МОСКВА (NRK): Бегая трусцой по российской столице, я испытываю облегчение оттого, что до прямой конфронтации между США и Россией из-за Сирии дело так и не дошло. Но мои последние месяцы в качестве собкора в Москве вряд ли можно будет назвать скучными.
Да, правда, я приглашал вас с собой на мою обычную пробежку в Москве и раньше. Но, во-первых, это было давно, а во-вторых, с тех пор много всего произошло. Поэтому — побежали!
Я приглашаю вас с собой еще и для того, чтобы немного рассказать об изменениях, которые произошли — и на самом маршруте, и во мне самом, проработавшем собкором в Москве почти четыре года.
Как и в Норвегии, весна в Москве в этом году была поздняя, но дружная. Еще несколько недель тому назад тут было очень много снега, даже в центре российской столицы. Но в прошлые выходные все исчезло, и улицы города буквально расцвели.
Бюро телеканала NRK и наша квартира находятся прямо около Калужской площади, у станции метро «Октябрьская». Этот район по-прежнему именуется «Садовым кольцом», где гигантский транспортный поток идет вокруг центра.
На доске под бдительным присмотром Ленина
Когда я приглашал вас с собой на пробежку более трех лет тому назад, реконструкция большой площади, которую многие из вас видят за моей спиной, когда я веду прямые репортажи, едва ли была завершена.
Но сейчас она закончилась, и площадь стала местом, где собираются московские скейтеры. И не один-два, в некоторые дни их бывают много десятков. Для своих отчаянно смелых прыжков они используют большой постамент огромной статуи Владимира Ленина.
Похоже, что блаженной памяти Владимир Ильич не особо обращает внимание на то, что происходит под ним. Он по-прежнему немигающим взором смотрит на здание, в котором находится станция метро «Октябрьская».
Долой ларьки
Вокруг перехода под Ленинским проспектом еще недавно было грязновато. Когда ленинский Советский Союз начал распадаться в конце 1980-х годов, первые ростки капитализма появились именно вокруг станций метро в больших городах. Это были ларьки и временные магазинчики.
Но сейчас ничего этого не осталось, и перед большими дверями, ведущими вниз, в самую эффективную подземку в мире, выложена новая тротуарная плитка, и не осталось ни единого ларька.
Когда мэр Москвы Сергей Собянин пару лет назад приказал расчистить территорию вокруг центральных станций метро, это могло показаться жестоким. Кое-где временные ларьки и магазинчики были просто сметены, но я должен признать, мне нравится, как сейчас выглядят площади перед «Октябрьской» и «Добрынинской», двумя станциями метро в районе, где я живу.
Российский Пентагон
Все чисто и аккуратно сейчас и там, где я бегу по Москве к Парку Горького — «the Moskva down to Gorky park», как поют «Скорпионс» (Scorpions) в своей «Ветер перемен» (Wind of Change).
Здесь к тому же сделали новый и широкий тротуар, а это просто необходимо, во всяком случае, в этот субботний вечер. Парк Горького всегда был популярен, но мне кажется, что за те годы, что я прожил в Москве, популярность его только возросла. И я это прекрасно понимаю.
Парк все время меняется, а это значит, что ни одна пробежка не бывает похожей на другую.
В эту субботу все поглощены планированием открытия летнего сезона, с фонтанами и новыми цветочными клумбами. И в результате мне приходится внести изменения в привычный маршрут и бежать вдоль берега Москвы-реки. Я вижу здание Министерства обороны России, где наверняка весь этот день идет напряженная работа, поскольку прошло несколько часов с момента удара по Сирии, который возглавили США.
Российский Пентагон — весьма впечатляющее здание, построенное в типично советском стиле начала 1950-х годов. Несколько лет тому назад оно было перестроено и сейчас вмещает как Министерство обороны, так и Генштаб.
Думаю, что этим вечером я, как и многие другие, здесь, в парке, испытываем чувство облегчения, поскольку до прямой конфронтации между США и Россией из-за Сирии дело так и не дошло.
Мне кажется, я несколько раз слышу слово «Сирия», когда пробираюсь дальше среди толпы — я бегу по-прежнему вдоль реки по направлению к тому, что официально называется «Нескучным садом». На самом деле это — старейшая часть парка, история которого уходит в 1753 год.
«Нескучный парк»
Если переводить прямо, то «Нескучный сад» означает «нескучный парк» или «радостный парк», и для меня это лучшая и самая красивая часть пробежки — вне всякого сомнения. В том числе и после того, как я осенью прошлого года по ошибке внес некоторые изменения в свой привычный маршрут. Я тогда бегал с моим хорошим шведским другом Пером.
В разгар дискуссии о предмете истории, вызывающем наш общий интерес и связанном с драматическими событиями русской революции, я сбился с пути, и в результате мы оказались глубже в парке, чем обычно. И потом это стало моим новым обычным маршрутом, в том числе и потому, что я обнаружил еще один подземный переход через Ленинский проспект.
