«Мы готовы умереть за свою церковь, и именно это мы сегодня демонстрируем». Такое провокационное заявление лидер оппозиции в черногорском парламенте Андрия Мандич (Andrija Mandic) сделал накануне принятия вызвавшего острые противоречия закона о религиозной собственности в стране. В законе указывается, что Сербская православная церковь (СПЦ), являющаяся самым крупным религиозным институтом в Черногории, должна доказать свое право владения принадлежащей ей в настоящее время собственностью в период до 1918 года, когда Черногория была независимой. В противном случае это имущество может быть конфисковано черногорским правительством.
Похожее на преувеличение заявление Мандича сопровождалось насильственными действиями. Во время голосования Мандич и депутаты из просербского политического блока Демократический фронт начали бросать в своих коллег петарды и баллончики со слезоточивым газом, а также попытались сломать микрофоны, установленные для этой процедуры. Из-за этого инцидента 22 человека были арестованы, в том числе, Мандич и еще 17 депутатов парламента от Демократического фронта.
Эти драматические события, связанные с принятием закона, положили начало череде протестов, многие из которых организовало и возглавило сербское православное духовенство. Закон был принят в конце декабря, и с тех пор десятки тысяч сторонников СПЦ как минимум два раза в неделю проводят сборища по всей Черногории, выступая против этого акта. То обстоятельство, что в протестах на стороне СПЦ участвует так много народа, очень важно, поскольку Черногория маленькая страна с населением менее 630 тысяч человек.
На первый взгляд, политика оппозиции в отношении данного закона проста и понятна. Демократический фронт — это политический блок в составе четырех партий. В трех из них преобладают сербы, выступающие за объединение Сербии и Черногории и активно подрывающие черногорское государство. Заинтересованность СПЦ в отмене нового закона тоже вполне понятна, ведь она может лишиться собственности, финансовых ресурсов и прихожан.
Однако все становится намного сложнее, когда пытаешься понять тайные мотивы сербского правительства, причастного к этому кризису. Государственные СМИ Сербии активно продвигают идею о том, что сербское население Черногории подвергается нападкам и дискриминации. Эту идею подхватили многие сербские националисты, отражением чего стало сожжение черногорского флага во время нападения на посольство этой страны в Белграде.
Данный инцидент стал одним из нескольких примеров того, как сербские националисты на Балканах принимают на вооружение идеи Сербской православной церкви, выступающей против государства Черногория. Боснийский серб и ярый сторонник отделения сербов Милорад Додик (Milorad Dodik), являющийся членом президиума Боснии, заявил, что без СПЦ «у сербского народа не будет свободы». Подтверждая свои слова в поддержку СПЦ делом, Додик недавно дошел до того, что воспрепятствовал государственному визиту в Боснию президента Черногории Мило Джукановича из-за церковного спора. Понятно, что дело здесь не только в религии. Это составная часть масштабного культурного и геополитического конфликта.
Тесные связи между СПЦ и сербским государством создают определенный контекст для вмешательства. В недавнем разговоре с президентом Сербии Александром Вучичем сербский патриарх Ириней сказал, что «церковь занимается своими делами и делами государства». «В нашей истории лучше всего было тогда, когда между государством и церковью существовала гармония», — заявил он. Далее патриарх отметил, что церковь «в полной мере понимает» нужды государства, а государство решает многие церковные вопросы.
Обеспокоенность СПЦ по поводу закона о религиозной собственности объясняется не только тем, что она может потерять имущество. Если правительство Черногории конфискует собственность СПЦ, оно затем передаст ее во владение Черногорской православной церкви (ЧПЦ). ЧПЦ была создана в 1993 году, и она почти во всем похожа на СПЦ, за исключением того, что православное сообщество ее не признает.
Несмотря на такое непризнание, СПЦ видит в ЧПЦ прямой вызов своей власти и авторитету. Последние данные указывают на то, что чуть больше 70% населения Черногории считают себя православными христианами. Две трети из них симпатизируют СПЦ, а остальные отождествляют себя с ЧПЦ. Ириней предельно ясно выразил отношение сербской церкви к ЧПЦ, дойдя до того, что назвал ее «самочинным сборищем или сектой, лишенной божественной благодати».
Есть поразительные сходства между этой историей и официальным расколом Православной церкви Украины (ПЦУ) и Русской православной церкви, который произошел в конце 2018 года. В преддверии этого события возникла существенная напряженность, отражением чего стало заявление Путина, который сказал, что этот развод может превратиться в тяжелый конфликт, если не в кровопролитие. Этой слабо завуалированной угрозе предшествовал вооруженный конфликт между Россией и Украиной, который длится уже несколько лет, начавшись в 2014 году с российской аннексии Крыма и войны в Донбассе, на которой погибло около 13 тысяч человек.
Подобно динамике церковно-государственных отношений в Сербии, тесные связи между российским государством и Русской православной церковью очевидны и наглядны. Режим Путина известен тем, что использует православие в качестве инструмента применения мягкой силы за рубежом, и называет себя защитником христианства и традиционных ценностей. Если сербский патриарх утверждает, что сегодня как никогда крепка гармония СПЦ и государства, то патриарх Кирилл заявляет, что впервые в истории российское государство относится к РПЦ как к «равному партнеру».
