Как говорил де Токвиль в XIX веке, американцы высокого мнения о себе и считают себя избранными провидением. После избрания Дональда Трампа многие погрузились в близкую к потере самооценки меланхолию. Стыд за избрание главой государства вульгарного и агрессивного фигляра накладывается на упадок духа, который со времен терактов 11 сентября 2001 года указывает на брешь в американской крепости.
Столько богатств и мощи в руках одного бизнесмена, который вызывает отторжение даже у своих ближайших соратников и идет наперекор всем правилам приличия… Как бы то ни было, Трамп — не историческая случайность, а результат нескольких лет политической слепоты истеблишмента: усиление неравенства, разгул мультикультурализма, презрение к белому рабочему классу, чья продолжительность жизни идет на спад.
Барак Обама сам сел в лужу, когда обвинил простых людей со Среднего Запада в том, что они «вцепились в ружья и религию». Хиллари Клинтон же 9 сентября 2016 года назвала избирателей Трампа «жалкими людьми», хотя потом и принесла извинения. Несмотря на все свое красноречие и таланты, Обама стал обманчивой рекламой для страны: он создал веру в некую пострасовую Америку, хотя в США набирала силу этническая напряженность, а он сам подтолкнул ее к изоляционизму. В результате он, сам того не желая, выпустил на волю злой ветер «трампизма».
С 1917 года США воплощали в себе гарантию стабильности Запада. При возникновении угрозы они всегда были средством последней надежды. Они спасли Европу от прусского милитаризма, а затем нацизма и коммунизма, завоевав тем самым огромный кредит доверия. Они положили конец войне в бывшей Югославии, показав тем самым нелепость бездействия Брюсселя, и стремились стать лидером в борьбе с терроризмом. Не важно, находилась ли власть в руках демократов или республиканцев, администрация в конечном итоге всегда занимала центристские позиции. Гений страны заключался в том, что она неизменно преодолевала раздиравшие ее противоречия и формировала новый синтез. Теперь это в прошлом.
Призрак назревающей гражданской войны
В 2001 году страна избрала бывшего алкоголика, ханжу и невежду, а в 2016 году победу одержал нарциссический клоун с мозгами ребенка. Что-то сломалось. Напряженность же достигла такого уровня (все обостряет практически неограниченное хождение огнестрельного оружия и решительный настрой самых разных групп, от сурвивалистов до нацистов), что призрак подспудной гражданской войны уже нельзя просто так сбросить со счетов. Это напоминает нам, что американская культура с ее образами первопроходца, ковбоя, шерифа и массового убийцы по своей сути все еще остается культурой насилия. Вся эта накопленная сила оборачивается против носителей и с регулярной продолжительностью выливается в массовые убийства, которые выглядят в этом плане как своеобразный катарсис.
Америка вызывает у нас разочарование тем, что не предлагает никакой альтернативы выходкам своего президента. Она оказалась между молотом несдержанных президентских выкриков и наковальней политкорректности. Единственный их общий момент — это имперская надменность, у которой уже нет никаких оснований, поскольку мир не хочет быть американским. У американской прессы, особенно после Уотергейта, сложилась заслуженная репутация журналистики, которая ставит на первое место факты, а не мнения, упорно стремится к истине.
Теперь же она подхватила европейскую болезнь идеологии, предпочтения идей, а не реальности. Она погрязла во лжи и цензуре, как и весь остальной мир: от вымышленного оружия массового поражения Саддама Хусейна в 2003 году до отказа публиковать скандальную обложку Charlie Hebdo в 2015 году. Вместо пришедшей из Старого света классовой борьбы в Америке возникла расовая, вместо универсального европейского феминизма — война мужчин и женщин, вместо сублимации желания — жесткое пуританство, вместо республиканского гражданского проекта — бесконечное дробление на меньшинства.
В стремлении избавиться от первородного греха уничтожения индейцев и рабства, Америка придумала позитивную дискриминацию с вполне реальными результатами. Тем самым она боролась с расизмом, превращая расу в фетиш, изолируя каждую категорию в рамках одной идентичности. Современная Америка — это сборище готовых вцепиться друг другу в глотку племен, а не большой и дружный коллектив. На шее страны все еще тяжелым грузом висит ярмо сегрегации: каждому человеку предлагают остаться у себя, найти прибежище в собственной группе по рождению или принадлежности.
