По словам российского президента Владимира Путина, «русофобы», «агрессивные националисты» и некоторые страны (кивок в сторону Украины и прибалтийских государств) ведут войну против русского языка. Это сильное утверждение. Но поскольку русский считается единственным крупным языком, монополией на который владеет одноименное государство, то оказываемое ему сопротивление и те потери, которые он несет, намного значительнее того, с чем сталкиваются другие широко распространенные языки.
Как сообщает справочник по языкам мира «Этнолог» (Ethnologue), авторы которого ведут каталог из семи с лишним тысяч живых языков, русский язык занимает восьмое место в мире, и на нем говорят 258 миллионов человек. Это один из немногих языков, носителями которого являются очень многие люди, живущие за пределами титульной страны. Численность населения России — 145 миллионов человек.
Страны, откуда такие языки ведут свое происхождение, обычно не обладают монополией на установление языковых правил и правом собственности на них, да и не хотят ими обладать. Соединенные Штаты и Британия в равной степени являются важными источниками английского языка, но ни одна из этих стран не пытается навязывать свои стандарты Австралии или Индии. Китай содействует распространению мандаринского наречия китайского языка по миру посредством институтов Конфуция. Однако тайваньский вариант китайского, являющийся официальным языком Тайваня, отличается от языка материковой части, и жители острова этим гордятся. Германия не пытается диктовать правила и нормы немецкого языка народам Австрии и Швейцарии. Французы смеются над бельгийцами, но не могут заставить их пользоваться теми же идиомами и произношением, что и парижане. И наверное, сегодня логичнее изучать бразильскую версию португальского языка, чем тот язык, на котором говорят в Португалии.
Но русский язык не такой. Томаш Камуселла (Tomasz Kamusella), занимающийся исследованиями языковой политики и истории в шотландском Сент-Эндрюсском университете, насчитал 22 государства, где русский широко используется «в письменной и устной речи, в средствах массовой информации, в администрации, издательском деле и сфере образования». По степени распространенности он похож на арабский язык. Но в прошлом году Камуселла написал, что «русский является единственным в мире языком, который считается однородным и единым, без каких-либо отклонений по государственному и этническому признаку. Такая ситуация объясняется тем, что Россия и прочие постсоветские государства соглашаются с идеологизированной точкой зрения Москвы, которая настаивает, что если русский является для человека первым языком, это верный признак его принадлежности к русской нации, хотя такой человек может быть гражданином другой страны, а не России. Такое стремление Москвы к национальному и языковому единству и однообразию, столь типичное для стран Центральной Европы, является неслыханным явлением для государств, где в официальных и образовательных целях используются другие языки мира».
Правила русского языка и официальные словари составляются в Москве. Любое отклонение от нормы, случающееся в других местах, где говорят по-русски, подвергается критике и считается ошибкой. Иногда этот вопрос даже принимает политическую окраску. Одним из примеров является использование предлога со словом «Украина». Москва считает нормой словосочетание «на Украине», в то время как русскоязычные жители этой страны говорят «в Украине». Смысл один и тот же, но по одному только предлогу можно довольно точно определить политические взгляды носителя на российско-украинские отношения.
Это многое объясняет в том любопытном обмене мнениями, который состоялся во вторник в Кремле на заседании Совета по русскому языку. Вспомнив о том, как Путин говорил про войну против русского языка, советник президента и праправнук автора «Войны и мира» Владимир Толстой призвал учредить специальную государственную программу, которая позволит остановить неуклонное уменьшение «Русского мира» за пределами Российской Федерации:
Ведущаяся в так называемом цивилизованном мире война против русского слова, русского языка, позволяет рассматривать его как мощнейшее, грозное оружие, а значит, это оружие должно быть в полной боевой готовности.
Путин ему возразил:
Давайте не будем употреблять таких слов. Я серьезно говорю, в этом есть смысл — не употреблять этого. Почему? Потому что если это оружие, с ним начнут бороться как с оружием. С ним и так борются, но по другим соображениям. Да, это сила в известной степени, такая мягкая сила. Этого, мне кажется, вполне достаточно.
Путинская пропагандистская машина считает русский язык средством общения с так называемым Русским миром, к которому относят диаспору, то есть, русскоязычное население постсоветских государств, отрезанное от России с распадом Советского Союза. Официально их называют «живущими за границей соотечественниками».
Концепция разделенной русской нации требует централизованного подхода к языку как к средству сохранения связей этих людей с матушкой Россией. Но по мнению постсоветских наций, особенно прибалтов, разница между средством и оружием, между диаспорой и пятой колонной очень невелика. Ведь поддержанные Россией сепаратистские восстания в Молдавии в начале 1990-х и на востоке Украины с 2014 года, а также аннексия говорящего в основном по-русски Крыма Россией произошли после того, как Молдавия и Украина отказались признавать русский официальным языком.
Однако можно говорить о том, что далеко не все русскоязычное население, живущее в постсоветских странах, в Европе и в других местах (а таких людей десятки миллионов) принадлежит к диаспоре, желающей сохранить связь с Россией. Многие считают себя членами этнического меньшинства, чьи интересы прочно связаны с политикой страны проживания (такова общая черта в Прибалтике). Многие считают себя многоязычными членами своего общества (так часто бывает на Украине) или иммигрантами, готовыми интегрироваться в европейскую культуру (частый случай в Западной Европе).
Путинский подход к управлению Россией вызывает рознь, и он отнюдь не главенствует в тех многочисленных общинах, которые говорят по-русски. Я знаю некоторые семьи эмигрантов в Германии и США, которые приняли осознанное решение не учить своих детей русскому языку, дабы они полностью адаптировались в новом обществе, отказались от любых связей с Москвой и от того, за что она выступает.
Для тех, кто хочет и дальше говорить по-русски, например, для моей семьи, утверждение Кремля о том, что русский язык является его оружием или даже источником мягкой силы, является безосновательным. Вместо этого я поддерживаю идею Камуселлы о множественных географических вариантах русского языка. В наших компьютерах есть программы проверки правописания на английском языке, и там есть варианты для США и для Британии. Такие же программы должны существовать на выбор для русского в России, русского на Украине и русского в Латвии.
Москва вкладывает средства в русский язык как в оружие и инструмент мягкой силы, что для нее вполне логично. Точно так же странам с крупным русским населением имеет смысл составлять словари, заниматься исследованием и преподаванием русского языка без какой-либо помощи и вмешательства со стороны Москвы. Если язык может быть оружием, значит, его можно использовать и в мирных целях. В таком случае ограничения на русскоязычный контент, существующие сегодня в ряде постсоветских государств, будут не нужны, и та «война», о которой говорит Путин, закончится — но не так, как ему хотелось бы.
