Прохладный вечер. Коммуна Люнген в Норвегии. Медсестра хирургического отделения, выросшая в финском городе Коккола, поворачивает ключ в двери дома вместе со своим мужем — инструктором по лыжам из Канады. Казалось, что супруги попали в сказку.
Вот они, новоиспеченные фермеры Мари и Колин Карверы (Mari, Colin Carver), недавно купившие участок по зову сердца. У подножья гор, у берега залива, более чем в ста километрах к северу от финской деревни Килписъярви. До норвежской губернии (фюльке) Тромс — полтора часа на пароме и автомобиле.
С того момента прошло уже два года.
«Стояло полнолуние. В горах лежал снег. Свет был синим. Мы смотрели друг на друга и думали: неужели это правда? Наше решение казалось правильным», — говорит Мари Карвер.
За окном высятся Люнгенские Альпы, словно вырезанные из открытки. Если бы та монетка упала на ладонь другой стороной, Карверы были бы сейчас не в Норвегии, а в Канаде.
Но вернемся к этому позже. Важнее — почему они остались.
Насколько сильно мы хотим, чтобы вся страна была заселенной, и что мы понимаем под «всей страной»? Может ли человек переехать куда-нибудь в глушь и надеяться, что общество будет гарантировать все необходимые условия для жизни? Такие масштабные вопросы сейчас обсуждаются во всех странах Северной Европы.
В Финляндии эту тему поднимают в новостях часто. В опросе финской телерадиокомпании «Юле» (Yle) четверо из пяти финнов выражали обеспокоенность в связи с неравным положением разных регионов страны. Цены на дома в маленьких деревнях падают, и даже такие города, как Савонлинна, вынуждены бороться за свое будущее.
В Финляндии и Швеции об урбанизации часто говорят как о естественном процессе — тренде, которому бесполезно сопротивляться.
Однако Норвегия решила проложить свою собственную лыжню. Разбогатевшая на нефти страна фьордов пытается заселить свои окраины, и она готова за это платить. Для стран Северной Европы это большое исключение.
Место проживания семьи Карверов — отличный пример норвежской модели. В северных коммунах губернии Тромс, а также во всей губернии Финнмарк есть безусловные преимущества для жизни.
В Финляндии подобное представить тяжело — только если какому-нибудь инициативному политику-центристу дадут неограниченное количество денег для реализации новых идей.
Вот список мер, из которых состоит программа Северной Норвегии.
Все переехавшие за работой на окраины ежегодно получают компенсацию кредита на образование в размере 2,6 тысячи евро, преподаватели — 4,6 тысячи евро. Жителям наиболее отдаленных территорий кредит компенсируется полностью.
Тем, кто создает фирмы, платить налог работодателей не нужно. Расходы на электроэнергию оплачиваются частично и без НДС. Подоходный налог ниже, чем в остальных регионах Норвегии. Эта программа действует с начала 1990-х.
«Ее создали в основном из-за кризиса рыболовного промысла», — рассказывает Анне Карин Олли (Anne Karin Olli), государственный секретарь Министерства местного самоуправления и модернизации Норвегии.
«Однако о прекращении программы речи нет. Она будет продолжаться».
По мнению Олли, в масштабах всей Норвегии самый значительный шаг региональной политики — привилегии в вопросах налога работодателя: чем в более отдаленном регионе ты трудоустраиваешь сотрудников, тем меньший налог ты платишь. Этот принцип действует для всей страны.
Конечно, это не бесплатно: за год выплаты государства составляют более чем полтора миллиарда евро, что сравнимо со всеми мерами поддержки, которые Финляндия оказывает своим фермерам.
С учетом мер по защите отечественного производства сельское хозяйство поддерживается в Норвегии гораздо сильнее, чем в Финляндии. Например, цены производителей продуктов из пшеницы и свинины в Норвегии в два раза выше, чем цены в Финляндии, стране ЕС.
Олли представляет норвежскую консервативную партию Хёйре (Høyre), которая делает акцент на развитии рыночной экономики. Однако основы щедрой региональной политики не подвергаются сомнениям даже в этой партии. Большую роль играют договоренности. На интернет-страницах правительства, во главе которого стоит партия Хёйре, четко написано: «Главные черты региональной политики необходимо сохранять» (opprettholde hovedtrekkene i bosettingsmønstere«).
Олли напоминает, что в Норвегии небольшие регионы получают значительные инвестиции. Так, в Люнгене с десятью тысячами населения, где сейчас живут Карверы, есть зал для скалолазания, бассейн, горнолыжный центр и обогреваемый футбольный стадион.
