Идея негативной цены на любой сырьевой товар является нелепой, она предполагает, что сам продавец готов заплатить деньги покупателю. Однако для нефти, которая является самым крупным сырьевым рынком в мире и основным топливом в современном мире, продажа по отрицательным ценам является, по сути, поразительным явлением. 20 апреля, в начале вечера (по времени Восточного побережья США) цена на майские контракты на сырую нефть марки WTI достигла отметки минус 40,32 доллара. Это было концентрированной демонстрацией того, насколько серьезным является вызванный Covid-19 кризис.
Причиной резкого падения цен на нефть 20 апреля стал избыток неиспользуемой нефти в хранилищах Кашинга, штат Оклахома, где и устанавливаются котировки американских нефтяных фьючерсов. Однако обвал цен на нефть вызвал шоковые волны, распространившиеся по всему миру.
Люди на Западе склонны воспринимать любой нефтяной шок с точки зрения потребителей. Они замечают, когда цены повышаются. Резкие скачки цен в 1973 году и в 1979 году, вызванные бойкотом производителей нефти, запечатлелись в их коллективном сознании, поскольку контроль над ценами заставил американцев стоять в очередях на автозаправках, а европейские правительства ввели запрет на поездки на автомобилях в выходные дни. Это было больше, чем просто экономический шок. Создавалось впечатление, что баланс сил в мировой экономике смещается от развитого мира в сторону развивающегося мира.
То же самое, но постепенно, произошло в начале 2000-х годов, когда цены на нефть резко выросли и оставались на высоком уровне до 2014 года. В очередной раз пострадали потребители — и не только на Западе. Сильнее всего эта ситуация сказалась на самых бедных из числа развивающихся стран. Обратной стороной этого процесса было огромное накопление богатства производителями нефти. Такие представляющие развивающиеся страны энергетические компании как бразильская Petrobras и малазийская Petronas привлекли к себе всеобщее внимание на глобальных финансовых рынках. Поддержанный влиянием таких компаний, как «Газпром», ЛУКОЙЛ и «Роснефть», российский президент Владимир Путин вновь появился на мировой арене в качестве геополитической силы.
Резкий скачок цен на топливо перестраивает мировую экономику, но это воздействие происходит и в противоположном направлении. Для значительного большинства стран в мире снижение цен на нефть является большим благом. Такие развивающиеся рынки как Индонезия, Филиппины, Индия, Аргентина, Турция и Южная Африка получают от этого выгоду, поскольку плата за импортируемое топливо составляет большую часть их расходов. Более дешевая энергия смягчит боль от рецессии, вызванной Covid-19. Но в то же время и по той же причине низкие цены на нефть наносят сконцентрированный и разрушительный удар по производителям нефти. Если сравнить с рассредоточенной выгодой потребителей, то производителям грозит мгновенное обнищание.
Подобного рода шоки случались и в прошлом, хотя о них не так хорошо помнят на Западе. Первый из них произошел в 1985 году, когда Саудовская Аравия начала ценовую войну за восстановление своей доли рынка, которую она до этого уступила другим членам ОПЕК. Еще один шок произошел в 1997 году, когда азиатский финансовый кризис привел к обрушению спроса. Третий шок начался в июне 2014 года, когда увеличение добычи на американских сланцевых месторождениях фундаментальным образом изменило баланс между спросом и предложением. Этот процесс сползания по наклонной был временно приостановлен в сентябре 2016 года в результате соглашения между странами ОПЕК и Россией о сокращении добычи.
Сегодня мы столкнулись с четвертым контршоком (counter-shock). В результате беспрецедентного обвала цен, вызванного Covid-19, переговоры в начале марта между Россией и Саудовской Аравией были прерваны, поскольку Россия отказалась сокращать производство, а Саудовская Аравия решила сделать основную ставку на снижение цены на глобальном рынке и на продажу нефти с очень большим дисконтом. Несмотря на совместные попытки, предпринятые в течение последних недель и направленные на то, чтобы подправить соглашение о сокращении производства, избыток предложения на рынке весьма значителен. Флот из почти 20 супертанкеров, заполненных саудовской нефтью, направляется в американские нефтяные порты. Даже если негативные цены на нефть в мае будут результатом технических факторов на рынке фьючерсов, цены на июнь тоже находятся на самом низком уровне.
