Портал Aktuálně.cz. взял во Львове интервью у Игоря Козловского, донецкого религиоведа и историка, который провел два года в тюрьме у пророссийских сепаратистов.
Aktuálně.cz: Какой была Ваша роль в событиях на Восточной Украине, где сегодня существуют две непризнанные республики, подконтрольные пророссийским сепаратистам?
Игорь Козловский: С самого начала конфликта я старался пробудить украинский народ и привлекал внимание к тому, что у нас происходит. В 2014 году Россия неприкрыто развернула деятельность на Украине.
— Что Вы имеете в виду?
— Первые так называемые демонстрации в поддержку отделения Донбасса организовало не местное население. Нам эти демонстранты элементарно не были знакомы. Поэтому мы создали «сопротивление». Около 15 тысяч человек вышло на улицы протестовать против того, что творится на Донбассе. Мы тут же столкнулись с агрессией со стороны тех, кого мы не знали. Они бросали в нас, например, светошумовые гранаты, ослеплявшие нас.
— Как на такое поведение отреагировала местная полиция?
— Мы очень скоро заметили, что полиция не собирается вмешиваться, и мы сразу же поняли, что полиция нас предала. В связи с этими событиями я организовал марафон молитв, в котором приняли участие представители 60 церквей. Участвовали и христиане, и мусульмане. Эти мероприятия продолжались вплоть до августа 2014 года.
— Почему они прекратились?
— Кто занимался Вашим делом?
— Министерство государственной безопасности, которое было создано по образцу советского НКВД.
— Почему Вы остались в Донецке, зная, что на Вас заведено дело и Вам грозит опасность?
— У моего сына синдром Дауна и более 20 лет сломан позвоночник. Я не мог уехать так же быстро, как остальные. Я должен был о нем позаботиться.
— Как Вас арестовывали?
— На улице меня поджидали двое мужчин с автоматами, которые «пригласили» меня в Министерство государственной безопасности. Они сказали мне, что все займет 20 минут. В итоге эти 20 минут затянулись на два года.
— Что с Вами делали после ареста?
— Меня бросили в подвал. Люди там лежали повсюду. В туалет можно было сходить два раза в день: в восемь утра и восемь вечера. Если, правда, об этом не забывали. В общей сложности на гигиену нам давались две минуты, за которые по сути ничего не успеваешь сделать. Кормили нас раз в день, если тоже не забывали…
— Какие мысли появляются в подобной ситуации?
— Через три дня, проведенные там, я стал очень беспокоиться за сына. Он остался один и без помощи умер бы. В тот момент они проникли в мою квартиру и забрали оттуда почти все. Потом за мной в подвал пришел человек, одел мне мешок на голову, и меня отвезли в «кабинет для допросов». В переводе — это пыточная.
— Можете ли Вы описать, что там происходило?
— Меня сразу же спросили, пытал ли уже меня кто-то, а потом приступили. Сначала меня били руками, а потом разными предметами, стреляли в голову, играя в русскую рулетку. Еще долго после их допроса я учился ходить заново. Только сейчас я снова начинаю чувствовать кончики своих пальцев, потому что они были сломаны.
— Представили ли Вам хоть какие-то доказательства того, что Вы организовали сопротивление против их «республики»?
— Во время пыток я был связан, а на голове был мешок. В руки мне дали два предмета цилиндрической формы и спросили: «Что это?» Я сказал, что понятия не имею. Мне ответили, что это мои гранаты, которые они нашли у меня дома. Так на гранатах остались мои отпечатки. Когда впоследствии я разговаривал с разными политическими заключенными, они рассказывали мне ту же историю.
— Они пытались получить от Вас какую-то информацию? Или чего они хотели?
— Я бы сказал, что они просто занимались садизмом. Они искали какую-то информацию, которая уличила бы меня в том, что я — враг народа. Они сказали мне буквально следующее: «Пришел русский мир. Мы — продолжатели НКВД. Мы не рассуждаем, а выносим приговоры».