Подобно конфликту на Балканах, раскол между РПЦ и ПЦУ дал толчок демонстрациям и спровоцировал рост национализма. Выступая в декабре 2018 года на митинге во время кампании по переизбранию, которая закончилась для него провалом, бывший украинский президент Петр Порошенко пообещал своим сторонникам, что у них будет церковь «без Путина… без Кирилла… церковь, которая не молится за российское государство и российскую армию». Подобно церковному спору между Сербией и Черногорией, этот спор между Россией и Украиной является составной частью масштабного культурного и геополитического конфликта.
Очевидно, что религия способна играть существенную роль в геополитических конфликтах и вызывать мощную реакцию у националистов независимо от их страны происхождения. Но вопрос заключается в том, почему она играет такую роль. Покойный британский историк Эрик Хобсбаум (Eric Hobsbawm) в определенной мере проливает свет на эту проблему. В своей знаковой работе он называет религию «древним и испытанным методом, способствующим единению посредством общепринятой практики, своего рода братством между людьми». Эти идеи вторят работам его покойного коллеги Бенедикта Андерсона (Benedict Anderson), который подчеркивал важную роль, которую так называемая религиозная община играет в формировании национального самосознания.
Что примечательно, Хобсбаум отмечает роль СПЦ и РПЦ в их национальном контексте, видя в них образец такого явления. Он рассказывает о том, что первая сохраняет память о старом сербском королевстве «в ежедневном богослужении, канонизировав большую часть сербских королей», и что историческая принадлежность к русской нации стала синонимом принадлежности к православию, или к «истинной вере».
Стоит пояснить, что здесь речь идет о православии как о христианском вероисповедании, но это далеко не единственная религия, которую прибрала к рукам политическая элита. Например, венгерский премьер-министр Виктор Орбан постоянно говорит о католических корнях своей страны, оправдывая консервативную социальную и иммиграционную политику. А протестантство играет важную роль в современной американской политике, что хорошо задокументировано.
Однако православие уникально в том плане, что оно играет основополагающую роль в формировании национального самосознания из-за автокефальной системы управления и того обстоятельства, что у каждой страны есть свой собственный духовный институт. Этими институтами управляют патриархи исключительно на национальном уровне, будучи главами поместных церквей. Такие поместные церкви обычно доминируют в религиозном пространстве своей страны. Римская католическая церковь имеет существенные отличия, поскольку она полностью централизована и имеет единую всемирную систему управления, во главе которой стоит папа римский. У протестантов же нет единого центрального органа управления, а есть многочисленные и отдельные союзы и конфессии, сильно различающиеся между собой.
Та важная роль, которую СПЦ и РПЦ сыграли в истории своих народов, как минимум отчасти объясняет то, почему эти церкви столь тесно связаны со своими государствами. После распада Югославии и Советского Союза политические элиты обретших независимость Сербии и России нуждались в привлекательной национальной идее, чтобы придать легитимность их государственности.
Этот вакуум заполнили поместные церкви данных стран. Они стали символом независимости, существовавшей еще до коммунизма. Поэтому считалось, что они сохраняли истинную сущность нации на всем протяжении коммунистической эпохи. Отсюда и их нынешние связи с государственной властью.
Такие отношения придают нравственную легитимность режиму. Яркий пример этой близости Сербская православная церковь подала в октябре прошлого года, вручив свою высшую награду орден Святого Саввы президенту Вучичу за «его активную любовь к матери-церкви, непоколебимую верность единству сербского народа и неутомимую борьбу за целостность Сербии». Нечто похожее произошло в мае 2013 года, когда РПЦ вручила награду президенту Путину за то, что он якобы сделал Россию «влиятельной и сильной страной, которая уважает себя и уважаема другими».
Ключевая роль религии в формировании национального самосознания и в придании легитимности политической элите, а также уникальная эффективность православия в этом процессе помогают объяснить то, почему руководство Черногории и Украины так стремится к полной автономии своих национальных церквей. Об этом предельно ясно сказал Джуканович, заявивший: «Нами движет… бесспорная необходимость довести до конца формирование духовной, государственной и социальной инфраструктуры, которая укрепит осознание гражданами собственной идентичности».
Полная независимость черногорской и украинской церквей считается не только средством для укрепления национального самосознания граждан этих стран, но и способом противостоять ирредентизму, или движению за воссоединение, которое пропагандируют зарубежные церковные органы. Джуканович и здесь высказался предельно ясно, назвав Сербскую православную церковь «одним из важнейших инструментов, используемых идеологами „великосербского" национализма против Черногории, против черногорской независимости, против ее национальной, культурной и религиозной идентичности». Джуканович охарактеризовал все эти хождения по мукам как «продолжающиеся попытки уничтожить Черногорию и воспрепятствовать ее намерению и дальше идти путем европейской и евроатлантической интеграции».