Нынешние цены на нефть — с учетом инфляции — сопоставимы с ценами 1950-х годов, когда государства Персидского залива были, по сути, клиентами крупнейших нефтяных компаний Соединенных Штатов и Британской Империи. В результате возникает вопрос о том, какое воздействие сложившаяся сегодня ситуация окажет на современных глобальных производителей.
Мы склонны представлять себе нефтедобывающие государства как богатые олигархии, обслуживаемые армиями иностранных рабочих, и подобный имидж применим в отношении государств Персидского залива. Более низкие цены на нефть, несомненно, заставят эти страны затянуть пояса. В феврале нынешнего года, еще до удара со стороны коронавируса, Международный валютный фонд (МВФ) предупреждал Саудовскую Аравию и Объединенные Арабские Эмираты о том, что к 2034 году они могут стать чистыми должниками остального мира. Подобный прогноз был основан на цене на нефть в 55 долларов за баррель. При цене в 30 долларов за баррель этот график будет короче. Но даже среди государств Персидского залива есть свои слабые звенья. Бахрейн избегает финансового кризиса только благодаря финансовому патронажу со стороны Саудовской Аравии. Что касается Омана, то он находится в еще более сложном положении. Его государственный долг настолько обесценен, что страна в ближайшее время может оказаться банкротом. После этого Бахрейн, скорее всего, будет вынужден обратиться за помощью либо к Эр-Рияду, либо к МВФ.
Этот неожиданный сдвиг в условиях торговли приводит к сокращению доходов от экспорта, нарушает бюджетную стабильность и ставит под вопрос перспективы экономического роста.
Поэтому неудивительно, что контршоки в связи с изменением цен на нефть часто вызывают политические перевороты. Неожиданный сдвиг в условиях торговли подрывает экспортные доходы, бюджетную стабильность и перспективы экономического роста. Фискальные кризисы, вызванные падением цен, ограничивают пространство правительств для внутреннего маневра и заставляют делать болезненный политический выбор. Дилемма, связанная с объявлением дефолта по долговым обязательствам, находящимся в руках иностранных кредиторов, а также введение в отношении местного населения режима жесткой экономии, служила причиной глубоких политических кризисов, некоторые из которых имели серьезные геополитические последствия.
В конце 1980-х годов сокращение доходов от продажи нефти свело на нет усилия Михаила Горбачева, направленные на реформирование советского коммунизма, а также ускорило крушение Советского Союза. И Уго Чавес в Венесуэле, и Владимир Путин в России смогли прийти к власти, поскольку их предшественникам не удалось стабилизировать внутреннюю ситуацию, возникшую в результате обвала цен в конце 1990-х годов. После 2014 года падение цен на нефть в очередной раз стало оказывать огромное давление на режим преемника Чавеса Николаса Мадуро в Каракасе. Хотя экономические санкции Соединенных Штатов в отношении России и Венесуэлы занимали и продолжают занимать значительное место в новостях, агрессивная конкуренция со стороны американских сланцевых производителей сыграла важную роль в определении их экономической судьбы.
Но кто же сегодня уязвим?
При Путине, после обвала цен в 2014 году, Россия перестроила свою экономическую политику. Ее бюджет был сокращен под воздействием постоянного режима жесткой экономии. Когда Москва в марте начала нынешнюю войну в области цен на нефть и отказалась сотрудничать с ОПЕК в области сокращения добычи, она, вероятно, не ожидала увидеть тот коллапс, который произошел в результате ее отказа. Однако Россия начала этот период с золотовалютными резервами в объеме немногим менее 570 миллиардов долларов, а в результате бюджетной консолидации она начала испытывать дефицит только в тот момент, когда цены на нефть упали ниже 42 долларов.
Другие страны с развивающейся экономикой из числа производителей нефти вынуждены были столкнуться с значительной долговой нагрузкой. У компании Petrobras в Бразилии чистый долг на конец 2019 года составил 78,9 миллиарда долларов, и это самые большое долговое бремя среди всех нефтяных компаний. Ее бонды торгуются на уровне мусорных. Однако пока признаков паники не так много. В Малайзии доходы компании Petronas в течение последних пяти лет составляли более 15% в общих доходах правительства страны. Сегодня рейтинговая компания Fitch негативно оценивает ее перспективы. Но, как и правительство страны, фирма Petronas прочно удерживает свои облигации на уровне A. Это устойчивые бизнесы с глубокими карманами в диверсифицированных экономиках.