— Сколько времени Вы провели в этом подвале?
— Около месяца. Потом меня отвезли в обычную тюрьму, в ту ее часть, которую при СССР называли камерами смерти. Там сидят самые тяжелые преступники и убийцы. Там почти невозможно существовать. Камеры или одиночные, или общие. Там я провел еще полгода. Приблизительно через год, во время которого ничего не происходило, начался суд по моему делу.
— Как выглядел этот суд в Донецкой Народной Республике?
— Интересно, что меня судил военный трибунал. Смысла в этом никакого не было. Я не офицер и не солдат. Они сделали так потому, что против приговора военного трибунала нельзя подать апелляцию. Они хотели найти доказательства того, что я — шпион или экстремист, но ничего не доказали. Из доказательств были только две гранаты.
— Что было после приговора?
— Меня отправили в тюрьму. Заключенные отнеслись ко мне уважительно, потому что я выделялся из общей массы. Там я пробыл до декабря прошлого года, когда меня обменяли на других заложников.
— Почему для обмена выбрали Вас?
— Мое дело вызвало большой международный резонанс. Посольства разных стран, начиная с Америки и заканчивая Ватиканом, заступились за меня перед Путиным. Одним из решающих моментов была заинтересованность Милоша Земана в моем освобождении.
— Впоследствии Вы узнали, как за Вас заступился президент Земан?
— Президент Земан якобы узнал о моем деле, и оно его заинтересовало. Когда я с ним встретился, то он объяснил мне механизмы того, как он пытался вызволить меня из тюрьмы.
— Как он это сделал?
— Сначала он решил написать лидеру донецких сепаратистов Александру Захарченко. Но Захарченко его проигнорировал и не ответил. Это Земан считает оскорблением. Посудите сами: Вы — президент европейской страны, пишете какому-то террористу, а он Вам не отвечает. По прошествии некоторого времени Земан связался с Владиславом Сурковым (советником российского президента). Наконец, Земан встретился с Путиным и попросил его освободить меня. Когда у одного президента есть личная просьба к другому, то такие просьбы часто выполняются. Я всем им очень благодарен, несмотря на их политическую позицию.
— Недавно Вы встретились с президентом Земаном. Как прошла встреча?
— Существовала договоренность, что встреча продлится 20 минут. Но в итоге она затянулась на час.
— Почему?
— Президент Земан был восприимчив к моим воззрениям. Это отличает европейских политиков от тех, кто с Востока. Я рассказал ему, что на самом деле происходит на Украине, и о проблемах, которые мы решаем. Мы пришли к единому мнению о том, что нужно вести конструктивный диалог с обеими сторонами. Земан сказал, что видит меня одним из участников этого диалога. Разумеется, я отстаивал позицию, согласно которой Крым принадлежит Украине. Но я также понимаю позицию Милоша Земана, у которого очень хорошие отношения с Россией, и он хочет их такими сохранить.
— Что еще интересовало господина президента?
— Мое мнение об исламе, ведь я являюсь автором нескольких публикаций о нем. Земан относится к исламу не совсем толерантно. Я же, наоборот, утверждаю, что ислам не является агрессивной религией. Агрессивны люди, которые злоупотребляют им для достижения собственных политических целей. Я попытался изменить его мнение и отметил, что радикалы только прячутся за исламом.
— Воспринимал ли он эти аргументы?
— Я должен сказать, что да. Но Земан сказал мне, что он — друг Израиля. Я тоже, но важно разделять ислам и террор. Мы не должны валить эти термины в одну кучу. Тем более что в Чехии нет проблем с исламом. Там нет беженцев. Поэтому я расцениваю позицию Земана по поводу ислама как жест в адрес Израиля.
— Говорили ли Вы на другие темы?
— Мы говорили о литературе и искусстве. Он спросил меня, напишу ли я книгу о произошедшем со мной за последние годы. Я ответил, что напишу. Каждый из нас остался при своем, но мы вели конструктивный диалог. Я поблагодарил его за усилия и помощь. Его жест для меня означает больше, чем наши непохожие мнения о политике.
