Основанием для назначения Роберта Мюллера специальным прокурором является то, что Россия осуществляла шпионские атаки в киберпространстве — хакерские взломы — с целью вмешательства в президентскую кампанию 2016 года, и что члены избирательного штаба Трампа могли каким-то образом «действовать в сговоре» с ними при совершении данного преступления. Мюллер занимается этим расследованием уже полгода, а до него этим в течение года занималось ФБР. Не пора ли нам задать вопрос: может ли Мюллер доказать, что Россия это сделала?
Забудем о Трампе. Как насчет России?
Мы слишком много внимания уделяем той части расследования, которая связана с так называемым сговором — предположениям о взаимодействии избирательного штаба Трампа с Россией во время совершения этих вероломных операций. Судя по всему, никаких доказательств такого сговора нет. Но поскольку мы концентрировали внимание именно на этом, Мюллеру сошел с рук «дефект», который разрушил бы любую линию обвинения: он не может доказать в полной мере и без каких-либо сомнений, что Россия виновна во взломе почтовых серверов Национального комитета Демократической партии (DNC) и видных демократов.
Это не значит, что этого не было — я, как и американские спецслужбы, полагаю, что американскому правительству следует и дальше осуществлять в отношении России контрразведывательные действия. Дело в том, что Мюллер не может доказать это в суде — то есть сделать то единственное, для чего необходим прокурор. Если он не в состоянии установить в соответствии с требуемой степенью доказанности, что Россия осуществила шпионскую атаку с целью вмешательства в выборы, то невозможно и доказать, что совершая это, кто-то действовал в сговоре с Россией. А значит нет и оснований для уголовного дела.
Попросту говоря, именно поэтому заместитель Генерального прокурора Род Розенстайн, пытаясь успокоить демократов, возмущенных увольнением в мае бывшего директора ФБР Джеймса Коми, назначил специального прокурора без точного указания (как того требуют соответствующие правила) каких-либо преступлений, к расследованию которых у Министерства юстиции предположительно также существует неоднозначное отношение. Вопрос отсутствия веских оснований был урегулирован — расследование было квалифицировано как «контрразведывательное» расследование. То есть, речь идет не об уголовном расследовании, а о действиях по сбору информации с целью защиты США и их интересов от внешних угроз.
Розенстайн не установил факт преступления, поскольку у него не было на то оснований. Объясняется это двумя причинами, но мы поступили недальновидно и сосредоточились на ошибочной версии: на том, что контакты между представителями окружения Трампа и российскими властями не являются доказательством того, что они действовали в сговоре в рамках шпионской схемы. Это просто показывает, что у Мюллера нет доказательств для возбуждения уголовного дела. Более фундаментальная проблема заключается в том, что у него не может быть оснований для уголовного дела. Шпионская операция России не может быть доказана в полной мере и без сомнений, поэтому доказать, что члены избирательного штаба Трампа действовали с русскими в сговоре, никогда не удастся.
Допустим, что кое-какие доказательства связей между приближенными Трампа и представителями российских властей существуют (не многочисленные, а лишь некоторые). На первый взгляд, это не является основанием для обвинения в преступлении — во всяком случае, не более чем факт наличия связей между лагерем Хиллари Клинтон и российским режимом. Связи Трампа с Россией считались бы преступными при наличии свидетельств того, что эти связи способствовали, облегчали или обеспечивали русским возможность осуществлять шпионские операции в киберпространстве с целью вмешательства в выборы 2016 года.
При этом возникает вопрос: что является доказательством того, что Россия осуществила шпионскую операцию в киберпространстве с целью вмешательства в выборы 2016 года? Здесь мы подходим к вопросу принципиального различия между контрразведывательным и уголовным расследованиями — различия, о котором я постоянно и настойчиво говорю с тех пор, когда Мюллер еще не был назначен специальным прокурором.
Правительство, СМИ и большая часть общественности согласны с тем, что Россия вмешивалась в наши выборы. Но не потому, что это утверждение было доказано в суде. На самом деле оно вытекает из заключения, сделанного на основании разведданных тремя ведомствами — ФБР, ЦРУ и АНБ — и объявленного под эгидой четвертого, Аппарата Директора национальной разведки.