Не только Венесуэла, но и Эквадор, производитель нефти в Латинской Америке, сталкивается с весьма серьезными проблемами. В феврале 2019 года эта страна получила кредитный пакет в объеме 10,2 миллиарда долларов от группы многосторонних кредиторов во главе с МВФ. Но чтобы воспользоваться этим пакетом, Эквадор должен провести в жизнь болезненные реформы. К октябрю прошлого года правительство страны вынуждено было приостановить планы по отмене топливных субсидий из-за массовых протестов населения. Эквадор уже находился в этом нестабильном положении, когда произошел нефтяной ценовой шок. В конце прошлой недели правительство страны объявило о договоренности с инвесторами об отсрочке платежа на сумму 800 миллионов долларов в виде процентов по внешнему долгу страны, который составляет 65 миллиардов долларов. Это означает, что Эквадор является второй страной в Латинской Америке после Аргентины, которая вынуждена будет объявить технический дефолт в текущем году.
Густонаселенные страны со средним уровнем доходов, которые находятся в критической зависимости от нефти, являются уязвимыми, и их уязвимость уникальна. Иран — это особый случай из-за введенного в отношении этой страны режима карательных санкций со стороны Соединенных Штатов. Однако соседний с ним Ирак с населением 38 миллионов и бюджетом правительства, на 90% зависящим от нефти, столкнется с серьезными проблемами, связанными с оплатой труда государственных служащих. Не платить государственным управленцам — это рецепт для нестабильности в тот момент, когда страна представляет собой театр теневой войны между Вашингтоном и Тегераном.
Расположенный в Северной Африке Алжир, — население страны составляет 44 миллиона, а официальный уровень безработицы находится на уровне 15%, — на 85% зависит от экспорта нефти и газа при формировании своих золотовалютных резервов. В конце 1980-х годов спровоцированный Саудовской Аравией нефтяной шок нанес серьезный ущерб Алжиру и дестабилизировал его экономику, в которой доминирующее положение занимает государственный сектор. Когда были введены жесткие меры экономии, Исламский фронт спасения (Islamic Salvation Front) стал главной оппозиционной силой и соперником для режима Фронта национального освобождения (National Liberation Front). После того как алжирские военные не признали победу исламистов на выборах 1991 года, в стране началась гражданская война, продолжавшаяся до 2002 года и стоившая стране, по существующим оценкам, 150 тысяч жизней.
Нефтегазовый бум в начале 2000-х годов позволил создать финансовую основу для последующего умиротворения алжирского общества под руководством президента Фронта национального освобождения Абдельазиза Бутефлика. Многочисленные алжирские военные, главная опора этого режима, стали главными бенефициарами образовавшегося богатства, а также российские поставщики вооружений. В 2012 году золотовалютные резервы этой страны достигли пика и составили 200 миллиардов долларов. Направление этих неожиданно образовавшихся средств на программы помощи и субсидии позволили правительству Бутефлика пережить первоначальную волну протестов в ходе Арабской весны. Но когда цены на нефть пошли вниз, оказалось, что действия правительства нельзя было назвать долговременным и устойчивым курсом. В 2018 году стабилизационный фонд, который в свое время составлял более трети ВВП, полностью иссяк. С учетом образовавшегося огромного торгового дефицита, объем золотовалютных резервов Алжира к 2021 году сократится до 13 миллиардов долларов. Жесткие правила самоизоляции, введенные из-за пандемии коронавируса, сдерживают народные протесты, однако хрупкое алжирское правительство сегодня готовится к сокращению своего бюджета на 30%, поэтому спокойствие в этой стране, судя по всему, сохранится недолго.
Позитивным моментом можно считать то, что Алжир почти не имеет внешних долгов. Даже если получение кредитов в настоящее время не является привлекательным вариантом, трудные решения, которые предстоит принять во внутренней политике, не будут осложняться за счет внешнего давления. Чего не скажешь об Анголе и Нигерии — двух главных производителях нефти на Африканском континенте, расположенных к югу от Сахары.
