За несколько месяцев до того, как 26 апреля 1986 года произошел взрыв реактора на Чернобыльской АЭС, директор завода Виктор Брюханов сказал в беседе с корреспондентом: «Что ни говори, мы не обычное предприятие. Не дай бог, если у нас произойдет какая-нибудь серьезная авария — боюсь, что не только Украина, но и [Советский] Союз в целом не смогли бы справиться с такой катастрофой». Брюханов понятия не имел, насколько пророческими окажутся его слова.
«Непосредственной причиной аварии на Чернобыльской АЭС стало неудачное испытание турбины, — пишет Сергей Плохий в своем захватывающем рассказе о чернобыльской трагедии, написанном на основе тщательного исследования. — Но более глубокие корни кроются во взаимосвязи между существенными недостатками советской политической системы и серьезными проблемами в атомной промышленности». Например, из-за недостаточно строгих правил безопасности реактор был построен без учета таких требований к строительству железобетонного саркофага, какие существуют на Западе.
В результате аварии произошел выброс радиации, в 500 раз превысивший уровень радиации при взрыве бомбы, сброшенной на Хиросиму, что привело к загрязнению значительных участков территории Украины, Белоруссии и России. И хотя первоначальное число погибших было относительно низким — два человека погибли при взрыве, 28 человек умерли от лучевой болезни в течение первых четырех месяцев — с тех пор по причинам, связанным с радиацией, умерли еще тысячи людей. В книге «Чернобыль: История ядерной катастрофы» показано, насколько серьезно были дискредитированы атомная энергетика и политическая система. Неслучайно всего лишь пять лет спустя Советский Союз распался.
Когда в субботу вскоре после часа ночи взорвался реактор, два местных жителя, которые ловили рыбу в пруду-охладителе АЭС, увидели, как вверх взметнулись языки пламени, но продолжали рыбачить. «Они все видели, но ничего не поняли», — пишет Плохий. В своей слепоте они были отнюдь не одиноки, и чиновники всех уровней всячески старались держать остальных людей в неведении. Чтобы предотвратить распространение слухов об аварии, КГБ отключил междугороднюю телефонную связь в Припяти, городе, расположенного рядом с АЭС. В воскресенье в Припяти праздновали семь свадеб, несмотря на то, что с признаками радиационного поражения были госпитализированы 132 человека.
Когда Михаилу Горбачеву, новому кремлевскому лидеру, сообщили об аварии, он не слишком встревожился и не созвал экстренное заседание Политбюро. Министр энергетики и электрификации Анатолий Майорец в субботу вылетел в Чернобыль и тут же отклонил требования об эвакуации местного населения. «Опасность явно преувеличена», — заявил он. Но из-за масштабов разворачивающейся катастрофы это решение пришлось вскоре отменить.
Жителям Припяти сказали, что им можно будет вернуться через три дня. В 1996 году, когда я приезжал в Чернобыль, чтобы выступить с докладом по случаю 10-й годовщины аварии, Припять все еще была городом-призраком, все вокруг было опустевшим и заброшенным, как в день эвакуации. Ничего в городе не изменилось и сегодня. Как пишет Сергей Плохий, город напоминает современные Помпеи.
Трагедия в Чернобыле послужила наглядным примером умышленного запутывания вопроса о реальном положении дел и лжи. Когда сразу после взрыва шведские ученые обнаружили повышение уровня радиации, Москва сохраняла молчание. Почти три дня спустя советское информационное агентство ТАСС опубликовало лаконичное заявление, в котором признавалось, что произошла авария, но оно звучало так, будто ничего чрезвычайного в этом нет. По-прежнему не было ни информации об уровнях радиации, ни рекомендаций для населения региона. Позднее Михаил Горбачев попытался защититься от обвинений в том, что правительство намеренно утаивало всю правду. «Мы просто тогда еще не знали всей правды», — писал он в своих мемуарах. Но, как отмечает Сергей Плохий, Горбачев и его команда знали гораздо больше, чем они были готовы признать — и советский лидер действовал в этой критической ситуации отвратительно.
Ко времени проведения ежегодного первомайского парада в Киеве уровень радиации в украинской столице резко вырос. Однако Кремль настаивал на том, чтобы все шло по плану — якобы для того, чтобы предотвратить панику. Когда первый секретарь ЦК Компартии Украины Владимир Щербицкий возразил, Горбачев пригрозил исключить его из партии — что в политическом плане означало смертный приговор. Парад продолжался, и в тот теплый солнечный день в праздничном шествии рядом с родителями шли многие дети в легкой одежде. Сергей Плохий пишет, что неожиданным последствием этого «радиоактивного» парада стала «утрата режимом легитимности, которую он должен был усилить».
Михаил Горбачев заговорил об аварии публично лишь 14 мая, когда он обрушился с критикой в адрес Запада за использование новостей в целях антисоветской пропаганды. Тогда власти попытались избежать критики в свой адрес, «переведя стрелки» — приговорив Брюханова и других работников Чернобыльской АЭС к тюремному заключению. Как убедительно показывает Сергей Плохий, это было по большей части поиском виноватых, и этим не удалось остановить растущее возмущение по поводу контроля со стороны Москвы. Горбачев запоздало начал проводить свою политику гласности, надеясь показать, что советская система может реформироваться, проявляя терпимость в отношении более откровенной общественной дискуссии. Вместо этого затаенный гнев, вызванный на Украине чернобыльской катастрофой, и целый комплекс проблем в других частях страны стали причиной роста националистических движений, которые привели Советский Союз к распаду. «Чернобыль разбудил наши души», — написал украинский поэт-диссидент Иван Драч.
Крах старого режима породил новые проблемы. Россия решила, что больше не несет ответственности за дорогостоящую ликвидацию последствий аварии. АЭС была окончательно закрыта официально в 2000 году, и на завершение строительства нового массивного саркофага над поврежденным реактором, которое в основном финансировалось Западом, потребовалось почти 30 лет. Что касается территории вокруг атомной электростанции, Сергей Плохий пишет, что она будет опасной для проживания людей еще как минимум 20 тысяч лет. В этом смысле советское наследие продолжает жить.
Эндрю Нагорский работал, помимо прочего, в бюро журнала Newsweek в Москве и Берлине. Среди самых последних его книг — «Гитлерленд» ("Hitlerland") и «Охотники за нацистами» ("The Nazi Hunters").