— Президент спросил Вас, хотите ли Вы стать частью диалога о том, что происходит на Украине. Интересует ли Вас вообще нечто подобное после пережитого в Донецке?
— Чехи должны понимать, что живут близко к украинской границе. Если мы не решим проблему Донбасса и Крыма, чехи окажутся в опасности. Аннексия — худшее из международных преступлений. Внезапно сложилась ситуация, которая ломает всю систему международных договоренностей.
— Что такие государства, как Чехия, должны делать для урегулирования конфликта?
— Нужен конструктивный подход. Это важно, прежде всего, для журналистов. Необходимо постоянно обновлять информацию, говорить о происходящем. Я понимаю, что люди живут своей обычной жизнью, и конфликты за пределами собственной страны их мало волнуют. Как начиналась Вторая мировая война? Возьмем хотя бы Чехословакию. Когда Германия аннексировала без единого выстрела Судеты, все молчали. В итоге конфликт обернулся международной катастрофой.
— По-Вашему, санкции против России работают? Могут ли они помочь решить конфликт?
— Они могли бы быть более эффективны. Россия не маленькая страна и может со многим справляться, ведь у нее много ресурсов. Россияне — народ, который за свою историю привык терпеть давление со стороны других стран. И россияне привыкли затягивать пояса. Они относятся к этому как к части своей идентичности и гордости.
— Не забывать и говорить о конфликте, по-Вашему, является единственным способом его урегулировать. Вы провели несколько дней в Чехии. Как Вы думаете, понимают ли чехи, что сегодня на самом деле происходит на Украине?
— Я бы хотел, чтобы они понимали. Но, честно говоря, даже на Украине не все понимают, что там происходит.
— Некоторые в Чехии утверждают, что Россия правильно сделала, аннексировав Крым.
— Тогда давайте разделим Чешскую Республику и часть отдадим немцам. Ведь у них тоже есть свои интересы в Чехии. Однако мы понимаем, что исторический процесс сформировал государства из малых частей. Что такое современная Россия? Огромное количество народов, которые за свою историю она завоевала, и у каждого из этих народов есть свои интересы. Мы живем в 21 веке, когда границы государств закреплены, и границы Украины тоже.
— Часто приводится аргумент о том, что Крым Украине подарил Хрущев. Как Вы к этому относитесь?
— Все аргументы об исторической принадлежности Крыма России, а также аргументы о праве на самоопределение являются ангажированными. Манипулирование псевдоисторическими параллелями и ссылки на Хрущева не имеют к этому конфликту никакого отношения. Это манипулирование говорит о том, что люди не знают своей истории. Но у каждого есть право по-своему трактовать события, и у каждого есть право на собственное безумие. Однако это безумие не должно посягать на автономность государств.
— Может ли нынешний конфликт на Украине перекинуться на другие страны? Например, на Прибалтику или Кавказ?
— Прибалтика правильно решила свои проблемы с безопасностью, вступив в НАТО. Это был важный момент в прибалтийской истории. Этот шаг осложнил России ее вылазки. Но она может продолжать провокации с помощью русского населения, которое в Прибалтике многочисленно.
— А что касается государств, не являющихся членами НАТО?
— Мы видим, как Белоруссия пытается немного дистанцироваться от России. В Казахстане пытаются увеличить дистанцию с Россией, когда хотят перейти на латиницу, когда все чаще говорят о собственной государственности и укрепляют торговые связи с Китаем.
— Но о чем все это говорит?
— Россия постепенно лишается своих механизмов, которые обеспечивали ей контроль над этими территориями. Приходит новое поколение людей, которые не жили в Советском Союзе. На них, разумеется, тоже можно оказывать давление с помощью гибридной войны. И война эта охватывает не только бывшие республики Советского Союза, но и страны Европейского Союза. Россия является по природе своей агрессором, и хотя сама она этого не признает, так оно и есть.
