Нынешняя система международных отношений, точнее целый ряд ее параметров (в качестве иллюстративного примера приведу систему ООН с эксклюзивным положением пяти постоянных членов Совета безопасности или так называемые Бреттон-Вудские институты), сформировалась по результатам Второй мировой войны.
Поэтому не удивительно, что интерес к этой теме не угасает, причем не только со стороны военных историков, специалистов по стратегии, логистике, юристов-международников и экономистов, но и, конечно, со стороны политиков. С конца Второй мировой войны прошло почти 74 года. Тех, кто в ней воевал, становится все меньше, и через несколько лет не останется уже ни одного. Поэтому именно от политиков ожидают, что они сохранят для общественности наследие этой войны, которая нанесла такой огромный урон и принесла столько страданий, поскольку… Поскольку почему? Каково, собственно говоря, наследие Второй мировой войны, и как с ним «правильно» обращаться?
Уроки и предпосылки против реальности
На первый взгляд кажется, что вопрос простой, и на него уже ответили еще во время создания ООН в 1945 году. Ведь всем нам хорошо известно, что эта война была самым разрушительным конфликтом в истории человечества. Главным виновником был национализм, подкрепленный тоталитарной идеологией. Технический прогресс способствовал тому, что от войны страшно страдали не только солдаты, но и мирное население в тылу. Агрессивные державы были повержены благодаря огромным усилиям и сотрудничеству коалиции стран под руководством так называемой Большой тройки. Некоторые этнические группы особенно пострадали от систематического истребления, в связи с чем международное право «обогатилось» такой категорией, как преступление против человечества. Было разработано новейшее, высокоэффективное оружие, в том числе ядерное… Поэтому мы должны стремится к тому, чтобы больше ничего подобного не повторилось, то есть для этого победители, на чьих плечах лежит ответственность за поддержание послевоенного мира, должны сотрудничать.
Однако в реальности все иначе. Человечеству (пока?) удалось избежать большой войны, но вместо мирного сотрудничества в системе международных отношений на протяжении 40 лет доминировала холодная война, которая не переросла в мировую конфронтацию скорее из-за ядерного сдерживания и «равновесия страха», чем из-за умения учиться на ужасном опыте прошлого.
В ноябре этого года мы отметим 30-ю годовщину падения Берлинской стены и американо-советского саммита на Мальте, где Джордж Буш старший вместе с Михаилом Горбачевым официально объявили о конце холодной войны. И нам снова придется признать, что хотя тем самым они и открыли двери для экономической глобализации, которая во многом объединила мир больше, чем когда-либо, миру все равно так и не удалось прийти к единой системе неких общих ценностей.
Мечта начала 90-х годов прошлого века о том, что все человечество встанет на путь либеральной демократии и рыночной экономики, растаяла, и вместо глобальной кооперации перед нами все явственнее проступают черты высококонкурентного мироустройства, которое по своей сути тяготеет к конфронтациям. Учитывая все вышесказанное, было бы наивно и безответственно предполагать, что во всем мире произойдет такая же рефлексия, которую после Второй мировой войны удалось провести нам (большинству из нас), европейцам.
Какую же роль на нашем континенте играла, играет и будет играть Вторая мировая война? На первую часть вопроса ответ дать просто. В результате войны Европа разделилась на Восток и Запад. В восточной части доминировал Советский Союз, который превратил все страны, оказавшиеся в его сфере влияния, в своих сателлитов. Формально они оставались суверенными и независимыми государствами, но на самом деле в каждом из них властными монополистом являлась коммунистическая партия, которая признавала ведущую роль Москвы.
Кремль взял свою часть Европы под политический контроль, а кроме того, разместил на территории сателлитов свои войска. Экономический потенциал этих государств обусловливался существованием Совета экономической взаимопомощи, а военный — Варшавским договором. Все это СССР, на который во время войны легло самое тяжкое бремя и который понес самые большие потери, формально обосновывал результатами Второй мировой войны (актом освобождения) и своими справедливым желанием сделать так, чтобы территории, с которых на него напали нацисты, уже никогда не стали плацдармом для агрессии.
Кремль успокоился
Государства, находящиеся на Западе, не стали американскими сателлитами, но доминирование Соединенных Штатов в военной и экономической сфере на их территории было бесспорным. Мало что подтверждает это так же хорошо, как экономическая помощь в виде плана Маршалла и возникновение НАТО, цель которого первый Генеральный секретарь, лорд Гастингс Исмей, емко охарактеризовал так: «Цель НАТО — не допускать Россию в Европу, обеспечивать американское присутствие в Европе и держать Германию в подчиненном положении».
