«Атлантико»: В нынешней напряженной обстановке НАТО и Россия могут в скором времени организовать встречу генерала Кертиса Скапарротти (Curtis Scaparrotti) и главы российского генштаба генерала Валерия Герасимова. Она должна пройти в Европе. Какие «тактические» вопросы будет необходимо обсудить, чтобы добиться снятия напряженности в текущей ситуации и предотвратить упоминаемый некоторыми риск холодной войны?
Жан-Сильвестр Монгренье: Усиление напряженности между Россией и странами-членами НАТО не связано с «тактическими» проблемами с точки зрения нежелательного взаимодействия развернутых на той или иной территории военных подразделений.
Напряженность, а также риск инцидентов и столкновений сосредоточены на восточных границах Европы, на оси Прибалтика-Черное море и широкой дуге, которая идет из Арктики в Средиземное море через Северную Атлантику. Речь идет о нарушениях воздушного и морского пространства, чаще всего провокациях, которые призваны подтвердить политическую решимость, а также прощупать реакцию противника. Вот уже десять лет российская власть пытается таким образом подтвердить свое возвращение на международную арену. Ситуация обострилась после вторжения в Грузию в 2008 году и на Украину в 2014 году. Сложившаяся напряженность затрагивает Францию в Ла-Манше и на атлантическом побережье.
Все это является частью более широкого контекста новой холодной войны, существование которой на Западе осознали не сразу. Это гибридное состояние между войной и миром с возможностью эскалации действительно соответствует определению холодной войны. Стоит напомнить, что это выражение впервые появилось в Средневековье и описывало перемежавшийся долгими перемириями цивилизационный конфликт христианских королевств севера Иберии с мусульманскими эмиратами юга. В другие эпохи и в других местах также говорили о «холодном мире» и «вооруженном мире», когда имели в виду гибридное состояние между войной и миром. Таким образом, нынешнюю остановку можно без преувеличения назвать новой холодной войной. Тем более что Владимиром Путиным и российским руководством движет глубокая историческая обида, о чем свидетельствует их определение распада СССР как геополитической катастрофы. С их точки зрения, задача заключается в том, чтобы взять реванш за события 1989-1991 годов.
Что касается рисков, не стоит забывать о существовании широкой дипломатической системы. В 1990 году государства-члены ОБСЕ подписали в Вене соглашение об обмене информацией об их вооруженных силах, военной организации, штате, оружии и технике. Кроме того, страны обмениваются сведениями о военном планировании и оборонных бюджетах в течение года.
В том же году государства НАТО и ОВД подписали Договор об обычных вооруженных силах в Европе (Париж, 19 ноября 1990 года). Согласно преамбуле, речь идет о том, чтобы «заменить военную конфронтацию новым характером отношений безопасности между всеми государствами-участниками на основе мирного сотрудничества и тем самым внести вклад в преодоление раздела Европы». Для этого государства признают свою приверженность «целям установления безопасного и стабильного баланса обычных вооруженных сил в Европе на более низких, чем до сих пор, уровнях, ликвидации неравенства, наносящих ущерб стабильности и безопасности, и ликвидации, в порядке первоочередного приоритета, потенциала для осуществления внезапного нападения и для начала крупномасштабных наступательных действий в Европе». К сожалению, Кремль считает это соглашение недействительным и не выполняет своих обязательств. То же самое касается и венского соглашения. Таким образом, возникшая напряженность является следствием принятых наверху политических решений.
— Какие главные вопросы необходимо решить, чтобы сделать возможной «нормализацию отношений»? Какие «стратегические» проблемы не могут быть решены на такой встрече, но являются точками трения между НАТО и Россией?
— Ухудшение отношений не связано с какими-либо недоразумениями между Россией и Западом. Владимир Путин запустил целый ряд инициатив и следовал политике свершившегося факта. После Грузии (8—12 августа 2008 года) западные лидеры предпочли верить в то, что речь шла об особом случае. Политика перезагрузки с прицелом на общие интересы (борьба с терроризмом, распространением оружия и наркоторговлей, стабилизация Афганистана) была призвана предотвратить риск новой холодной войны. Иначе говоря, администрация Обамы и союзники США предпочли выстраивать российскую политику в ущерб Грузии и Украине (они оказались вне планов расширения НАТО в 2008 году). Военное присоединение Крыма и гибридная война в Донбассе, наконец, раскрыли глаза западному руководству. С тех пор отношения России и Запада пошли в ином направлении.
