Она высокая, изящная, в черном траурном одеянии. Проходя мимо него, она приподнимает подол юбки, мимолетно и с достоинством демонстрируя точеные ножки. Она была просто прохожей, эфемерной безымянной фигурой, а он был Бодлер и написал о ней строки, которые, живи он сегодня, он бы уже не написал. Потому что никто не будет уже воспевать прохожих, будучи сражен их мимолетной, безразличной походкой. Уже не будет Брассенса, а потом Де Андре, поющих и «оплакивающих всех прекрасных прохожих, которых нам не удалось удержать».
Притяжение во времена мобильных приложений — это нечто иное. Если вас поразила (в значении «взволновала, сразила») неизвестная накануне в 11 часов на станции в Риме, или как-то на днях вас поразил мужчина на выставке Писсарро (который как раз любил писать прохожих), вам повезло больше, чем Бодлеру или Брассенсу, пожизненно обреченным воздыхать по недосягаемому. Если вы загрузите приложение «Хэппн» (Happn), то благодаря определению геолокации, алгоритму и контакту, все у вас в кармане.
Существует новое подручное, поэтичное и гуманное средство для хищников взгляда, партизан любви, незадачливых следопытов. Приложения плетут сети за нас, компенсируют робость, наши промедления, возмещают случайные огрехи, дают возможность выиграть время (в форме реконструкций и продолжений) и помогают найти нам родственную душу. Да, они лишают нас магии встречи, но способны создать новую: с приложением «Уанс» (Once) в полночь перед тобой возникает профиль, всего один в день, или сейчас, или никогда, как говорится в сказке. И если тебя не назовешь ни Джеком Лондоном, ни Хемингуэем, профессионалами риска, на этот случай имеются такие приложения, как «Лаву» (Lovoo), которые указывают вам возможных возлюбленных в городе, где ты живешь, а также в районе, помимо присутствующих на улице, где ты сейчас читаешь эту статью. Если же ты выходишь из дома и в пиццерии видишь кого-то, кто тебя заинтересовал, и у вас обоих есть профиль в радетельном приложении, то встреча — точнее, совпадение — становятся вполне вероятна.
Если раскрывать тему полностью, то имеются приложения и для лентяев, и для диванных ищеек — а впрочем, даже Фрейд хвастался в своем дневнике тысячами любовниц, завоеванных (по крайней мере, я так полагаю) на диване, обитом тканью с экзотическим узором.
С другой стороны… Если сейчас и без того настолько трудно встретиться и понравиться друг другу в любом городе, живущем предметной жизнью, так почему бы не попытаться сделать это в городе, не видном для глаза, с его таинственными, но прямыми проулками, действенными путями алгоритмов и развязок «Тиндера» (Tinder), самого широко используемого приложения для мужчин и женщин любого возраста? Если обычные возможности для случайной встречи редки или неудачны, почему бы не устранить сам случай или не приручить его? Хотя, конечно же, детективы и триллеры — самый распространенный жанр в не читающей стране, закрыв книгу, мы все же предпочитаем риску проторенные всемирной сетью маршруты, которые подсказывает нам навигатор, перекрестки алгоритмов. Они упрощают нам труд, снижают риск незащищенности.
Но как же развивается в этой подспудной жизни сентиментальный сторителлинг? И здесь повествование получает новый поворот, и, если не считать сюжетов со стандартным развитием типа контакт-знакомство-пара, то старая схема, состоящая из завязки, развития и эпилога переживает переворот. И здесь над схоластическим Аристотелем победу одерживает гибридный и многофокусный Дэвид Линч. Отношения, строящиеся по модели приложений, не линейны и не прогрессивны, а экспансивны, разнонаправленны, часто взаимозаменяемы, потому что изменился даже способ рассказа о них.
