Я был первым, кто написал о пресловутой российской высокотехнологичной военной стратегии. Но есть одна небольшая проблема — она не существует.
Вы повсюду найдете ученых, экспертов и влиятельных политиков, рассуждающих о том, какую опасность для Запада представляет «доктрина Герасимова», названная по имени начальника российского Генерального штаба. Речь идет о новом способе ведения войны, о «расширенной теории современной войны» и даже о «концепции тотальной войны».
Но есть небольшая проблема. Эта теория не существует. И чем дольше мы будем делать вид, что она существует, тем дольше мы будем неправильно понимать те реальные, но иные угрозы, источником которых является Россия.
Мне кажется, что я могу так утверждать, поскольку, к моему величайшему сожалению, именно я придумал этот термин, который с тех пор живет своей собственной деструктивной жизнью, неуклюже вторгаясь в мир для того, чтобы сеять на своем пути страх и ненависть. Еще в феврале 2013 года российский «Военно-промышленный курьер» — увлекательное и, похоже, имеющее немало читателей издание — опубликовал одну из речей, произнесенных генералом Валерием Герасимовым. Речь в ней идет о том, как в современном мире использование пропаганды и подрывных акций может привести к тому, что «вполне благополучное государство за считанные месяцы и даже дни может превратиться в арену ожесточенной вооруженной борьбы, стать жертвой иностранной интервенции, погрузиться в пучину хаоса, гуманитарной катастрофы и гражданской войны».
В целом эта публикация осталась незамеченной, однако Роберт Коулсон (Robert Coalson), сотрудник Радио Свободная Европа/Радио Свобода, финансируемой американским государством теле- и радиостанции, обратил внимание на нее и перевел ее. Затем он переслал ее мне, и с его разрешения я опубликовал в моем блоге ее перевод с моими собственными комментариями.
Сам по себе блог, как и многое другое, представляет собой ярмарку тщеславия; конечно же, я хотел, чтобы люди прочитали эту статью. Для того чтобы заголовок получился броским, я и придумал термин «доктрина Герасимова», хотя еще тогда я обратил внимание читателей на то, что этот термин является всего лишь «текстовым заполнителем» и что, конечно же, «его нельзя считать доктриной». Я не думал о том, что люди на самом деле поверят в то, что российский генерал его предложил (Герасимов — жесткий и эффективный глава Генерального штаба, но не теоретик), и еще меньше я предполагал, что он может быть воспринят как «программный» план войны против Запада.
Однако затем последовала аннексия Крыма, и «маленькие зеленые человечки» — бойцы спецназа без знаков отличия — захватили этот полуостров почти без единого выстрела. После этого началась война на Донбассе, в которой поначалу участвовал весьма пестрый состав — местные головорезы, сепаратисты, искатели приключений из России, а также бойцы сил специального назначения, и все это поддерживалось мощными залпами российской пропаганды.
Неожиданно стало казаться, что Герасимов, действительно, описал то, что будет происходить, но мы этого не осознали. Мейнстримовское общественное мнение Запада, как всегда склонное к избыточной реакции и первоначально игнорировавшее публикацию Герасимова, теперь стало чрезмерно преувеличивать ее значение, считая ее своего рода новейшим планом ведения современных войн.
Однако с этой формулировкой связаны многочисленные проблемы. Герасимов в действительности говорил о том, как Кремль воспринимает события, связанные с восстаниями «Арабской весны», «цветными революциями», направленными против промосковских режимов в российском ближнем зарубежье, а также в ходе «майданного» восстания на Украине. Россия искренне — хотя и ошибочно — считала, что это были не настоящие протесты против жестоких и коррумпированных правительств, а, скорее, результат работы ЦРУ со штаб-квартирой в Лэнгли. Это не была, с точки зрения русских, «доктрина» для будущих зарубежных авантюр — Герасимов пытался разработать способы борьбы с такого рода восстаниями внутри свой страны, а не методы их поддержки.
Но не имеем ли мы дело в данном случае с педантичной научной казуистикой? Нельзя отрицать, что Запад сталкивается с многовекторной и проводимой многочисленными российскими ведомствами подрывной деятельностью, направленной на раскол в обществе, а также с тайными политическими «активными мероприятиями». Но имеет ли значение то, как мы называем подобную деятельность? Является ли этот «заполняющий место» термин столь удачным?