Поэтому в нынешней ситуации сложно говорить о «нормализации отношений». Этого не получится добиться с помощью встречи генералов и формирования мер для предотвращения конфликтов вроде тех, что существуют в Сирии. Кроме того, соглашения в этой сфере уже существуют (как было сказано выше), но не выполняются. «Нормализация отношений» предполагала бы урегулирование геополитических конфликтов России и Запада на Украине, оси Прибалтика-Черное море и Ближнем Востоке.
Это подразумевало бы пересмотр российских геополитических концепцией, изменение целей Кремля и, следовательно, стратегии российского режима. Ничего подобного пока не видно, и некий туманный порыв военной дипломатии вряд ли даст толчок такому процессу. Никакой нормализации не будет без принятия политических решений на самом верху.
— Разве тактические риски не серьезнее стратегических разногласий? Почему диалог важен, несмотря на разногласия?
— Основополагающие разногласия между Россией и Западом, а также разделяющие их геополитические проблемы стоят выше тактических рисков. Те не являются следствием неудачных инициатив подчиненных на местах, а отражают взгляды на мир и формирующую политику «большую стратегию». Поведение России на Украине в конечном итоге подтолкнуло союзников к ответу. До этого они предпочитали игнорировать множество провокаций, число которых пошло в гору с 2007 года, когда Владимир Путин произнес свою знаменитую мюнхенскую речь (10 февраля 2007 года). Тогда его выступление назвали «речью холодной войны». Несмотря на «пятидневную» войну в Грузии в 2008 году, странам НАТО потребовалось несколько лет, чтобы осознать российскую угрозу и принять решение об усилении средств обороны и сдерживания в Центральной и Восточной Европе (речь идет о присутствии в Прибалтике, Польше и Румынии). У политических и стратегических разногласий, безусловно, есть отражение в тактическом плане. Что касается диалога, у России и Запада имеется множество дипломатических каналов: посольства по-прежнему открыты, а телефонные линии не перерезаны. Разумеется, это крайне важно для предотвращения или исправления неправильных оценок политики противника. В любом случае, не стоит заблуждаться на тот счет, что новая холодная война лишь упирается в непонимание.
Общая геополитическая обстановка определяется глубинными факторами, однако мы не захотели их замечать. По правде говоря, эта обстановка является в своем роде исторической неизбежностью. Хотя в истории хватает примеров безапелляционных поражений, СССР 1989-1991 годов не относится к ним. Советская система рухнула сама по себе, из-за внутренних противоречий, которые обострялись западной политикой сдерживания. Лидеры России, Белоруссии и Украины положили конец СССР, держа в голове мысль о славянском союзе без среднеазиатских республик. После того, как первоначальный шок прошел, реакция номенклатуры и «советских националистов» не заставила себя долго ждать. Вспомним о роли военных и прочих представителей сил безопасности в войнах в начале 1990-х годов: Молдавия, Грузия, Южный Кавказ (война Армении и Азербайджана за Нагорный Карабах), Таджикистан.
Эти «замороженные» конфликты никуда не делись и примирили людей с мыслью о разделе государств, в которых они возникли. В случае Грузии можно говорить о настоящей этнической чистке: из Абхазии выдворили почти 250 000 грузин (похожая ситуация наблюдалась в Нагорном Карабахе). Наконец, в 1992 году была озвучена доктрина «ближнего зарубежья», то есть требований России к соседям. Год спустя она была подтверждена Борисом Ельциным и министром иностранных дел Андреем Козыревым, хотя того и считали «западником». Другими словами, нынешнюю ситуацию следует рассмотреть в исторической перспективе. Риски и угрозы не являются делом рук «сорвиголов» на местах, которые идут против указаний властей. Политика и стратегия стоят над тактикой. В такой ситуации возможности диалога ограничены: недопущение эскалации после случайного столкновения. Главное остается за дипломатией и стратегией в самом широком ее понимании.