Мы перестали даже называть их «романами», потому что это не-романы в не-местах. Или, скорее, гиперроманы в гиперместах, потому что всемирная сеть — это гиперпространство. Полиамур и общие платформы вместо классической петрарковской монолюбви. Появляется новая нарративная завязка, словно вы оказываетесь ровно в середине повествования, минуя преамбулы и введения (кто теперь вспомнит пресловутое объяснение в любви?) и обещания постоянства, достигая при этом предельной близости. После чего можно остаться там, на этой территории быстрого и доведенного до крайности контакта, без развития сюжета, без последствий, потому что, быть может, этот контакт повторится в той же форме или, быть может, это последний раз, но невозможно предвидеть при этом головоломки и квесты с побегом, так же, как и сценарий с забвением. Сохраняешь в контактах номер телефона, но связи нет, потому что недостает нити повествования — их много, и они все перепутаны. Время от времени можно обменяться смайликом, послать сердечко. Но памяти не останется. А, стало быть, и забвения тоже.
Будь жив Кальвино, то какие уж там лекции в Америке и потенциальное повествование! Модель Проппа (конфликт двух сторон, противостояние антагонистов, разрешение конфликта) замещается более конвульсивным сюжетом, свойственным американским телесериалам, с разными точками зрения, большим количеством персонажей, временными сдвигами, саспенсом и перемещениями. Как бы то ни было: мы живем в перманентном настоящем, где все происходит одновременно и в прямом эфире.
Если у романа нет настоящего начала, то, с другой стороны, у него не может быть конца. История, которой нет конца. Где категория бесконечного измеряется не потусторонним и метафизическим, а, напротив, посюсторонним, состоящим из пробок и гула.
Когда любовь заканчивается, пел Коччанте, кажется, будто у тебя в животе открылась брешь, в голове — пустота, ты бы хотел сменить лицо, изменить имя, воздух, жизнь. Когда она заканчивается. Но если роман не завершается — объяснением ли или невнятным ритуалом прощания — то можно сказать себе, что она и не закончилась, так? И, быть может, она способна возобновиться. Однако ты оказываешься в подвешенном состоянии. И почему-то чувствуешь себя даже ущемленной, обессиленной.
Кабинеты психоаналитиков заполняются тридцати-сорокалетними, которые охвачены страхом — перед преходящим, перед утратой. Они рассказывают истории о смятении и дезориентации, они утратили центр, горизонт. Истории об исчезновении, где другой/другая внезапно исчезают, не давая больше знать о себе, блокируя твое имя во всех контактах и во всех сферах доступа. Это истории о привидениях, фантазмах, которые появляются снова как ни в чем не бывало, причем чаще мужчины, чем женщины. Философ Жиль Липовецки (Gilles Lipovetsky) называет их «seductor interruptus», временный соблазнитель, который делает ставку не на капитуляцию, а на социальную силу завоевания, и это бесконечно далеко от эстетической игры знаков и ритуалов Бодрийяра.
Однако. Если бы по улицам мира не прошла случайная незнакомка своей роковой и завлекающей походкой… Если бы на перекрестке не встретилась недосягаемая Незнакомка с неоднозначным, манящим взглядом, с равнодушным или стремительным шагом, который потряс художника, то мы бы лишились значительной части литературы, от Данте и Петрарки до «Проклятых поэтов». И многие роковые, случайные встречи запечатлены лишь во взгляде, отраженном на страницах Мопассана, Флобера, Чехова, Пруста, Бранкати.
Закончилось время прохожих, неясных фигур, предавшихся своим мыслям, недосягаемых «жертв», «ангелов времени», символов древней женственности, неуловимых и, более того, немых, идеальных в рамках определенной мужской системы образов, свойственной охотникам-декадентам. Сегодня женщины не проходят мимо, они идут. Они целенаправленно движутся в каком-то направлении: в школу ребенка, в управляющий совет, в спортзал, в супермаркет, в офис, к пожилой матери, — у каждой свой повседневный ринг. А их дети вживляют себе под кожу микрочипы — по крайней мере, так происходит в будоражащем воображение сериале канала «Нетфликс» «Осмос» — которые, черпая данные непосредственно из мозга, приведут их к второй половинке, тоже представленной и замеченной в каталоге одиноких душ. В лишенном жизненных сил и утомленном будущем Париже.
Да, было лучше, когда по нему бродил пьяный Бодлер, выслеживая на гравиевой дороге свою прохожую в черном. И ничего, что он дальше «смело шагал под колеса карет».