К сожалению, долго бегать нам с Пером не довелось. Неожиданно он стал в России нежелательной персоной. Это было ответом на то, что шведские власти выслали нескольких русских.
Для Пера, который большую часть своей жизни потратил на работу, связанную с Россией, в том числе и на русский язык и культуру, это стало тяжелым ударом — так же, как и для более 100 иностранных дипломатов, в частности, одного норвежца, которому сейчас, после Пасхи, пришлось покинуть Россию из-за того, что США, Великобритания и страны ЕС, а также Норвегия, выслали такое же количество русских.
С момента моих последних «корреспондентских заметок на пробежке» в овраге в парке появилось небольшое футбольное поле с искусственным покрытием. И там всегда полно футболистов, как бы рано я ни бежал. Хотя российская экономика в последние годы переживает давление, модернизация российской столицы продолжается полным ходом, и это касается в том числе и дворовых территорий между многоэтажными жилыми домами.
Тайны Донского монастыря
Ошибки в навигации во время пробежки с Пером привели к тому, что теперь я бегаю на километр больше, но одну из самых загруженных московских улиц могу пересечь надежным способом — под землей.
По пути к Донскому монастырю я пробегаю мимо того, что кажется промышленной зоной, немного непонятной.
Здесь всегда припаркован большой черный автомобиль, а в нем или возле него всегда по меньшей мере двое крепких мужчин. Думаю, что тот, кого они ждут, или кому принадлежит автомобиль, так и останется одной из многих тайн, которые мне придется увезти с собой в Норвегию неразгаданными, поскольку летом я заканчиваю работу собкора.
Но Донской монастырь и в неменьшей степени кладбище — часть истории России, в которой мне, несмотря ни на что, удалось немного покопаться. Там похоронен, в частности, Рудольф Абель, или Вильям Фишер, гений шпионажа, который какое-то время в 1930-е годы жил в Годлиа (Godlia) в Осло.
Здесь также стоит надгробный памятник Василию Блохину, полковнику НКВД, который возглавляет сомнительный список людей, собственноручно казнивших больше всех людей: 7 тысяч за 28 дней в 1940 году.
На боковой улочке к северу от монастыря в последние годы тоже произошло много всего. Тротуары заасфальтированы по-новому. В выходные движение по улице перекрывается, и в огромной палатке разбивается рынок — своего рода компенсация для тех, кому пришлось забыть о своих ларьках вокруг станций метро.
Надежда для российской журналистики?
И вот я уже смотрю на очень выразительную Шаболовскую радиобашню, построенную сразу после революции, в начале 1920-х годов. Радио должно было быть использовано для пропаганды — для того, чтобы русские положительно отнеслись к социализму. Планировалось построить башню высотой в 350 метров. Но из-за отсутствия материалов и денег удалось построить башню высотой в 160 метров.
Несколько лет тому назад ходили слухи о том, что башню хотят снести, но сейчас она охраняется государством — как часть русской и советской истории.
А что думают о ситуации в России сотрудники российского радио и телевидения? Формально в России сейчас никакой цензуры нет, на государственных каналах — тоже. И всё вовсе не так скверно, как, возможно, думают многие в Норвегии. В России много интересной журналистики, критической тоже. Но есть и четкие ограничения, и я вынужден признать, что иногда просто не мог смотреть российские телепередачи. Они меня подавляли и угнетали — благодаря моим российским коллегам.
Гастарбайтеры исчезли
На Мытной улице за те годы, что я проработал здесь, в Москве, произошли большие перемены. Причем, на правой стороне. Здесь расположена большая Морозовская детская больница, которая в последние годы полностью обновилась. Раньше мне приходилось буквально зажимать нос, когда я тут бегал, из-за запаха туалетов из бараков, где жили иммигранты из Средней Азии и других советских республик.
Сейчас их нет, а на месте бараков — игровые площадки и парки. Куда делись иммигранты, не знаю, но думаю, они по-прежнему где-то живут в жалких и нередко опасных условиях.
Последний рывок
На другой стороне улицы располагается большой комплекс, в котором одно из зданий своей архитектурой похоже на новое здание Музея Мунка в Бьёрвике в Осло. Но здесь за те четыре года, что я прожил в Москве, вообще ничего не произошло, сегодня эти красивые здания стоят, как пустые скорлупки.
Не является ли это символом того, что в России, где есть так много положительного, существуют также и большие проблемы?
Я делаю последний рывок в последнюю сотню метров к дому, где живу. Рекордов сегодня не было, я объясняю это тем, что это была одна из первых пробежек в этом году, и что форма моя потом непременно станет лучше.
Знаю, что мне будет очень не хватать и этих пробежек в Парк Горького, и самой российской столицы. И хотя у меня как у корреспондента еще осталось несколько месяцев, и хотя мир в эту субботу вздохнул с облегчением из-за того, что в Сирии на прошлой неделе все не вышло полностью из-под контроля, думаю, что мои последние месяцы в качестве собкора едва ли будут скучными.
