22 июля, в самый разгар лета революционного 1968 года, читатели «Нью-Йорк Таймс» наткнулись на удивительную трехстраничную статью. Автор этой статьи обличал бесчинства капиталистического и советского блоков в один из самых напряженных моментов холодной войны и бил тревогу перед неминуемой ядерной катастрофой. Статья бросалась в глаза даже не из-за своей главной мысли (автор не был на стороне ни капиталистов, ни коммунистов), а из-за подписи. Текст принадлежал перу Андрея Сахарова, одного из передовых советских ученых, разработавшего в 1950-е годы РДС-37, первую двухступенчатую термоядерную бомбу, успешно испытанную в 1955 году в Семипалатинске.
Многим соотечественникам Сахарова статья была уже знакома. Конечно, официально ее никогда не публиковали, но подпольно она, напечатанная в «Самиздате», передавалась из рук в руки в молодежных кругах противников СССР. В этот круг входил и Натан Щаранский, будущий помощник и переводчик Сахарова, недавно опубликовавший в «Нью-Йорк Таймс» статью, посвященную 50-летию со дня появления того памятного текста, который подтолкнул СССР к распаду: «Статья Сахарова имела нейтральный заголовок „Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе", но произвела эффект разорвавшейся бомбы». И эффект этот был таким сильным, что Сахаров из «самого заслуженного физика» моментально стал «самым значимым советским диссидентом».
Но откуда этот эффект разорвавшейся бомбы? Статья Сахарова начиналась с критики сталинизма, просуществовавшего в СССР в два раза дольше, чем фашизм в Германии: «Это — гораздо более изощренный заряд лицемерия и демагогии, опора не на откровенно людоедскую программу, как у Гитлера, а на прогрессивную, научную и популярную среди трудящихся социалистическую идеологию, которая явилась очень удобной ширмой для обмана рабочего класса, для усыпления бдительности интеллигенции и соперников в борьбе за власть, с коварным и внезапным использованием механизма цепной реакции пыток, казней и доносов, с запугиванием и оболваниванием миллионов людей». Миллионы людей были замучены или убиты тайной полицией. Представителем неосталинизма являлся и один из начальников Сахарова, заведующий отделом науки НК КПСС Сергей Трапезников.
Главная идея Сахарова состояла в том, что прогресс, личная свобода и мир должны идти вместе, поскольку ни один из этих трех элементов без остальных двух не имеет смысла. Само собой разумеется, что он имел в виду ввод советских войск в Чехословакию за пару месяцев до написания статьи.
Ученый предвидел возникновение многопартийной системы в СССР и других социалистических странах, а после этого «идейную победу реалистов, утверждение курса на углубление мирного сосуществования, укрепление демократии и расширение экономической реформы (1968-1980 гг.)». Этот оптимистический сценарий в какой-то степени предупредил то, что произойдет в перестройку. Сценарий Александра Солженицына, но более сдержанного, с научным складом ума, и решительным характером.
Взлет и падение советского диссидента
Само собой понятно, что статья получила немедленный отклик со стороны советских властей, которые тот час же отстранили Сахарова от проведения военных исследований и направили его в Физический институт РАН, где он занялся развитием теории элементарных частиц. Он был одним из выдающихся советских ученых, кандидат наук в 26 лет, доктор и член Академии наук в 32. Его часто сравнивают с Робертом Оппенгеймером. А статья его между тем, перепечатанная на машинке, переходила из рук в руки и читалась при свете свечей, засаживая диссидентское зерно в умы читавших. И читали не только на его родине, но и на Западе, где его предупреждения о нарастании ядерной угрозы не прошли незамеченными.
«Его посыл тревожный и освободительный: нельзя быть хорошим ученым или свободным человеком, если вынужден жить двойной жизнью», — вспоминает Щаранский, известный своей книгой «В защиту демократии», изданной в 2004 году и повторяющей тезис его наставника. Сахаров продолжал работать и постепенно превращался для Запада в символ советского диссидента. В статье 1973 года в «Нью-Йорк Таймс» его описывали как скромного, домашнего человека, без претенциозности, который предпочитает слушать и думать. Он представлялся таким же скромным, как и его двухкомнатная квартира, в которой он счастливо жил со своей женой, дочерью и матерью.
«Я убежден, что международное доверие, взаимопонимание, разоружение и международная безопасность немыслимы без открытости общества, свободы информации, свободы убеждений, гласности, свободы поездок и выбора страны проживания», — говорил ученый в нобелевской лекции, где он коснулся и темы жестокого обращения с заключенными. Его друзья постепенно исчезали. В сам день нобелевской церемонии его друг физик Сергей Ковалев был приговорен к семи годам тюрьмы и трем годам ссылки. Вернется обратно он только десятилетие спустя.
То же произошло и с Андреем Твердохлебовым, еще одним физиком и соратником Сахарова в борьбе за права человека. Однако судьба его сложилась по-другому: в 1980-х годах он эмигрировал в США, где продолжил свои исследования в Лихайском университете, а потом в Дрексельском, и умер в 2011 году в возрасте 71 года. Сахарова так никогда и не сослали в ГУЛАГ, в отличие от его ученика Щаранского, который после обвинения в шпионаже в пользу США в конце 1970-х годов провел девять лет в «Перми-35», исправительно-трудовой колонии в Сибири.
Пленник в своем доме
Десятиэтажное каменное здание. При входе мрачное дерево и две зеленые мусорки. Этот поселок за железным занавесом похож на любой спальный район Мадрида. Но здесь Сахаров провел под домашним арестом 6 лет, начиная с 1980 года, когда он открыто высказал свое мнение о вводе советских войск в Афганистан в 1979 году. И его, разлучив с женой и семьей, отправили в Горький (Нижний Новгород), город между Москвой и Казанью, закрытый для иностранцев. «Я продолжу жить, как жил раньше», — объявил он тогда.
С женой он снова встретится только четыре года спустя, в 1984 году. Ее тоже приговорили к ссылке. Можно не сомневаться, что жизнь Сахарова в Горьком была до мелочей расписана КГБ. Когда у его жены начались проблемы с сердцем, Сахаров держал голодовку за право Елены Боннэр получить необходимое лечение. В конце концов, он добился, чтобы ее прооперировали за границей. Освобождение супругов Михаилом Горбачевым в 1986 году, с началом перестройки, которую ученый предвидел еще 20 лет назад, стало одним из первых символических жестов нового главы страны после прихода к власти. Но Сахаров критически относился к президенту, поскольку считал, что реформы должны были идти гораздо дальше.
В один из декабрьских дней 1989 года Сахаров находился на собрании Съезда народных депутатов СССР, когда ему внезапно стало плохо. «Я очень устал», — сказал он присутствовавшим. Некоторое время спустя он умер от остановки сердца в возрасте 68 лет. За год до смерти он говорил: «Фраза „не стой на пути Горбачева" очень популярна среди советских интеллектуалов и наших друзей за границей. Но это опасно. Сегодня — Горбачев. Завтра кто-то еще, и гарантий нет. Будем честны, нет никаких гарантий». Сейчас, 30 лет спустя, в совершенно другом и в то же время очень похожем контексте, эти слова Сахарова неслучайно вспомнились его ученику.
