Часть первая
Джон Болтон (John Bolton) — бывший советник президента США Дональда Трампа по национальной безопасности.
с.19
… Встреча закончилась дискуссией о России, и Трамп сказал: «Я вижу, вы позавчера говорили по вопросу РСМД». Он имел в виду Договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности, заключенный с Россией. Трамп посетовал на несправедливость того, что только России и Америке запрещено разрабатывать такие средства средней дальности (но не Китаю, Ирану или Северной Корее), а также сказал, что русские нарушают этот договор. Он сказал точно то, о чем я говорил ранее [на телевидении — прим. перев.], поэтому у меня отпали последние сомнения в том, что он до сих пор смотрит «Фокс Ньюс». Я предложил сказать Путину, что он должен соблюдать условия ДРСМД, а иначе мы выйдем из договора. Трамп с этим согласился.
с.49
… Трамп был обеспокоен тем, что русские могут понести потери в Сирии, поскольку их военные присутствуют там в больших количествах, и они серьезно расширили свое присутствие в Сирии при Обаме. Это была обоснованная озабоченность, и мы попросили председателя Объединенного комитета начальников штабов Джо Данфорда позвонить своему российскому коллеге Валерию Герасимову и заверить его, что какие бы действия мы ни предприняли, они не будут направлены против российских военных и их боевой техники. Канал связи Данфорд — Герасимов был очень важен для обеих стран, и во многих случаях он был намного удобнее обычного дипломатического общения, потому что так Вашингтон и Москва лучше понимали интересы и намерения друг друга. <…> В восемь вечера во вторник Данфорд позвонил и сообщил о своей беседе с Герасимовым, состоявшейся накануне ночью. После неизменных доводов в защиту режима Асада Герасимов перешел к делу и вполне серьезно отнесся к словам Данфорда, когда тот подчеркнул, что в наши намерения не входит нанесение ударов по русским. Данфорд охарактеризовал Герасимова как человека очень профессионального и сдержанного. Мы согласились, что положительный результат достигнут, о чем я и доложил утром Трампу.
с.56
Трамп пустился в рассуждения о возможных действиях России в ответ на наш удар по Сирии, сказав, что они могут потопить американский военный корабль. Мэттис заверил его, что это маловероятно, хотя в восточном Средиземноморье присутствует несколько российских боевых кораблей.
с.60
… Трамп вначале согласился ввести дополнительные санкции против России. Присутствие Москвы в Сирии имело огромное значение для поддержания режима Асада, и не исключено, что она способствовала применению химического оружия и совершению других злодеяний (или как минимум позволяла Асаду это делать). Но впоследствии Трамп передумал. «Мы донесли нашу точку зрения, — сказал он мне в субботу утром, — и при необходимости мы можем ударить их намного больнее». Более того, 6 апреля США уже ввели весьма серьезные санкции против России в соответствии с законом «О противодействии противникам Америки посредством санкций», который Трампу очень не нравился, так как был направлен против России. Трамп считал, что признание российского вмешательства в американскую политику, а также в дела многих стран Европы и других государство станет косвенным признанием его сговора с Россией в ходе предвыборной кампании в 2016 году. Это было ошибочное мнение с точки зрения логики и политики. Если бы Трамп подверг Россию критике за подрывные действия в ходе выборов, а не игнорировал их, у него были бы более прочные позиции на переговорах с ней, поскольку конкретные действия администрации, такие как экономические санкции, были весьма действенными. Что касается оценки самого Путина, то Трамп никогда не высказывал свое мнение о нем, по крайней мере, в моем присутствии. А я никогда не спрашивал, какого он придерживается мнения, опасаясь того, что он может мне сказать. Его личная точка зрения о российском лидере осталась загадкой.
Я пытался убедить его принять новые санкции, однако он не соглашался. Я сказал, что мы с Мнучиным добьемся того, чтобы Министерство финансов не делало никаких заявлений. К счастью, многие высокопоставленные руководители уже привыкли к резким колебаниям при принятии решений администрацией и сделали паузу, дожидаясь, будет ли Трамп реально осуществлять утвержденные новые санкции. Принятие окончательного решения ожидалось в субботу, поэтому я предупредил заместителя Макмастера Рики Уэдделла, чтобы он сказал всем ничего заранее не объявлять. Совет национальной безопасности сначала проинформировал Министерство финансов, затем всех остальных, и минфин согласился оповестить всех, что санкций не будет.
