«Фигаро»: Вы разделили жизнь с Александром Солженицыным, одним из самых значимых людей ХХ века, человеком, который разрушил коммунизм своим пером. Какие воспоминания остались у вас об этой необычайной жизни?
Наталья Солженицына: У нас было счастье. Правда. Все вокруг было очень непросто, но мы преодолевали трудности вместе. У нас были разногласия по некоторым тактическим решениям, и мой протестный темперамент подталкивал меня к тому, чтобы спорить с ним. Тем не менее мы всегда сходились в главном, по стратегическим вещам. Думаю, нам обоим очень повезло. Меня часто спрашивают: сложно ли было жить с человеком, который стремился к поставленной цели и был сосредоточен на великом? Трудно ли спать с гением? Для меня это было одновременно естественным и увлекательным. Вставшие перед нами ограничения казались мне приемлемыми, поскольку впереди была намного более высокая цель.
— Вы каждый день участвовали в его работе…
— Мы постоянно и долго обсуждали его работы. Разумеется, не на стадии творчества. Это было полностью его царство, куда он никого не пускал. Я же участвовала на более поздних этапах редактуры. Тысячи страниц, которые он писал, а я печатала, с большими пустыми полями, где я записывала вопросы и предложения черными чернилами, а он отвечал синими. Зачастую мне удавалось убедить его принять правки. Если он отказывался, то ставил на полях минус и всегда объяснял причину.
В работе над его большим трудом «Красное колесо», целью которого было разобраться в причинах октябрьской революции, в первую очередь поражают масштабы того, что мы проделали вместе. Тысячи архивных документов, микрофильмов, книг и свидетельств, которые были получены в Гуверовском институте и из других источников…
Все было предельно точным. Александр Солженицын был математиком. Как и я. Я закончила математический факультет МГУ. Когда мы познакомились с ним, он работал над теорией относительности у знаменитого математика Колмогорова. После рождения сына Ермолая я полностью посвятила себя работе вместе с ним. Муж всегда говорил и думал, что без математического образования он бы сбился с пути. Воссоздание этой сложной эпохи, которая перевернула историю нашей страны, потребовало ознакомления с тысячами документов… Нам посчастливилось получить доступ ко всему, что было написано на эту тему на русском языке, в том числе в эмиграции. Это была чрезвычайно разнообразная картина, поскольку революция смешала весь спектр общества, революционеров и монархистов, инженеров и военных.
— Если бы вы не оказались в изгнании, написать эту работу было бы сложнее?
— Он просто не смог бы этого сделать и быстро бы умер, потому что его бы снова отправили в тюрьму в Верхоянск, чего тогда хотело все Политбюро. Как следует из опубликованных при перестройке стенограмм, его спасителем стал Юрий Андропов! Разумеется, это не было его главной целью: ему нужно было не навредить разрядке с Западом. Он думал, что СССР ничем не рискует, высылая Солженицына, изгоя, о котором скором забудут.
— В этом году Россия отметит 100 лет со дня рождения вашего мужа. Есть ли у вас ощущение, что страна готова принять его уроки?
— Его уроки очень важны, однако принимаются не полностью. Наше общество раздроблено практически по всем вопросам, в том числе по Солженицыну. Его проходят в школе, но в университете все находится на усмотрении преподавателя. Что касается книг, их постоянно переиздают, и это значит, что его читают. В то же время, разумеется, есть противники, в частности среди коммунистов, которые винят его в развале коммунизма и повторяют всю звучавшую в советское время ложь.
— Ни для кого не секрет, что нынешняя российская власть в хороших отношениях с вами…
— У Путина лично сложилась симпатия к Солженицыну. Я бы сказала, что он уделяет ему «внутреннее внимание». Точно не могу сказать, почему. Как бы то ни было, опубликованная десять лет назад «Российской газетой» небольшая книга «Размышления о февральской революции» была вручена Путину. Потом ее видели у него на рабочем столе с аннотациями. Их, безусловно, сблизило то, что Солженицын, как и он, сторонник сильного государства.
— При этом российская власть не хочет смотреть прошлому в лицо и ставит Сталина на почетное место. Оппозиционеры подаются в эмиграцию…. Все начинается заново?
— Я бы сказала, что ситуация отдает шизофренией. С одной стороны, выходит куча книг о Сталине, отмечаются годовщины его рождения и смерти. В то же время сказать, что власть все это поощрят, было бы несправедливо. Путин не говорит ничего в поддержку таких инициатив. Хотя и не выступает против них. 30 октября была открыта новая стена памяти всех жертв политических репрессий, и Путин пришел на церемонию. Его присутствие было антисталинским жестом и воспринималось как таковой. Там он произнес речь, в которой справедливым было каждое слово. Упомянутое вами противоречие отражает раскол в нашем обществе. Путин же определенно считает, что должен принять это сосуществование как президент всех россиян…
— Какой главный вывод сделал Александр Солженицын из исследования 1917 года?
— Он считал, что главной причиной февральской революции стало роковое столкновение власти и образованного общества, которое длилось на протяжение полувека. В теории оно вполне нормально и здраво, но это не относится к его настолько радикальной форме, которая не оставляет места для компромисса.
— С чем связано это отсутствие компромисса?