С моей точки зрения, стоит подчеркнуть, что решающим импульсом для возникновения НАТО, основанного в апреле 1949 года, был коммунистический поворот в феврале 1948 года в Чехословакии. Именно это событие окончательно убедило Запад в том, что Сталин не собирается считаться ни с кем и ни с чем и захватит все, что не сможет и не захочет ему сопротивляться. Послевоенное разделение Европы на Восток и Запад формально закрепило подписание Заключительного акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе летом 1975 года в Хельсинки.
Через 30 лет после окончания войны казалось, что Европа разделена «на вечные времена» и Москва, удовлетворив свои амбиции, успокоилась, но это не означает, что наследие войны утратило свою важность. Кремль продолжал им пользоваться, не только шантажируя им «освобожденных» сателлитов, но и обосновывая им мнимую необходимость конфронтации с Соединенными Штатами и их союзниками. Наследием войны в Европе пользовались с конца 40-х годов и, главным образом, после принятия ФРГ в НАТО в 1954 году, а в конце 50-х годов выяснилось, что им также можно воспользоваться в контексте деколонизации и в рамках ООН в третьем мире.
Точно так же, как успешно выдавали за нацистского наследника узника нацистского режима канцлера Конрада Аденауэра, прекрасно «продавался» образ британца, француза, португальца или американца как «двоюродного брата» нацистов в Малайзии или Кении, Индокитае или Алжире, Анголе, Мозамбике или Вьетнаме. Шедевром советской пропаганды было приравнивание нацизма и сионизма. Так объяснялась поддержка национально-освободительных движений в арабском мире.
В качестве иллюстрации двойных стандартов в подходе к наследию Второй мировой войны в советском блоке можно привести историю некоего Ченджераи Хунзви. Из борца с режимом белых в Родезии в 60-е годы после 2000 года он, встав во главе союза ветеранов, превратился в закоренелого преступника и террориста, который еще в 60-е годы взял «боевую кличку» Гитлер, а в 70-х учился в социалистической Румынии и Польше…
Простите, пожалуйста…
Совершенно иначе и с намного более убедительными результатами с наследием войны обращались по другую сторону железного занавеса. Признание вины, постоянные просьбы простить и обещание не допустить реабилитацию нацизма легли в основу не только послевоенной идентичности (Западной) Германии, но и Европейского объединения угля и стали в 1951 году. Снова и снова нужно говорить, что конфликт из-за сырья и территорий является самой частой причиной войн между государствами, и между Германией и Францией такие конфликты случались «регулярно» с 1870 года. Это приводило к гибели людей, материальному ущербу, а кроме того, из рук в руки постоянно переходил Эльзас, Лотарингия и Саар. Каждый раз победитель преумножал в ущерб побежденному свое сырьевое богатство (либо это был уголь для Франции, либо сталь для Германии), которых ему недоставало до конфликта.
Возможно, сегодня это кому-то покажется неважным, но решение пользоваться вместе углем и сталью, базовым сырьем для тяжелой промышленности, без которого невозможно выстраивать военный потенциал, было революционным и чрезвычайно значимым. Когда-то утопическая идея постепенно обрела форму крупнейшего экономического блока мира, который базируется на доверии между членами, которых, казалось бы, сама судьба обрекла на вечную вражду.
Но нежелание враждовать было документально закреплено в Елисейском договоре 1963 года и, в том числе, в его Аахенском продолжении. Тогдашнее немецкое руководство сумело признать свою вину и попросить прощение, что еще в 50-е годы способствовало постепенной нормализации отношений ФРГ с СССР, а впоследствии также с Польшей и другими государствами, пострадавшими от нацизма.
Катынь — да, геноцид — нет
Еще один серьезный перелом в восприятии Второй мировой войны произошел в конце 80-х годов благодаря перестройке, которую тогда начал в СССР Михаил Горбачев. В 1985 — 1989 годах советское руководство постепенно дало возможность исследовать темные моменты советской истории. Вероятно, самое большое международное внимание тогда привлекли массовые расстрелы польских пленных весной 1940 года, известные как Катыньский расстрел. В 1990 году СССР признал, что было убито 22 тысячи пленных по прямому распоряжению Сталина и руководства Союза тех лет. Приказ привел в исполнение НКВД.
