Шесть лет назад, 14 апреля 2014 года, тогдашний спикер парламента, и.о. президента Украины Александр Турчинов подписал указ о проведении антитеррористической операции на Донбассе.
Через три года ООН назовет вооруженный конфликт на востоке Украины одним из самых кровопролитных в Европе после окончания Второй мировой войны.
По состоянию на сейчас, жертвами войны на Донбассе стали более 13 тысяч человек, среди них и мирные жители, ранены около 30 тысяч человек. Полтора миллиона были вынуждены покинуть свои дома и бежать подальше от войны.
В канун годовщины АТО «Обозреватель» пообщался непосредственно с тем, кто дал старт ее проведению — экс-секретарем СНБО Александром Турчиновым. Он рассказал, почему в 2014 году в стране не было введено военное положение, что стало наибольшим достижением АТО, как изменилась тактика президента РФ Владимира Путина в Донбассе и как Украина сможет завершить многолетнюю войну.
Обозреватель: Будучи и.о. президента вы подписали указ о начале АТО на Донбассе. Главным аргументом тогда было проведение президентских выборов и установление в Украине легитимной власти, что не было бы возможным при военном положении. Рассматривался ли вопрос о его введении уже после выборов, хотя бы в отдельных регионах? Почему не ввели и стоило ли?
Александр Турчинов: Накануне заседания СНБО 28 февраля 2014 года, стенограмма которого опубликована в СМИ, я приказал подготовить проект указа о введении военного положения. Согласно украинскому законодательству такой указ должен поддержать СНБО, а после подписания — утвердить Верховная рада.
Многие, в том числе и так называемые «эксперты», путают объявление военного положения с объявлением войны. Слова похожи, но смысл совсем другой. Военное положение не предусматривает полноценного использования армией оружия — это правовой режим временного ограничения прав и свобод граждан. Это возможность введения комендантского часа, конфискации необходимых ресурсов, задержание без решения суда на определенное время, запрет любых выборов, массовых мероприятий и политической деятельности.
В те дни у меня горело полстраны. Весь восток и юг от Харькова до Одессы был охвачен организованными российскими спецслужбами сепаратистскими мятежами (операция «Русская весна»). И для меня военное положение было нужно, чтобы как можно быстрее навести в стране порядок. Например, быстро запретить пророссийские партии и организации, задержать тех, кто расшатывал ситуацию в регионах, ввести цензуру и закрыть отдельные СМИ, чтобы прекратить распространение паники и разгон пророссийских пропагандистских антиукраинских материалов.
На этом заседании СНБО за введение военного положения проголосовал только я один. Но я не могу обвинять своих коллег, что они меня не поддержали. Они не скрывали своей позиции.
Во-первых, военное положение не решило бы проблему Крыма. Захват полуострова начался 20 февраля, когда на Майдане лилась кровь наших патриотов, а уже в конце февраля оккупация практически была завершена взятием в окружение небольших группировок наших военных, которые не изменили Украине.
Во-вторых, все уже понимали, что началась война, которая будет длиться не одну неделю и не один месяц, а затянется на неопределенный срок. Это означало, что и военное положение должно было бы длиться все это время. Ни президентские, ни парламентские, ни местные выборы проводить нельзя. «Нам не нужна на много лет диктатура исполняющего обязанности президента, нам нужны легитимные выборы», — эта позиция тогда преобладала. Этого требовал и Запад — избрание легитимного президента.
Единственной правовой формой применения вооруженных сил против российской агрессии без блокировки выборов, европейской и евроатлантической интеграции, а также сотрудничества с международными финансовыми организациями — было объявление Антитеррористической операции, что и было мною сделано.
После избрания президента Украины на честных демократических выборах я, занимая должность председателя Верховной рады Украины, еще раз ставил вопрос о введении военного положения на заседании СНБО Украины, когда в июле-августе произошло значительное обострение на фронте. Но на повестке дня уже стояли парламентские выборы, потому мое предложение снова не было поддержано.