Руководителями всех четырех ведомств были люди, назначенные Бараком Обамой. Администрация Обамы известна тем, что политизировала деятельность разведслужб, и они должны были поддерживать концепции и политическую риторику администрации. Заключение, сделанное спецслужбами на основании разведданных, о котором идет речь, невозможно отделить от политики, поскольку оно было обнародовано как раз тогда, когда, как партия Обамы разрабатывала концепцию, согласно которой в результате шпионских действий России были украдены выборы у кандидата от демократической партии Хиллари Клинтон. Тем не менее, здесь я не задаюсь целью приводить аргументы в пользу или против какой-то партии. Главное здесь — изучить и учесть характер заключений разведслужб — и показать разницу между ними и судебными заключениями. Эта разница зависит от того, какая партия руководит исполнительной властью.
Целью уголовного расследования является уголовное наказание, привлечение к уголовной ответственности, а не экспертная оценка и заключение служб национальной безопасности. В уголовном преследовании каждый существенный элемент состава преступления должен быть доказан в полной мере и без каких-либо сомнений. Практически наверняка Мюллер никогда не смог бы в соответствии с требуемой степенью доказанности установить, что Россия виновна в совершении кибершпионажа. Во всяком случае, он не смог бы этого сделать в отсутствии замешанного в преступлении, то есть, причастного к этим хакерским атакам свидетеля, которого у него, Мюллера, по всей видимости, нет — несмотря на то, что власти ведут расследование уже полтора года.
Вполне возможно, что спецслужбы сделали свое заключение о шпионской деятельности русских с высокой степенью уверенности. Но это не означает, что их заключение может быть доказано в ходе расследования уголовного дела. Фактически в собственном докладе от 6 января «Российская кампания влияния на выборы президента США в 2016 году» представители спецслужб категорично заявляют: «Суждения (заключения) не означают, что мы располагаем доказательствами, указывающими не то, что нечто является фактом» (Доклад, стр. 13, приложение В, «Оценочный язык»).
Подумайте над этим.
Здесь уместно привести сравнение: если бы прокурор в обвинительном заключении сказал: «Это заключение не означает, что мы располагаем доказательствами, указывающими не то, что нечто является фактом», присяжные вынесли бы вердикт «Не виновен». Более того, судья прекратил бы производство по делу еще до того, как оно было бы представлено присяжным для обсуждения».
Тем не менее, если подумать о том, для чего нужны спецслужбы, то их сдержанность и самокритичность в том, что касается неопределенности их заключений, понятна и логична. Они защищают национальную безопасность. Когда на карту поставлены жизни американских граждан, мы принимаем меры лишь в том случае, когда угрозы в отношении нас доказаны в полной мере и без каких-либо сомнений. Мы принимаем решения, как признают авторы вышеупомянутого доклада, непосредственно на основе собранной информации и логического анализа.
Информация, на которой основаны эти заключения, часто носит фрагментарный характер и настолько чувствительна (например, тайные агенты, которые будут убиты, если их раскроют), что не подлежит разглашению. В противном случае будут раскрыты обстоятельства проведения сверхсекретных разведывательных операций, что поставит под угрозу страну. Логический анализ позволяет получить не доказательства факта, необходимые в зале суда, а лишь то, что представители спецслужб считают свидетельством вероятности. Специалисты, занимающиеся анализом разведданных, имеют высокую квалификацию и прекрасно подготовлены в своей области. Однако их выводы зачастую весьма спорны или ошибочны — чего и следует ожидать. К ним поступает информация разного качества, поэтому наилучший результат, который они могут обеспечить, зачастую является лишь оценкой вероятности.
Прокуроров вероятность не интересует. Они не несут прямой ответственности за национальную безопасность, даже если дела, которыми они занимаются, способствуют ее укреплению. Прокурор должен доказать факты и убедиться в их практически 100%-й достоверности. Они должны быть полностью уверены, поскольку результатом уголовного преследования является лишение основных свобод: свободы, собственности, а в случае смертного приговора — даже жизни. Именно поэтому правила доказывания исключают те доказательства, которые не проходят проверку на подлинность и надежность (в то время как аналитики спецслужб могут учитывать такие доказательства до тех пор, пока те не вызывают сомнений). Именно поэтому в расследовании уголовных дел применяется критерий «в полном объеме и без каких-либо сомнений». Он более жесткий, чем гражданский критерий доказанности — «доказанности в силу наличия более веских доказательств» и критерий «достаточного основания», который применяется при выдаче ордера на арест или обыск. Причем два последних критерия сами по себе гораздо жестче, чем предположение, которое часто лежит в основе заключения разведывательных органов.
В докладе спецслужб о деятельности России с самого начала говорится, что имеющаяся у них информация и база данных для экспертного анализа не подлежит разглашению в полном объеме, поскольку «раскрытие такой информации может привести к рассекречиванию источников и методов, а это ставит под угрозу возможность добывать важную информацию в будущем».