Это формирование «безопасных пространств» в студенческих городках, где женщины, геи, лесбиянки и черные замыкаются в группе своих, отгораживаясь от внешнего мира. Предвыборные кампании в Америке слишком часто скатываются в стремление всеми силами угодить общинам, забывая о связывающих всех коллективных чувствах.
Америка теряет голову, как только речь заходит о религии
Каждый раз, как у Америки возникают сомнения в себе, она устраивает нападки на Францию (обратное тоже верно): так было в 2003 году во время второй войны в Персидском заливе, когда взбешенные противодействием Парижа неоконсерваторы переименовали картошку фри (из french fries в freedom fries). Кроме того, после принятия в 2004 и 2010 годах законов о запрете исламской вуали в школах и общественных местах, все англосаксонские левые обвинили Париж в расизме. Только вот в 2017 году точно такое же решение приняли Марокко, Алжир (в школах), а также Бельгия и (совсем недавно) Квебек. Примкнут к этому и другие страны.
Более того, 2 сентября 2016 года The New York Times в достойном «Правды» пропагандистском порыве на первой полосе назвала Францию тюрьмой для мусульман (предлогом к тому стала ситуация с буркини). Тем самым престижное издание хотело продемонстрировать превосходство англосаксонской модели светского общества над французской. Как бы то ни было, оно лишь в очередной раз проявило характерную смесь ханжества и высокомерия: Америка буквально теряет голову, как только речь заходит о религии. Быть агностиком или атеистом считается там плохим тоном. В 2015 году президент Обама подошел к самой грани неприличия, отказавшись присоединиться к главам государств, которые устроили в Париже шествие против фанатизма после убийств в Charlie Hebdo, а затем призвал Францию интегрировать мусульман, как это делают США. Было это до бойни в Сан-Бернардино, Орландо и на Манхэттене.
Сейчас Америка теряет в первую очередь «мягкую силу», то есть притягательность, которая всегда была ее «брендом». До начала XXI века именно она задавала моду, тенденции и течения, обладала невероятной привлекательностью, в том числе и в глазах врагов. Она приучила нас к такому обилию гениев в музыке, театре, литературе и кинематографии, что сейчас источник кажется иссякшим. От нее больше не исходит поразительных и неотразимых предложений. Когда мы в последний раз читали великий американский роман, смотрели великий американский фильм, открыли для себя великого американского художника? Сейчас кругом полно блокбастеров и бестселлеров, однако нас не отпускает чувство, что все это уже не то.
Злейший враг успеха — сам успех
В 2016 году два главных оплота англосаксонского мира, то есть Великобритания и США, решили сами себя подкосить: первая проголосовала за Брексит, а вторые избрали президентом блондинистого миллиардера. В этом промах богатых и сильных народов, которые обрекают себя на отставание, веря, что возвращают былое величие. Любая империя рано или поздно гибнет из-за самоуверенности и гордыни. Убаюканная сверхдержавностью Америка забыла, что злейший враг успеха — сам успех, как говорил Дэвид Лэндис (David Landes). Сегодня быть империей ей уже не по силам. Головокружение от легких успехов — плохой советчик, если заставляет нацию уверовать в собственную неуязвимость и отсутствие необходимости бороться со своими болячками.
XXI век не будет американским. Он станет китайским, быть может, также индийским или бразильским. Как бы то ни было, этот упадок нельзя назвать хорошей новостью с учетом наших собственных слабостей и угроз со стороны России, Востока и Африки. Нам нужно помочь американским друзьям вернуться в общий мир, вновь вести себя осторожно и разумно. Если не произойдет катастрофы, Америка рано или поздно вновь встанет на ноги: она лидирует в научных исследованиях, может опереться на динамичное общество и прочные институты.
Только вот, как минимум на одно поколение, этот нравственный упадок смещает центр тяжести: лидерство в свободном мире переходит к Европейскому союзу, который расшатывают его собственные слабости. В Европе есть два столпа: Париж и Берлин. Но Ангела Меркель устала и дискредитировала себя. Остается лишь Франция и ее новый президент, который должен взвалить на свои плечи судьбу континента. Таков сейчас исторический момент для Франции. Пьянящая, но страшная ответственность.