Военное положение было введено на 30 суток в 2018 году в 10 областях Украины, после того, как российские военные атаковали и захватили корабли украинских ВМС. Но это был очень ограниченный правовой режим, я бы даже сказал «учебный» для проверки работы органов государственной власти в особый период.
— Каким из своих решений на посту секретаря СНБО вы гордитесь больше всего, а какое считаете ошибочным или запоздалым?
— Где бы я не работал — в СБУ, в правительстве или в парламенте — всегда пытался ответственно выполнять свои обязанности. Работая секретарем СНБО Украины, я делал все, чтобы этот орган, бывший долгое время просто кадровым отстойником, стал центром разработки и принятия стратегических решений по вопросам безопасности и обороны.
Мы смогли полностью обновить необходимую для стратегического планирования законодательную и нормативную базу. В кратчайшие сроки приняли стратегию национальной безопасности Украины, военную доктрину Украины, Концепцию развития сектора безопасности и обороны Украины, стратегию кибербезопасности Украины, утвердили стратегический оборонный бюллетень Украины, Концепцию реформирования и дальнейшего развития системы управления государством в условиях чрезвычайного положения и в особый период, Доктрину информационной безопасности Украины, пакет нормативно-правовых актов по санкционной политике государства и тому подобное.
В соответствии с законом Украины «О санкциях» Совет национальной безопасности и обороны Украины принял ряд решений по применению ограничительных мер в отношении 3тысяч 140 физических и 1тысячи 193 юридических лиц. Был разработан ряд законодательных актов, регулирующих деятельность сектора безопасности и обороны Украины обеспечивающих социальные гарантии и защиту военнослужащих. Также был разработан и принят ключевой для защиты страны и перехода на стандарты НАТО закон «О национальной безопасности Украины».
Я инициировал разработку и обеспечил утверждение в парламенте закона «Об особенностях государственной политики по обеспечению государственного суверенитета Украины над временно оккупированными территориями в Донецкой и Луганской областях», согласно которому Россия была признана страной-агрессором. Этот закон четко определил захваченные территории оккупированными, а созданные Россией на этих территориях квазиобразования — оккупационными администрациями. Он расширил возможность и эффективность применения нашей армии и других силовых структур.
Я создал и возглавил национальный координационный центр кибербезопасности, что позволило построить техническую, организационную базу киберзащиты страны. Мы восстановили боеспособность наших вооруженных сил, значительно усилили силовые структуры страны. Реанимировали разрушенный оборонно-промышленный комплекс. Начали производство боеприпасов, оружия и военной техники, которых раньше не было на Украине. Я лично занимался и координировал развитие ракетного щита нашей страны.
Меня лично критиковали за запрет многих российских информационных ресурсов и социальных сетей. Но это были меры противодействия информационной войне, а не свободе слова. Думаю, перечень моих приоритетов можно было еще долго продолжать, но наше время для интервью достаточно ограничено.
Что касается недоработок, то я не смог добиться ответственности руководства ГШ за потерянные военные арсеналы. На восстановление этих взлетевших в воздух тысяч тонн боеприпасов нужны миллиардные ресурсы и много лет. В условиях войны это недопустимо. Я заявлял о своей позиции публично, подготовил соответствующее решение СНБО, но не смог переломить ситуацию.
— Что вы считаете самым большим достижением АТО, а что стало провалом?
— АТО позволило нам защитить страну, остановить продвижение российского агрессора на запад, освободить значительную территорию Донецкой и Луганской областей. Хотя нельзя забывать и о наших значительных потерях, о погибших героях, об Иловайске, Донецком аэропорте и Дебальцеве.
— В 2017 году вы сказали, что АТО нужно изменить на новый формат. Почему к этому решению шли три года? Могла ли наша армия в рамках АТО выполнять все необходимые функции для защиты территорий?