Следовательно, Мюллер не может доказать то, что, по заявлению спецслужб, им известно. Но это далеко не все ограничения.
Наиболее важным физическим доказательством российского кибершпионажа является система почтовых серверов DNC, которые якобы были взломаны. По непонятной причине (учитывая, насколько важную роль сыграли эти серверы в скандале, который держал в напряжении всю страну в течение года) Министерство юстиции так и не обязал Комитет предоставить эти серверы в распоряжение властей с тем, чтобы ФБР смогло провести судебную экспертизу. Вместо этого для проведения такого важного анализа мы прибегаем к услугам частной компании CrowdStrike, работавшей по контракту с DNC.
Вот подумайте: Можно ли нам рассчитывать на то, что присяжные в суде в ходе уголовного процесса приняли бы заключения, сделанные частной компанией, которая не относится к правоохранительным органам и работу которой оплачивает DNC? При этом следует учесть следующие обстоятельства: (а) DNC заинтересован в признании версии, согласно которой Россия совершила преступление, предприняв действия с целью украсть выборы у Хиллари Клинтон; (б) ДНС отказался выполнить требование властей предоставить свои серверы на экспертизу в ФБР; и (в) Министерство юстиции действовавшей в то время демократической администрации по непонятной причине не стало требовать (по повестке или ордеру на обыск, выданным большим жюри), чтобы серверы DNC были переданы в ФБР.
Маловероятно.
Разумеется, это не означает, что спецслужбы поступили неправильно, приняв результаты анализа, проведенного частной компанией. Компания CrowdStrike имеет хорошую репутацию. Но в рамках уголовного расследования это не прошло бы — совершенно очевидно, что никакие опытные прокуроры или следователи не были бы уверены в справедливом исходе дела, если бы они не позаботились добыть вещественные доказательства и не провели бы расследование силами правоохранительных органов. Заметьте, что Мюллер такого дела не возбудил.
Помимо того сурового обстоятельства, что заключение спецслужб является не фактом, лишь оценкой вероятности, следует отметить, что ведутся другие, частные расследования, которые ставят эту вероятность под сомнение.
Наиболее известное из них на сегодняшний день проводит организация левого толка VIPS — Veteran Intelligence Professionals for Sanity («Ветераны разведслужб США за здравомыслие»), о нем стало известно благодаря публикации в журнале левого толка The Nation. Скептики из VIPS, которые в большинстве своем являются бывшими сотрудниками АНБ, утверждают, что проведенная против DNC операция — это не хакерский взлом, осуществленный из-за рубежа, а кража, предпринятая кем-то из своих, «скачивание, свершенное на месте с помощью флешки или подобного портативного устройства хранения данных». Эта оценка вероятности во многом основана на анализе скоростей передачи данных DNC. Информация о скорости была получена из результатов анализа метаданных в файлах, опубликованных онлайн-деятелем Guccifer 2.0, который утверждает, что взломал серверы DNC и которого наши разведслужбы считают тем, через кого действовали две российские спецслужбы.
Доклад, опубликованный VIPS, не является бесспорным — даже для членов самой организации. Бывшие агенты разведки, связанные с группой, опубликовали резкую статью, в которой выражают несогласие с выводами своих коллег. Но следует отметить, что настойчивое возражение оппонентов вызвано тем, что авторы доклада VIPS зашли слишком далеко и слишком уверенно предлагают альтернативную версию, согласно которой информация была похищена кем-то из сотрудников (версия «местной утечки»). То есть, оппоненты согласны со своими коллегами по VIPS в том, что является предметом нашего беспокойства: заключение государственных спецслужб, утверждают они, вызывает серьезные сомнения.
Хочу внести ясность. Я не собираюсь оценивать альтернативные заявления или утверждать, что заключение американских спецслужб ошибочно, а выводы их критиков правильны. Я — не специалист в области кибер-анализа, но я склонен доверять нашим спецслужбам. Проблема заключается в том, что наши спецслужбы не предлагают убедительных доказательств такого качества, какими руководствуются в уголовном производстве, что они сами откровенно и признают. Если бы Мюллер когда-нибудь возбудил дело о шпионском заговоре, ему пришлось бы доказать вину русских «в полной мере и без каких-либо сомнений», убедив всех присяжных заседателей. На этих присяжных со своими аргументами обрушатся все подряд. Адвокаты обвиняемых будут говорить о неспособности правительства проверить серверы, о характерной для заключений спецслужб неопределенности, о неспособности правительства указать в качестве свидетелей источники информации. Кроме этого компетентные специалисты разведки будут приводить альтернативные версии произошедшего (например, «Это дело рук инсайдера, а не хакера», «Этот хакер был не из России, а из другой страны»).