Президент Анголы Жоау Лоуренсу пришел к власти в 2017 году, сменив на этом посту многолетнего правителя страны Жозе душ Сантуша, правившего страной в течение 38 лет. Лоуренсу пытался ослабить долговое бремя Анголы, поскольку ее долг вырос с 30% ВВП в 2012 году до 111% ВВП в 2019 году. Перед произошедшим в прошлом месяце обвалом цен на нефть Ангола уже тратила от одной пятой до одной трети своих доходов от экспорта на обслуживание внешнего долга. Теперь это налоговое бремя значительно увеличится. Десятилетние ангольские бонды на этой неделе торговались по курсу 44 цента за доллар. Поскольку рейтинг страны понизился до показателя CCC+, многие считают, что Анголе грозит дефолт. Хотя на обслуживание имеющегося долга нужно тратить в шесть раз больше той суммы, которую Ангола тратит на здравоохранение, необходимо продолжать это делать даже в условиях пандемии коронавируса.
На прошлой неделе Нигерия опередила Южную Африку и стала самой крупной экономикой в Африке. Эта страна имеет значительную и диверсифицированную экономику, поэтому ее нельзя считать нефтяным государством, сравнимым в этом отношении с Ираком или с Алжиром. Однако большая часть экономической активности в Нигерии является неформальной, она не облагается налогами и не связана с мировой экономикой. В результате доходы от продажи нефти составляют львиную долю государственного бюджета и обеспечивают 90% поступлений в страну иностранной валюты. Снижение цен на нефть в 2014 году уже оказалось весьма болезненным для этой страны. А после обвала цен на нефть в 2020 году министр финансов Зайнаб Ахмед (Zainab Ahmed) заявил, что Нигерия находится в «кризисе». В марте рейтинговое агентство Standard & Poor's понизило рейтинг суверенного долга Нигерии до показателя B-. Это увеличит цену заимствований, а также замедлит темпы роста экономики в стране, в которой в условиях крайней бедности живут 86 миллионов человек или 47% ее населения, и это самый большой показатель в мире. Кроме того, 65% доходов правительства направляются на обслуживание существующего долга, поэтому руководство страны может прибегнуть к печатному станку для оплаты работы государственных служащих, а это подстегнет инфляцию, которая и так находится на высоком уровне из-за дефицита продовольственных товаров.
Колебания цен на нефть становятся вехами в развитии мировой экономики. Резкий рост цен в 1970-е годы и национализация нефтяной промышленности на Ближнем Востоке ознаменовали окончание имперской эпохи. В 1980-е годы произошло формирование глобальной экономики, основанной на рыночных принципах. Казалось, что 2000-е годы открыли двери новой эры для государственного капитализма, и в этот период Китай будет основным драйвером спроса, а такие титаны как Saudi Aramco и «Роснефть» будут обеспечивать предложение.
Однако обвал цен в 2014 году породил проблемы для этой модели капитализма, основанной на нефтяных государствах (petrostate capitalism). Рост спроса в Китае больше не является столь значительным, как раньше. Американские производители сланцевой нефти свели на нет попытки ОПЕК и России управлять нефтяным рынком. Как показал провал усилий, направленных на стабилизацию цен на нефть перед лицом вызванного пандемией коронавируса кризиса, в настоящее время нет вообще никакого порядка на нефтяном рынке. Дипломатия соглашений о поставках является весьма хрупкой. В вопросах геополитики много случайных элементов. Пока не ясно, предпочитает ли администрация Соединенных Штатов низкие или высокие цены на нефть. Финансовая основа бума в области сланцевой нефти является шаткой. Физическая структура хранения нефти не отвечает реальным потребностям. А в течение всего этого времени рынок фьючерсов реагирует с безжалостной быстротой.
Само по себе отсутствие порядка создает важную историческую паузу, однако возникает и вопрос о том, что будет дальше. Такие гиганты как Саудовская Аравия и Россия будут использовать свои силы для выживания в условиях кризиса. Однако то же самое нельзя сказать о более слабых производителях. Для таких государств как Ирак, Алжир и Ангола нынешние угрозы, по сути, являются угрозой для самого их существования. Каковы же долгосрочные перспективы для этих государств?