Порошенко же подчеркивает важность независимости ПЦУ как составной части продолжающегося конфликта Украины с Россией. «Единство является нашим главным оружием в борьбе против российского агрессора. Этот вопрос выходит далеко за рамки религии. Это вопрос об обретении окончательной независимости от Москвы». Кому-то отношение к церковным спорам как к вопросу национальной безопасности может показаться крайностью, однако это вполне логично с учетом того, что влияние СПЦ и РПЦ является неотъемлемой частью сербской и российской программ ирредентизма, направленных против соседей.
Очевидные сходства между спорами СПЦ-ЧПЦ и РПЦ-ПЦУ, которые до недавнего времени сводились к высказываниям и замечаниям обозревателей, сейчас начинают вдохновлять некоторые заинтересованные стороны на практические дела. Глава Украинской православной церкви Московского патриархата митрополит Онуфрий (УПЦ МП входит в состав Русской православной церкви) недавно возглавил массовую демонстрацию в Подгорице против закона о религиозной собственности и в поддержку «гонимой» Сербской православной церкви. Поездка Онуфрия в Черногорию с целью проведения протеста — это явное указание на то, что русская церковь стоит на стороне сербской.
Решение Русской православной церкви занять сторону СПЦ имеет существенные последствия. С одной стороны, оно демонстрирует определенную степень беспокойства и уязвимости. Данное решение является признанием прецедента, который будет закреплен, если черногорская церковь станет господствующей духовной силой в Черногории, а со временем получит широкое признание в православном мире. Когда патриарх Константинопольский решил предоставить ПЦУ автокефалию, это стало ударом по легитимности русской церкви как фактического лидера православия. РПЦ не желает, чтобы этот эпизод повторила еще одна раскольническая церковь.
Поездка Онуфрия в Черногорию свидетельствует о том, что РПЦ занимает оборонительную позицию. Но это можно рассматривать и как геополитический маневр, причем с разных ракурсов. Во-первых, она является продолжением и дальнейшим развитием и без того прочных связей между Россией и Сербией, и содействует укреплению образа России как лидера славянских православных государств. Более того, это продолжение весьма эффективной стратегии мягкой силы Москвы на Балканах, в которой центральное место занимают мощные симпатии сербского народа к России.
Геополитический характер этого шага становится еще более очевидным, если мы выйдем за рамки российско-сербских отношений и будем рассматривать его в контексте новейшей истории Черногории и современной российской политики. Отношения между правительствами Черногории и России испортились после того, как Москва в 2016 году поддержала переворот в этой стране, ставший безуспешной попыткой воспрепятствовать ее вступлению в НАТО. Недавно черногорский суд признал виновными в подготовке этого переворота двоих агентов ГРУ и двоих черногорских оппозиционных политиков.
Неудачная попытка переворота — это безусловно самый странный пример враждебного влияния России в Черногории, но он далеко не единственный. В последние годы Черногория превратилась в эпицентр незаконных финансов русских олигархов и различных схем отмывания денег, которыми пользуются подконтрольные им организации. Кроме того, Россия по сей день проводит там дезинформационные кампании, целью которых является провоцирование беспорядков в обществе, ослабление доверия к институтам власти в стране и насаждение хаоса. Все это — отличительные черты кремлевской стратегии в данном регионе.
Вышесказанное не следует понимать как одобрительное отношение к тактике использования религии политической элитой для укрепления национального самосознания. Напротив, всякий раз, когда какой-то один признак национальной идентичности, скажем, религию, национальность или язык называют определяющей чертой народа, это создает угрозу отчуждения меньшинств внутри государства и ущемления их интересов, так как они не обладают таким признаком. В целом гражданское национальное самосознание предпочтительнее, так как оно является более всеохватывающим и недискриминационным.
Далее, вышесказанное не следует понимать как одобрительное отношение к тому, что политическая элита использует религию в целях укрепления нравственной легитимности своего режима власти. Все лидеры, о которых я говорил, руководят крайне коррумпированными режимами, мало заботящимися о гражданском обществе и нормах права. Такие лидеры часто пользуются религией как дубиной, добиваясь поддержки в своих странах. Правда, одновременно с этим они создают изощренные и нечистоплотные системы покровительства и протекционизма, действуя в ущерб тем самым гражданам, к которым они апеллируют посредством религии.
Несмотря на все это, Черногория и Украина имеют право на свои собственные независимые и признанные национальные церкви, поскольку это вопрос территориального суверенитета. Это не значит, что мы должны давать карт-бланш тем черногорским и украинским руководителям, которые используют свои национальные церкви для поддержки собственных режимов. Нет, просто эти страны имеют такое же право на собственные национальные экуменические институты, как Сербия и Россия. Черногория и Украина сталкиваются с серьезными угрозами своей национальной безопасности, которые создают силы ирредентизма, действующие изнутри, как это делает Демократический фронт в Черногории, или извне, как это делает Россия, незаконно оккупирующая украинскую территорию. Пока будет сохраняться такое положение вещей, геополитическая значимость церковных споров будет только возрастать.