Добавьте ко всему этому еще и то, что все остальные в этом «уравнении» отрицают свою виновность: Путин утверждает, что россияне ничего не взламывали; Guccifer 2.0 утверждает, что с русскими никак не связан; а Джлиан Ассанж из WikiLeaks, который распространил для публикации основную часть писем, утверждает, что его источником информации была не Россия. Если в ответ вы закричите на меня, заявляя, что ни один из этих источников не заслуживает доверия, вы будете совершенно правы. Но вы упускаете из виду самое главное. В уголовном судопроизводстве прокурор не может доказать факт виновности, если в его распоряжении сплошные отрицательные выводы и отрицания. Вы, как и я, можете считать Путина, деятеля Guccifer 2.0 и Ассанжа отъявленными лжецами; тем не менее, то, что они отрицают, нельзя доказать лишь тем, что они это отрицают. Должны быть какие-то убедительные доказательства того, что это сделала Россия; Вы не добьетесь своего, констатируя лишь то, что кучка отъявленных лжецов утверждает, что Россия этого не делала.
Мы с интересом отмечаем, что Майкл Флинн и Джордж Пападопулос, два фигуранта из предвыборного штаба Трампа, которые сотрудничают со следствием, проводимым Мюллером, признали себя виновными в даче ложных показаний. Как я уже объяснял, прокурор, ведущий дело о масштабной уголовной схеме, строит дело не так. Он, наоборот, заставляет сообщников сначала признать себя виновными в участии в этой схеме, а затем — зарабатывать себе снисхождение при назначении наказания, сотрудничая со следствием и давая показания против других игроков. То есть, нельзя планировать суд присяжных, обвиняя в даче ложных показаний своих основных свидетелей.
Мы предполагаем, что этим обвиняемым не были предъявлены обвинения в преступлениях, вытекающих из «сговора Трампа с Россией», потому что их контакты с россиянами (при всей их неблаговидности) не были признаны преступными, и уж тем более — не были шпионским заговором с целью оказания влияния на выборы 2016 года. Совершенно верно, это так. Однако при этом легко упустить из виду один более постой недостаток: Мюллер не может доказать в суде, что Россия провела шпионскую операцию, так как же он мог надеяться доказать чье-то участие в сговоре с русскими по проведению этой шпионской операции? Хотя я знаю один такой форум, который сможет преодолеть этот недостаток: процедура импичмента в Конгрессе.
Как мы уже отмечали, импичмент — это не правовое средство, а политическое. Конгресс имеет незыблемые полномочия определять, что является особо тяжким преступлением, а что — преступлением, не представляющим особой опасности и не предусматривающим наказания. Как и наши спецслужбы, он не связан ни стандартами доказанности вины, существующими в уголовном судопроизводстве, ни нормами отправления правосудия. Палата представителей и Сенат в принятии решений могут по своему усмотрению руководствоваться заключениями спецслужб со всеми их недостатками. Конгресс может принять шпионскую деятельность России как данность. Поскольку для импичмента критерий доказанности вины в полной мере и без каких-либо сомнений стандартом не является, демократы могут выбрать тактику, согласно которой всякий, кто посмеет подвергнуть сомнению хакерские атаки русских во время выборов 2016 года, порочит американских разведчиков. Без всяких возражений. Если бы подобное произошло в уголовной практике, и адвокат не выдвинул бы возражений, с его стороны это считалось бы халатностью и профессиональной некомпетентностью.
Это еще одна веская причина сделать вывод, что команда Мюллера играет вдолгую, и ее цель — импичмент, а не обвинение. В практическом плане никакой перспективы импичмента нет, если демократы не выиграют промежуточные выборы в 2018 году. Так что, если вы думали или надеялись, что расследование Мюллера в ближайшее время закончится, выбросьте это из головы.
После начала расследований прошло полтора года. И сейчас было бы целесообразным задать заместителю Генерального прокурора Розенстайну, который контролирует действия специального прокурора Мюллера (во всяком случае, номинально), два простых вопроса. 1) Считает ли Министерство юстиции (вопреки, тому, что в докладе о действиях России спецслужбы явно признают свое поражение), что правительство может в полной мере и без сомнений доказать, что Россия виновна в кибершпионаже с целью вмешательства в выборы 2016 года; и 2) если нет, то в чем тогда смысл расследования под руководством Мюллера?