— Став президентом Украины Петр Порошенко, как и Владимир Зеленский, надеялся быстро закончить войну и освободить оккупированную Россией территорию дипломатическим путем. Но дипломатия работает там, где две стороны переговорного процесса хотят договариваться. Путин не для того начал войну, чтобы освободить захваченные территории под политико-дипломатическим или даже санкционным давлением.
Несмотря на все форматы переговоров, Россия ни на минуту не прекращала военную агрессию против Украины. Все, что можно было сделать в рамках АТО, было сделано. Но ни по масштабам военных действий, ни по длительности, это уже не соответствовало антитеррористическим мероприятиям, которые по закону возглавляет СБУ.
Именно поэтому мы инициировали принятие закона о деоккупации, который четко определял главный приоритет — освобождение захваченных территорий в пределах Операции объединенных сил, которую обеспечивают вооруженные силы Украины с привлечением других силовых структур.
Когда я докладывал в парламенте этот закон, руководство РФ начало истерически вопить, что мы зачеркиваем Минские договоренности и Россия выходит из переговорного процесса. Мы проигнорировали эту истерику, и они вынуждены были вернуться и продолжить переговоры.
— Все это время реакцию наших западных партнеров считали недостаточной. Вы ведь общались с европейскими и мировыми лидерами и влиятельными политиками. Можете объяснить, почему не были приняты более жесткие меры, или того что есть, было достаточно?
— Агрессия РФ, полностью разрушившая систему коллективной безопасности в Европе, выявила неготовность наших стратегических союзников активно противодействовать Путину. Они реально боятся военного конфликта с милитаризованной Россией, поэтому постоянно ищут какие-то компромиссы.
У них много противоречий, на которых очень удачно играет РФ, постоянно раскачивая единство стран Европы, ища и используя слабые звенья в антипутинской коалиции.
Начиная с 2014 года, когда нам было особенно тяжело, было полностью заблокировано военно-техническое сотрудничество Украины с нашими стратегическими партнерами. Они это объясняли нежеланием раздражать РФ. Только в 2018 году мы начали получать летальное оружие из США. В то же время, мы видим, как без всяких оснований и аргументов возобновили работу российской делегации в ПАСЕ, как трудно происходит продлении санкций против РФ.
Даже за уничтожение гражданского Boeing (МН-17) пытаются привлечь к ответственности только исполнителей этого страшного преступления, а не военно-политическое руководство РФ, которое приняло решение об использовании мощных ЗРК на оккупированной территории.
— По вашему мнению, как изменилась стратегия и тактика Путина касательно Донбасса за эти годы? И насколько новая команда президента Владимира Зеленского справляется с вызовами?
— Позиция Путина по Украине за шесть последних лет остается неизменной. Он упорно продолжает свою стратегию имперского реваншизма. В рамках этой стратегии Кремля сильной независимой Украины не существует.
Любой поиск компромиссов с Путиным воспринимается им, как слабость и приведет в тупик. Надеюсь, что новое руководство Украины должно было это уже понять. Остановить российскую агрессию и защитить страну можно только силой. Сильная экономика, сильная армия, мощное современная оружие — это должно быть главным приоритетом для руководителей Украины.
— Каково ваше видение, когда и каким образом мы сможем победить и вернуть Донбасс?
— Еще за год до распада СССР никто не мог представить, что это вообще возможно. Россия унаследовала от Советского Союза не только тоталитарную идеологию агрессивности и коварства, не только ядерное оружие и военную стратегию. Она унаследовала генетические болезни саморазрушения.
Россия — это колос на глиняных ногах, который будет разрушен. Поэтому в украинский дом может вернуться не только Донбасс и Крым. Другой вопрос — Украина должна достойно пройти испытания и стать региональным лидером, сильной динамично развивающейся страной. А для этого надо прекратить дилетантизм и непрофессионализм в вопросах государственного управления.
