Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на

«Я не боюсь Путина»

© РИА Новости Антон Денисов / Перейти в фотобанкГлава комиссии Международного олимпийского комитета Самуэль Шмид на пресс-конференции по итогам заседания исполкома МОК в Лозанне
Глава комиссии Международного олимпийского комитета Самуэль Шмид на пресс-конференции по итогам заседания исполкома МОК в Лозанне
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
Бывший федеральный советник Самуэль Шмид проанализировал для МОК скандал с российским допингом. В интервью со швейцарским изданием Blick он рассказывает, как действовал при этом и что ожидает от результатов своего доклада. По его словам, отчитаться должно и ВАДА. Ибо это агентство еще в 2012 году — задолго до Сочи — получало сообщения о систематическом допинге в России.

Бывший федеральный советник, 70-летний Самуэль Шмид (Samuel Schmid) сидит в пивном баре Обстберг в одноименном квартале Берна. Он договорился о встрече со своими друзьями. И все же нашел время для встречи с корреспондентом Blick, несмотря на свой плотный график. Ибо Шмид является теперь одним из самых популярных людей, с тех пор как он во вторник добился того, что Россия не сможет участвовать в Олимпийских играх в Южной Корее из-за систематического применения допинга.


BLICK: Господин Шмид, со вторника вы стали всемирно известным. Как ощущения?


Самуэль Шмид: Пока я ничего не почувствовал, и к тому же я не всемирно известен. Но у меня была очень интересная задача, и я смог представить во вторник отчет, который был единодушно одобрен Международным олимпийским комитетом (МОК).


— Вы должны были выяснить, приложило ли российское государство руку к скандалу с допингом в Сочи. Как вы это сделали?


— Вначале появилась утечка информации от российских атлетов, которые сообщили о систематическом применении допинга. Эти обвинения становились все более серьезными, так как этот скандал стал известен общественности в очень ответственный момент, незадолго до начала Олимпийских игр в Рио-де-Жанейро. К тому же, все это оспаривалось. Было много неясных моментов. Поэтому нельзя было вслепую полагаться на обвинения, тем более в такой ориентированной на конкуренцию сфере, как международный спорт.


— Итак, вы начали работать.


— МОК нуждался в доказательной базе, чтобы принять решение о том, как с этим быть: ему нужны были факты.


— Но ведь уже существовал отчет Макларена из Всемирного антидопингового агентства (ВАДА).


— Это так. Однако Ричард Макларен не мог просто так представить свои доказательства, потому что он во многих случаях получал сведения лишь при условии, что гарантирует конфиденциальность. Поэтому многие акты были защищены. На такой доказательной базе МОК не мог принимать решение. Ведь русские могли просто проигнорировать его. Поэтому МОК сам создал две комиссии: одну — для того, чтобы выяснить, кто из атлетов чист, и вторую — для того, чтобы проверить, не является ли допинг в России делом, организованным государством.


— Последней комиссией руководили вы. Что вам удалось выяснить?


— Мы проанализировали отчеты, тысячи электронных сообщений, записи в дневниках и документы, беседовали с информаторами и свидетелями. При этом мы установили, что российский допинг в преддверии Сочи применялся систематически и достигал самого высокого административного уровня. Там подписывались договоры, в которых Россия обязалась соблюдать и осуществлять правила МОК. Но этого не произошло.


— Что знал Владимир Путин?


— У нас нет сведений о том, что российский президент был причастен к этому.


— Но в это был вовлечен его министр спорта Виталий Мутко.


— От этого факта никуда не деться. Господин Мутко подписывал договоры, а Путин — нет, по крайней мере, насколько мы это знаем.


— Можно ли допустить, чтобы Мутко, пожизненно исключенный МОК, являлся главой организационного комитета по проведению чемпионата мира по футболу в 2018 году?


— Это дело ФИФА. У меня может быть по этому поводу свое мнение, но это к делу не относится.


— Как проходило сотрудничество с русскими?


— Это было очень сложно. Мы еще раньше искали контакты, однако наши письма и приглашения оставались без ответа.


— Что больше всего ошеломило вас в российской допинговой практике?


— Мне сейчас 70 лет, и меня уже не так легко чем-то ошарашить. Но возникают мысли о том, что часто столь идеализируемый спорт — тоже дело житейское и подвержен ошибкам, как любая другая организация. И я не понимаю, почему атлеты не оказывают более сильного сопротивления. Ведь это их обманули. Зрителей больше интересуют достижения, а не допинг. А страдают спортсмены. Я просто надеюсь, что этот отчет окажет свое воздействие. Это значит, что полезно более внимательно приглядываться к странам.


— Это унижение Путин не проглотит так же легко, как ледяную водку. Насколько сильным было давление на вас? Вам угрожали?


— Я никогда не чувствовал, что мне угрожают. Я не боюсь Путина. Но мы и не были такими наивными и приняли меры безопасности, чтобы не допустить хакерских атак и шпионажа.


— Как вы относитесь к тому, чтобы российские атлеты тем не менее принимали участие в Олимпийских играх?


— Ведь речь же не идет обо всех. Тот факт, что допущены чистые атлеты, обоснован. Тех, кто вел себя корректно, не за что наказывать. И точно так же правильно, когда наказывают людей, ответственных за систематический обман. Иначе это будет приглашение для других государств поступать точно так же. Однако не только Россия должна отчитаться, но и ВАДА тоже. Ведь оно еще в 2012 году — задолго до Сочи — получало сообщения о систематическом использовании допинга в России.


— Вы сдали свой доклад, Россия не имеет права ехать в Южную Корею. Что теперь?


— Моя миссия выполнена. У меня есть и другие дела. Я наверняка не буду скучать.