Многие из производителей сырьевых товаров, наиболее пострадавших от ценового шока, выстроятся в очередь за получением финансовой помощи от МВФ и от Всемирного банка. Приоритетом в настоящий момент является предоставление срочной помощи. Однако определенным фоном в ходе состоявшихся весной встреч был вопрос о том, будет ли Китай сотрудничать с другими международными кредиторами. С 2004 года Пекин предоставил 152 миллиарда долларов в виде обеспеченных ресурсами кредитов странам Африки, Азии и Латинской Америки. Китай сегодня владеет значительной частью внешнего долга Венесуэлы и Анголы. Можно ли сказать, что Китай систематически перестраивает цепочки поставок в мире, используя для этого свое финансовое и политическое влияние? Если это так, то можно ли ожидать, что вызванный Covid-19 кризис станет тем моментом, когда Китай скажет свое веское слово? Пока Пекин проявил мало интереса к тому, чтобы использовать нынешний кризис для основанной на долговых обязательствах дипломатии. Он сигнализировал о своем желании сотрудничать с другими членами группы G-20 по вопросу о поддержке долгового моратория. Это может оказаться полезным, поскольку подобная позиция облегчает переговоры о пересмотре задолженности. Западные кредиторы в таком случае будут меньше беспокоиться о том, что любые их уступки будут помогать гасить те долги, которыми владеет Китай.
Хотя облегчение долгового бремени может предоставить передышку, подобный вариант не дает ответов на другие фундаментальные вопросы. Для нынешнего столетия характерным является изменение климата, поэтому возникает вопрос: насколько полезным будет восстановление доходов и процветания, основанных на добыче ископаемых видов топлива? В этом году из-за коронавируса глобальный выброс углерода может снизиться на 5%. Возможно, настал момент для того, чтобы направить мировую экономику в сторону изменения энергетических установок и декарбонизации?
Еще до нынешнего кризиса многие политики и экономические аналитики высказывали беспокойство по поводу уязвимости производителей ископаемых видов топлива. Вопрос не в том, как они отреагируют на негативные цены на нефть, а в том, как на них повлияет переход к возобновляемым источникам энергии и к налогам на выбросы углерода. А что будут делать наиболее уязвимые производители в мире после углеводородов, в мире, в котором цены на энергоносители будут низкими, а потребление нефти резко сократится?
Подобное сочетание является маловероятным при нормальных условиях, поскольку низкие цены, как правило, стимулирует появление повышенного спроса. Однако совместные усилия в области декарбонизации могут привести к подавлению спроса. Именно это мы и видим в настоящий момент. Вызванный коронавирусом шок предоставляет нам возможность заглянуть в будущее, и это суровое будущее.
Вызванный Covid-19 кризис убеждает в том, что производители с высокой ценой добычи находятся на опасном и неустойчивом пути, и что существующие проблемы не могут быть решены за счет поддержки государствами своих неконкурентоспособных нефтяных секторов. Еще более важным является необходимость диверсификации экономик весьма уязвимых стран на Ближнем Востоке, в Северной Африке, в государствах Африки к югу от Сахары и в Латинской Америке. Если подобный подход не станет приоритетом как для национальных правительств, так и для международных агентств, то глубокая декарбонизация превратится в формулу, приводящую к социальному кризису и затрагивающему сотни миллионов людей. Если эти государства еще не стали хрупкими, то они будут обречены стать такими.
Было бы концептуальной ошибкой отделять нынешний кризис от того кризиса, который еще только маячит на горизонте. Определенный набор импровизированных мер может оказать помощь уязвимым нефтедобывающим странам в быстром восстановлении экономики, однако им нужна согласованная стратегия, целью которой является избавление от зависимости от экспорта ископаемых энергоносителей. В противном случае нефтяной контршок 2020 года станет не чем иным, как первым шагом на пути к конечному и завершающему кризису.
Николас Малдер — научный сотрудник Корнелльского университета (Cornell University), занимается политической и экономической историей.
Адам Туз — профессор истории и директор Европейского института Колумбийского университета (Columbia University).