Но в воскресенье утром [Никки] Хейли на ток-шоу сказала, что минфин в понедельник объявит антироссийские санкции. Сразу же зазвучали сигналы тревоги. Политический советник Хейли Джон Лернер сказал Уэдделлу, что представительство США в Нью-Йорке знало о приказах по поводу антироссийских санкций, и пояснил: «Она [Хейли] просто допустила ошибку». Это было шокирующее преуменьшение. Все понятно: магнетическое притяжение телекамер, являющееся общим политическим недугом, создало проблему, но это было явное нарушение процедуры. О введении санкций объявляет Министерство финансов. И представитель США в ООН не имеет к этому никакого отношения — разве что ей хотелось украсть немного всеобщего внимания. Трамп позвонил мне в половине седьмого вечера и спросил, как прошли воскресные передачи. Я рассказал ему о допущенной ошибке и о том, как мы намерены ее исправить. «Да, здесь все не так. Это уже слишком», — сказал Трамп. Я подробно объяснил, что сделала Хейли, и Трамп сказал: «Она не студентка, знаете ли. Позвоните русским и скажите им». Что я и сделал, связавшись с российским послом в США Анатолием Антоновым, которого я знал со времен Буша или чуть позже. Я не собирался рассказывать ему, что случилось на самом деле, и сказал, что Хейли просто допустила ошибку. Антонову было одиноко, потому что люди в Вашингтоне боялись говорить с русскими. И я пригласил его в Белый дом на встречу. Это понравилось Трампу, когда я позже доложил ему о нашем разговоре с послом, потому что теперь мы могли поговорить о встрече с Путиным, которая была нужна Трампу. Я также проинформировал Помпео о Хейли и о событиях этого дня. Я почувствовал по телефону, как он в смятении качает головой.
Москва проявила спокойствие, а вот американская пресса в понедельник была в ярости из-за истории с антироссийскими санкциями. Трамп дал Сандерс указание проинформировать прессу, что мы больно ударили Россию санкциями и рассматриваем дополнительные меры, надеясь на то, что это остановит кровотечение, вызванное заявлением Хейли. Я поговорил с исполняющим обязанности госсекретаря Джоном Салливаном, и тот согласился, что Госдеп несет определенную ответственность, потому что в дни Тиллерсона-Хейли Госдепартамент и наше представительство в ООН фактически не общались. Хейли была в свободном полете, и очевидно привыкла к такой ситуации, связываясь напрямую с Трампом.
С. 117
После Сингапура я поехал по европейским столицам готовить саммиты. Одна из запланированных поездок была в Москву. Здесь возникли осложнения. Когда я сказал Трампу об этой поездке с целью подготовить почву для его визита, он спросил: «А вам обязательно ехать в Россию? По телефону договориться нельзя?» Я объяснил, что если заранее рассмотреть все вопросы, это поможет подготовить визит. Вскоре после этого я спросил Келли, почему Трамп недоволен моей поездкой. Он ответил: «Ну, это просто. Он беспокоится, что ты отодвинешь его на второй план». Это было смехотворно и нелепо. Но это Трамп. Такая его точка зрения немного льстила мне, но это было опасно. Что я должен был сделать, чтобы решить эту проблему? Хорошего ответа у меня не было.
Трамп на самом деле хотел, чтобы Путин посетил Вашингтон, но русские не собирались это делать, и мы на различных встречах говорили о Хельсинки и о Вене как о возможных местах для проведения саммита. Россия настаивала на Вене, а мы на Хельсинки. Но оказалось, что Трамп против Хельсинки. «А разве Финляндия не сателлит России?» — спросил он. (В то же утро Трамп спросил Келли, не входит ли Финляндия в состав России.) Я попытался рассказать об истории, но далеко не продвинулся, потому что Трамп сказал, что он тоже за Вену. «Как хотят [русские], так мы и сделаем. Скажите им, мы сделаем все, что они хотят». Но после дополнительных дискуссий и препирательств мы остановились на Хельсинки.
Я прилетел в московский аэропорт Внуково во вторник 26 июня и на следующее утро отправился в Спасо-хаус, издавна являющийся резиденцией американского посла в Москве. Джон Хантсман организовал завтрак с участием российских аналитиков и влиятельных людей, среди которых был бывший министр иностранных дел Игорь Иванов. Я познакомился и работал с ним во времена администрации Буша. Еще там присутствовали люди из Совета национальной безопасности и посольства. Русские почти единодушно выражали пессимизм по поводу возможностей улучшить российско-американские отношения, исходя из того, что они читали о Трампе. Они считали, что американские взгляды на Россию в конгрессе и в обществе в основе своей не изменились, что соответствовало действительности. Я очень жестко говорил на тему вмешательства в выборы, зная, что присутствующие тут же доложат об этом своим знакомым в Кремль. Я хотел, чтобы наша позиция была известна.
