее колониального статуса. У них есть избиратели, которые готовы жить в этом колониальном статусе. Я этого не собираюсь отрицать. Украина веками жила в виде колонии России.
Но если у партий есть общий вектор — европейское развитие, евроатлантическое развитие, восстановление территориальной целостности, проведение реформ, общий вектор, что Украина — не Россия и не российская колония, то на этой платформе нужно объединяться.
Партии, которые этого не делают, становятся логичными союзниками пророссийских политических сил, Кремля, «Оппозиционного блока», бывшей Партии регионов. Под какими бы патриотическими лозунгами они ни выступали, какие бы палатки перед Верховной Радой ни ставили, какие бы вышиванки ни надевали, вы должны четко понимать, что эти люди являются предателями идеи независимой суверенной Украины. Если эти люди живут не интересами Украины, а интересами своих электоральных успехов завтра, они являются предателями независимой суверенной Украины. Если общественные активисты вместо контроля над властью говорят о досрочных выборах, думая, что они из общественных активистов перейдут в парламент, эти общественные активисты являются предателями. Вы должны понимать, насколько безразлична им эта страна.
Не все равно только тем, кто берет на себя ответственность. Среди ответственных людей тоже есть немало тех, кто думает только о собственной власти или о консолидации власти. Конфликт между президентурой и правительством является яркой иллюстрацией этого факта. Петр Порошенко за это время сделал немало для консолидации власти в своих руках. Я тоже это считаю неправильным и очень надеюсь, что переход к парламентской республике раз и навсегда поставит точку в этом дуализме власти. Я уверен, что Украина должна быть парламентской республикой, потому что сильное правительство во главе с сильным премьером должно руководить этой страной. А президент, которого будет выбирать парламент, а не народ, должен быть символом государственного единства. Я надеюсь, что рано или поздно мы к этому придем. И я буду над этим работать столько, сколько смогу.