Не говоря о том, сколько стоят горные дороги и туннели. Или содержание более чем 50 аэропортов, не все из которых являются действительно необходимыми. Аэропорт губернии Тромс — не самый маленький и даже не самый северный.
Кроме этого, Ведомство по вопросам развития выплачивает предпринимателям, живущим на окраинах, щедрые пособия — например, три четверти первоначальных затрат на создание фермы.
«У нас недавно прошли с ними переговоры по скайпу, — говорит Мари Карвер. — Они очень воодушевлены».
Она идет вместе с Колином во двор, чтобы кормить коров шотландской породы хайленд. Для начала они купили четырех коров. Длинная челка падает коровам прямо на глаза, но еда приходится им по вкусу.
Карверы также собираются выращивать ячмень. Из него можно будет делать пиво в их маленькой пивоварне.
«Местной молодежи необходимо чувствовать, что здесь что-то происходит. Было бы здорово предложить им работу», — говорит Колин Карвер.
Заработок приносят и горы. Люнгенские Альпы широко известны среди любителей «диких» склонов. После многочасового подъема наградой будет спуск к арктическому морскому побережью.
«Если повезет, можно увидеть китов», — рассказывает Колин Карвер. Он отвозит группы к горам и проводит занятия по спасению при сходе лавины. В горы также можно пойти с палатками.
Карверов привлекла не экономическая выгода. Однако они почувствовали, что им здесь рады. «Идея дать работу местным жителям кажется более легкой для осуществления», — говорит Мари Карвер. Среди ее знакомых есть и такие, кто переехал в отдаленные регионы, чтобы погасить кредит за учебу.
До отправления парома Карверы успевают рассказать до конца свою историю с монеткой. Они встретились в кафе горнолыжного центра в Канаде. Влюбились друг в друга. Нужно было решать, переедет ли Мари в Канаду или Колин — в Норвегию. Оба варианта казались удачными. Колин рассказывает, что монетку для принятия решения действительно подбрасывали.
«Выпал „орел", и я продал все, что мог, и переехал в Норвегию, — рассказывает он. — С тех пор прошло уже десять лет». Карверы остались.
Эффективность мер региональной политики Северной Норвегии была изучена в 2012 году. Выяснилось, что эти меры сильно повлияли именно на то, чтобы переехавшие в отдаленные регионы оставались там жить. Люди, получившие наибольший объем помощи, оставались на более долгий срок.
Однако массовый переезд в малонаселенные регионы за этим не последовал. Норвегия тоже урбанизируется, и численность Люнгена продолжает сокращаться. Тем не менее жители, с которыми беседовали журналисты «Хельсингин Саномат» (Helsingin Sanomat), придерживаются мнения, что без специальной программы сокращение численности населения в отдаленных регионах происходило бы более резко.
Часть деревень Северной Норвегии была уже на грани вымирания, и самый известный пример этого процесса — остров Карлсэй в одноименной коммуне.
Чтобы попасть на остров, нужно проехать полтора часа к северу от губернии Тромс, а затем провести 45 минут на пароме.
В начале 1970-х Карлсэй стал символом запустения сельской местности. Об этом процессе даже написали песню: På Karlsøy i Troms («Карлсэй — островная коммуна в губернии Тромс»). Островитянам платили, чтобы они перебрались на континент.
Сопротивление оказали политизированные хиппи. Они начали переезжать на холодный остров коммунами, чтобы выращивать коз. Хиппи выступали против объединения Европы, ходили под красным флагом и хотели вернуться к природе.
На референдуме 1972 года норвежцы выступили против присоединения к европейскому сообществу. В то же время начали приносить первую прибыль месторождения нефти в Северном море. Для возрождения окраин появились средства.
С парома остров Карлсэй выглядит одиноким, но все же оживленным местом: на берегу восстанавливают бревенчатые дома XIX века, белая церковь сверкает посреди деревни.
Пристань заполонили бакланы, но там же нас ждет один из коренных хиппи: 67-летний Свен-Эгиль Хауген (Svein-Egil Haugen). Все эти годы он жил здесь со своей женой Грете (Grete). Они воспитали двух детей.
Седые волосы развеваются на легком ветру.
«Добро пожаловать на остров Карлсэй!» — говорит он.
Хауген продолжает придерживаться своих взглядов, но все же немного их корректирует. «В нашем отношении к вопросу о вступлении в ЕС тоже появились некоторые нюансы», — говорит он.