Совершенно обоснованно тут можно возразить, что точно так же, как на протяжении долгого времени в СССР проживали, оставаясь безнаказанными, те, кто совершал советские/сталинские преступления, в Германии и других странах Запада оставались нацистские преступники. Денацификация не была завершена, и некоторые преступники бежали за рубеж, а многим даже не пришлось никуда бежать. Но подход Германии ко Второй мировой войне и тоталитарным режимам коренным образом отличается от подхода СССР и современной России.
Пьяный Ельцин и осторожный Путин
Если в 90-е, когда во главе России стоял «пьяный» Борис Ельцин, Москва была готова признать вину за ряд преступлений, то после 2000 года ситуация начала стремительно меняться. Тогда к власти уже пришел «осторожный» Владимир Путин. Многое говорит о том, что сначала отказ объяснялся даже не нежеланием открывать архивы и признавать ответственность. Кстати, Путин и другие высокопоставленные представители российского политического истеблишмента несколько раз, пусть и неохотно, пошли на это. Главная причина, скорее всего, заключалась в том, что чем больше выяснялось о преступлениях сталинской эпохи (а они, бесспорно, сопоставимы с преступлениями нацистов), тем больше от Москвы отдалялась не только Прибалтика, но и Украина и другие советские республики. Поэтому в мае 2009 года президент Дмитрий Медведев заявил о создании специальной президентской Комиссии по защите российской истории, цель которой — противодействие попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России.
Вероятно, никого не удивит, что ситуация снова очень изменилась после российской аннексии Крыма и начала войны на Восточной Украине. Россия объясняла тогда свои действиям защитой русскоязычного населения от мнимой угрозы геноцида со стороны фашистов, которые в ходе незаконного переворота, как считают в Кремле, пришли к власти в Киеве.
С весны 2014 года российское медиа-пространство, а также телевидение и кинотеатры снова переполняются воспоминаниями о Великой Отечественной войне, которая оказалась в центре российской политической идентичности. Скорее всего, российское руководство понимает, что историю нельзя изменить и полностью переписать, однако, снова и снова повторяя советскую версию тех событий и не мешая вновь превозносить Сталина, российская власть транслирует и российскому обществу, и Европе послание о том, что и почему она (не) уважает.
Путин и российская элита (за редкими исключениями, к которым можно отнести, например, министра культуры Владимира Мединского) не изображает из себя специалиста в области истории, но активно интерпретирует события прошлого для того, чтобы Россия, как преемница победившего СССР, оставалась на самой вершине мировой пирамиды власти. В отличие от Германии, где события 1933 — 1945 годов расценивают как напоминание, Россия считает произошедшее в 1917 —1945 годах абсолютным пиком российской и мировой истории.
Ленинград от немцев мы защитим и сегодня
Примечательным доказательством того, как по-советски действуют современные российские политические элиты, стали слова президента Путина, сказанные по случаю 75-й годовщины снятия блокады Ленинграда. Он заявил: «Наш долг — передать дальше, правнукам победителей, всю героическую правду о блокадном Ленинграде…» Однако героическая версия правды имеет очень мало общего с тем, что на самом деле происходило в Ленинграде в те страшные годы.
В этой связи стоит отметить возмущение, с которым сенатор Алексей Пушков, бывший председатель Комитета Государственной думы по международным делам, отреагировал на статью в «Зюддойче Цайтунг». Ее автор позволила себе заметить, насколько странно, что годовщину снятия блокады Ленинграда (причем автор ни на минуту не усомнилась в вине немцев и назвала блокаду актом геноцида) отмечают триумфальным военным парадом, а не панихидой.
В своем «Твиттере» Пушков написал, что у немецких СМИ нет никакого права критиковать то, как русские отмечают снятие блокады, и что немцы должны молчать или ограничиться описанием тех преступлений, которые немецкий рейх совершил против русского народа. Эта запись получила большой резонанс. Она очень контрастировала со сдержанным сообщением Министерства иностранных дел о том, что Москва приветствует гуманитарный жест немецкого правительства, которое решило выделить 12 миллионов евро на реконструкцию больницы для военных ветеранов в Санкт-Петербурге, как сегодня называется Ленинград. А ведь, к слову, это намного больше, чем оставшимся в живых ветеранам дает их собственная страна.
Автор — политический географ, сотрудник Факультета социальных наук Карлова университета и Столичного университета в Праге.