— Отчасти с русским характером, частью которого является радикализм. Кроме того, это объясняется упрямством власти, которая в форме абсолютизма не способна на органичную связь с обществом. Хотя накануне революции власть уже не была абсолютной, объемы накопленной ненависти были так велики, что перечеркивали возможность компромисса. Солженицын всегда говорил, что в таких случаях ответственность лежит на двух сторонах, пусть в большей степени и на власти. В этом заключается главный урок на будущее.
— Именно эти опасения радикализма определяют вашу открытость к диалогу с путинской властью?
— Да, я пытаюсь придерживаться центристских позиций. После стольких лет за изучением истории я очень боюсь новой роковой конфронтации. Мне совершенно не хочется, чтобы наше образованное общество встало в позу доведенной до абсурда непримиримости. Нужно не только критиковать власть, но и вести с ней диалог.
— Человек «Архипелага ГУЛАГ» принял бы диалог?
— Он никогда бы не принял диалог и компромисс с бывшей советской властью, которую он считал тоталитарной и бесчеловечной. Но это не относится к нынешней власти, пусть даже на ее счету ряд огромных ошибок. Страна стала другой. Да, в ней есть коррупция и ложь, но не повсеместно. Так обстоят дела во всех правых диктатурах. Путь к выходу есть. Отход от тоталитаризма — нечто совершенно иное. Сегодня у нас есть своеобразная форма автократии. Так, кстати говоря, считал и Солженицын. Таким образом, у нас можно добиться продвижения демократии, но только с помощью диалога.
— В своем эссе «Как нам обустроить Россию» Солженицын продвигал мысль о том, что Россия должна отказаться от империи. Но не пускается ли власть в новые роковые авантюры, как, например, на Украине?
— Если следовать вашей логике, Россия может завтра решить вернуть себе часть территории входивших в империю прибалтийских стран во имя исторической справедливости…
— Я понимаю, что моя позиция выглядит очень спорной на Западе, но Прибалтика тут совершенно не при чем. Ничего подобного не произойдет. Крым — отдельный случай, это исторически российская земля. Разумеется, происходящее в Донбассе подкрепляет ваши опасения насчет прецедента. Мне кажется, все это стало огромной ошибкой, о которой еще пожалеет Россия. В любом случае, дальше она не пойдет, хотя бы потому, что у нее нет для этого сил.
— В одном интервью вы сказали, что Солженицын умер бы, если бы увидел нынешний конфликт на Украине.
— Это поразило бы его до глубины души! Многие из семьи Солженицыных были украинцами. Если бы он увидел пожар в Киеве в 2014 году, то умер бы от тоски. В то же время он всегда говорил, что Украина уйдет. Он знал, что это вероятно, пусть и очень болезненно. Но если бы Крым и Севастополь ушли от России, это бы невероятно его возмутило. В этом плане на НАТО лежит огромная ответственность, поскольку она без конца пыталась разместить там свой флот.
— Президент Макрон бойкотировал российский стенд в знак солидарности с Лондоном после таинственной химической атаки на бывшего российского агента. Вы понимаете его позицию?
— Нет! Россия — почетный гость книжного салона, но он не зашел на российский стенд. Мне жаль. Ваш президент говорит о необходимости диалога между людьми российской и французской культуры, но сам не делает этого! Даже во время холодной войны у Франции были независимые взгляды на вопросы культуры, которые не имеют ничего общего с верностью военным союзникам. В российской делегации присутствует многие писатели, которые де факто придерживаются оппозиционных взглядов и критически пишут о власти. То есть, этот бойкот разочаровывает и даже выглядит жалко.
— Что Александр Солженицын любил во Франции?
— Жизнь сыграла с ним шутку. Он не испытывал особой симпатии к Франции и не воспринимал ее всерьез. Он знал немецкий, читал в оригинале Шиллера и Гете, а также был высокого мнения об англосаксонском мире. Тем не менее по прибытии в Швейцарию и Германию он ощутил себя скованным. В то же время во Франции ему сразу все понравилось. Тепло, воздух. К тому же, во Франции больше читают. Франция стала первой западной страной, где его читали, переводили и публиковали. Другими словами, он влюбился во Францию и даже назвал ее «неожиданной родиной».
— Перед смертью в 2008 году Солженицына не беспокоило развитие событий в России?
— Очень беспокоило. Он понял, что холодная война начнется снова и что Россия допустила множество ошибок, как и Запад, который окружает ее военными базами… Вспомните первые строки «Как нам обустроить Россию»: «Часы коммунизма — свое отбили. Но бетонная постройка его еще не рухнула. И как бы нам, вместо освобождения, не расплющиться под его развалинами». Именно это и происходит, в том числе в умах людей. У любви к Сталину и сожалений о распаде СССР есть протестный аспект. Обещания 1990-х годов так и не были выполнены. На капитанах перестройки вроде Гайдара и Чубайса лежит огромная ответственность, поскольку они презирали огромную часть народа.
Неподготовленный переход к рыночной экономике обернулся грабежом. Это очень печально. Россия прошла через того, что не выпадало еще никому. Ей была нужна помощь, но не та диктаторская и высокомерная помощь, которую предоставили США с МВФ. США допустили страшную ошибку, посчитав, что победили в холодной войне, и что Россию можно сбросить со счетов. Катастрофический подход! Если на Россию надавить, она дает отпор, как пружина. Она посчитала себя униженной и окруженной. Именно с этим чувством в значительной мере связана та поддержка, которую получает Путин. С Россией нужно проявлять жесткость, однако ультиматумы абсолютно контрпродуктивны.