Норвегия по-прежнему не является страной ЕС, но платит за выход на внутренний рынок ЕС. В 1994 году норвежцы еще раз отказались от вступления в ЕС.
Грете Хауген подает бутерброды с лососем и брюнюстом (коричневый сыр, сделанный из козьего молока). Вид из окна поражает: склон, деревня, море и Люнгенские Альпы за морем. Где-то там живут Карверы.
«Это живой пейзаж, он всегда разный», — говорит Грете Хауген.
Любовь этой семьи к природе не означает отказ от технологий. Свен-Эгиль был директором школы в Карлсэй. В середине 1990-х эта школа была первой в Норвегии, сайт которой появился в интернете — малоизвестной на тот момент информационной сети.
Сейчас контакты между регионами являются существенной частью региональной политики во всех странах Северной Европы.
Здесь многие работают удаленно. Интернет и радиомачта стоят на том же холме, где в Средние века зажигали сигнальные костры. Их замечали на соседнем острове, где тоже зажигали костер. Подобным образом реагировал и следующий остров. И так до Финнмарка. «История этого места может рассказать о двухсотлетней коммуникации», — говорит Свен-Эгиль.
Тогда на острове жили за счет трески и овец. Сушеную рыбу везли на кораблях на рынки Южной Европы. В этом отношении мало что изменилось. Треска по-прежнему остается важным источником дохода.
В вечерних сумерках собственность Хаугенов неспешно возвращается домой.
Когда Свен-Эгиль Хауген выставляет ведро, овцы ускоряются. У них рога и длинная шерсть, и они идут прямо на хозяина. Колокольчики звенят. Эти овцы были известны еще во времена викингов.
Хауген рассказывает, что без большой поддержки выращивание овец на острове не было бы возможным. «Можно сказать, что от пособий получаешь больше денег, чем от продажи мяса».
Однако умирающие деревни спасаются не одними только пособиями. Гость острова Карлсэй понимает это, как только солнце садится за море. Начинается полярная ночь. Свен-Эгиль знает, как ее пережить.
«Должно быть весело, — говорит он. — Чувство единства, культура».
Меланхолия — это не по-норвежски. В начале 2000-х годов Хаугены организовали на острове красочный фестиваль альтернативного рока, который сейчас известен во всей Норвегии. «Это новая и важная связь с миром». Следующей весной здесь опять будет звучать рок-музыка.
Мы заходим в маленький магазин, в котором можно купить все что угодно. Здесь жители острова собираются по вечерам. Магазин держит 29-летний рыбак Шюр Олсен (Sjur Olsen), волонтер.
«Самые популярные товары — вафли и кофе», — говорит он. Они всегда есть в продаже. На стенах висят наивные и выразительные картины местного художника.
Хауген рассказывает, что на остров переезжали в три волны. Сначала приехали хиппи, затем — панки, и, в конце 1980-х, большая шведская мусульманская семья. Отец семьи был очень харизматичным, и вскоре часть островной молодежи стала исповедовать ислам. Хаугены продолжили разведение коз.
Празднующие панки и мусульмане иногда ругались, но не более того. Сейчас даже эти споры позади. Главный козырь острова — хорошая атмосфера.
Четвертое поколение жителей острова, по примеру Карверов, получает доходы из разных небольших источников, природы и из города.
Шюр Олсен хочет обзавестись собственной лодкой для ловли трески. Его сверстница Майя Ми Самуелсен (Maya Mi Samuelsen), в свою очередь, путешествует по всей стране как танцовщица и при первой возможности возвращается восстанавливать свой родной дом. Ее муж работает в отеле губернии Тромс.
Самуэлсен сидит за столом с вафлями, глаза блестят: «Нет места лучше, чем это. Взгляните!»
Он уверен, что в мире, где все развивается волнообразно, вскоре вновь начнется период, когда люди начнут возвращаться к широким просторам.
Паром отходит. Уже совсем темно. Я обдумываю причины для переезда, о которых мы услышали от местных: свобода, заметные результаты собственной работы, свой график, природа.
И спокойствие. Об этом Карверы и жители острова Карслёй говорят практически слово в слово: когда возвращаешься домой из города, пульс начинает замедляться уже на пароме.
Мы запрыгиваем в машину. Едем к городу по черной дороге. Замечаем трех оленей и подъезжаем к ним. Останавливаемся.
Блики северного сияния заполняют небосвод. Я вижу своими глазами: в глубине зеленого цвета вспыхивает что-то красное.