Однако слова имеют вес — они формируют наше понимание такого рода кампаний, понимание того, что и как происходит. Если не знать об этом, то продолжение использования этого неточного обозначения будет ограничивать наши возможности и даст нам неверное направление, когда мы попытаемся понять суть этого явления и таким образом начнем бороться с ним.
Во-первых, следует сказать, что не существует какая-то одна русская «доктрина». Пожалуй, их кампания представляет опасность именно потому, что она не имеет единого организационного принципа, не говоря уже о едином контролирующем ведомстве. Существует широкая политическая цель — отвлекать внимание, сеять рознь, деморализовывать, — однако, с другой стороны, это в основном оппортунистическая, фрагментированная и иногда противоречивая деятельность. Некоторые важные операции координируются в основном с помощью президентской администрации, однако в большинстве случаев этого не происходит.
Скорее, подобного рода операции разрабатываются и проводятся, как правило, поразительным количеством «политических предпринимателей (political entrepreneurs), надеющихся на то, что их успех поможет им заручиться благорасположением Кремля — речь идет о дипломатах и шпионах, уголовниках и научных сотрудниках, олигархах и журналистах. Во-вторых, мы не должны воспринимать это преимущественно с военной точки зрения.
То, что мы называем «гибридной войной» в понимании русских, в действительности, имеет отношение к двум вещам. Герасимов говорил об использовании подрывной деятельности для подготовки поля боя перед интервенцией — именно такая операция была проведена на Украине. Разрушение элементов управления, инспирирование восстания на местах, подавление коммуникации — все это классические шаги, которые, конечно же, не были в первый раз применены в Крыму.
Но если Герасимов и генералы считают «активные мероприятия» прелюдией к вооруженным операциям, то и кремлевские специалисты в области национальной безопасности тоже считают их одним из альтернативных вариантов. Русские во многом могут ошибаться, однако они знают, что НАТО — это грозный враг, и проблема в том, что Статья 5 Устава Североатлантического альянса, гарантирующая взаимную оборону, продолжает действовать.
Члены НАТО находятся за пределами непосредственных военных действий. Как может страна с экономикой, сравнимой по размеру с канадской, страна с армией, которая еще находится в процессе дорогостоящей модернизации, страна, которая уже завязла в двух войнах, страна, обладающая незначительным количеством «мягкой силы» — как она может соперничать с более крупной, более богатой коалицией демократий?
А происходит это следующим образом — демократические нормы и институты этих стран используются против них самих, для чего вскрываются уже существующие линии разлома, а также используется любая возможность для нейтрализации Запада. Это хрестоматийный пример того, что Джордж Кеннан (George Kennan) называл политической войной: «использование всех находящихся в распоряжении государства средств, за исключением военной силы, для достижения национальных интересов. Подобные операции могут быть как тайными, так и явными. Их спектр весьма широк — от создания политических альянсов, принятия экономических мер… и использования „белой" пропаганды до таких тайных операций, как скрытая поддержка „дружественных" иностранных элементов, „черная" психологическая война и даже поощрение подпольного сопротивления во враждебных государствах».
Смысл состоит вот в чем: если подрывные действия не является прелюдией к войне, а и есть сама война, то это меняет наше представление об угрозах, а также дает возможность подготовить лучшие варианты ответа. Обладание значительными вооруженными силами все еще необходимо для сдерживания, однако большее внимание, вероятно, следует уделить контрразведывательной работе, повышению грамотности в области средств массовой информации, борьбе с коррупцией (это всегда благо для политических воинов), а также сглаживанию социальных различий, которые русские с радостью используют.
Конечно, доктрина Герасимова — интригующий термин, а сам начальник российского Генерального штаба, неулыбчивый и угловатый человек, удобен для тех, кто хочет представить Россию как страну головорезов и хулиганов. Но если мы будем подразумевать под этим термином возглавляемую военными кампанию под строгим и последовательным командованием, то это тоже приведет нас к неправильному пониманию существующей угрозы и выработке неверного ответа.
Это также будет означать, что мы не способны оценить то, как действия Соединенных Штатов воспринимаются Кремлем, а также то, как они непреднамеренно способствовали формированию великого нарратива президента Владимира Путина о России, которой угрожает коварный Запад. В основном он неправ, но не целиком. В любом случае, если мы тоже хотим покончить с нынешней конфронтацией, а также хотим отразить политическое наступление России, нам нужно понимать стоящую за этими действиями мотивацию.
«Доктрина Герасимова» изначально ничего не должна была означать, и она, на самом деле, ничего не означает. Настало время оставить ее в прошлом.