Затем наша делегация и Хантсман отправились в здание Совета безопасности на Старую площадь, чтобы встретиться с российскими коллегами. Мой коллега, секретарь Совета безопасности Николай Патрушев был в отъезде, но на встрече с обеих сторон присутствовало очень много людей, и мы обсудили множество вопросов, начиная с Ирана и кончая контролем вооружений. Все это были вопросы, которые могли захотеть обсудить Путин и Трамп во время своего саммита. Путин сам непродолжительное время был секретарем Совета безопасности России. А Патрушев, который, как и Путин, являлся ветераном КГБ (и его преемницы ФСБ, занимающейся контрразведкой и безопасностью), сменил его на посту директора ФСБ в 1999 году. По общему признанию, Патрушев по-прежнему было очень близок к Путину, что неудивительно с учетом схожести их карьеры. Мы пообедали с министром иностранных дел Сергеем Лавровым в особняке, которым до революции владел симпатизировавший большевикам богатый промышленник, и где я бывал довольно часто. Я продолжил разговор о вмешательстве в выборы, а Лавров от него уклонялся, говоря, что действия хакеров исключать нельзя, однако российское правительство не имеет к этому никакого отношения.
Из особняка мы в половине третьего поехали в Кремль на встречу с Путиным. Мы приехали рано, и пока ждали, к нам вышел познакомиться министр обороны Сергей Шойгу, находившийся там с какой-то военной делегацией (позже он присоединился к нам на встрече с Путиным). Нас провели в зал, где должно было состояться главное мероприятие. Наверняка, это было то же самое помещение, в котором я впервые встретился с Путиным в октябре 2001 года, сопровождая министра обороны Дональда Рамсфелда сразу после терактов 11 сентября. Это был гигантский зал, покрашенный в бело-голубые цвета с золотой окантовкой. Там стоял внушительный стол для переговоров овальной формы и бело-голубого цвета. Пресса уже собралась, готовая фотографировать Путина, вошедшего в дверь в дальнем конце зала (это был действительно дальний конец). Как меня проинструктировала российская служба протокола, я ждал в центре зала, когда Путин подойдет и поздоровается со мной. Мы пожали друг другу руки на камеры. Он казался раскованным и уверенным в себе, намного более уверенным, чем во время первой встречи в 2001 году. Я также поприветствовал Лаврова, Шойгу и Юрия Ушакова (дипломатический советник Путина и бывший посол в США), после чего мы расселись за изящным столом. Российская пресса позже сообщила (неверно), что Путин появился на встрече вовремя, хотя обычно он заставляет визитеров ждать, в том числе, папу римского и английскую королеву. Я не посчитал нужным исправлять сообщения прессы.
Путин в присутствии СМИ начал рассказывать об ухудшении российско-американских отношений, обвиняя в этом внутреннюю политику США. Я наживку не заглотил. Я не собирался публично спорить с Путиным, ведь у него было преимущество родных стен. Поскольку Москва в то время проводила чемпионат мира по футболу, а США (с Мексикой и Канадой) только что получили право на проведение игр в 2026 году, я ответил, что буду с нетерпением ждать от него сообщений о том, как успешно провести чемпионат. Затем пресса дисциплинированно удалилась, и мы занялись делом.
Манера ведения переговоров у Путина, по крайней мере, вначале, заключалась в том, что он читал по карточкам, делая паузы для перевода. Но при этом он часто клал карточки на стол и произносил что-то вроде: «Вы скажите президенту Трампу вот что». Ушаков, Шойгу и Лавров на встрече ничего не говорили, а только отвечали на вопросы Путина. С нашей стороны тоже никто ничего не говорил (в зале присутствовали посол Хантсман, старший директор Совета национальной безопасности по Европе/России Фиона Хилл, директор Совета национальной безопасности по России Джо Ванг и наш переводчик). Путин говорил почти 45 минут, включая последовательный перевод. В основном он вел речь о российской повестке в области контроля вооружений (национальная система ПРО США, ДРСМД, СНВ-3, распространение оружия массового уничтожения). Когда настала моя очередь, я сказал, что по теме контроля вооружений у нас может быть один из двух концептуальных подходов: переговоры между противниками с целью сдерживания друг друга, или переговоры между соперниками с целью урегулирования конфликтов, могущих привести к проблемам. В качестве примера второго подхода я привел выход США из Договора по ПРО от 1972 года. Это спровоцировало Путина на монолог о том, почему, на его взгляд, Боб Гейтс и Конди Райс позже обманули Россию в этом вопросе. Я ответил, что Путин многое упустил в истории 2001-2003 годов, когда мы пытались убедить Москву тоже выйти из этого договора и сотрудничать на взаимной основе по вопросам национальных систем ПРО. Путин тогда отказался от переговоров. Я предполагал, что это наверняка объясняется тем, что у них уже была эффективная техника противоракетной обороны, а у нас нет. В администрации Трампа вопросы контроля вооружений обсуждали мало. И конечно же, требовалось провести более подробные беседы, прежде чем Трамп будет готов к контактам.
Говоря о Сирии и о нашем желании добиться вывода иранских войск, Путин спросил, кто будет это делать. В этот момент Путин показал на меня пальцем и заявил, что я должен напрямую заявить Трампу: иранцы в Сирии русским не нужны, и это России совершенно невыгодно. Иран преследует там собственные цели, поскольку у него есть свои интересы в Ливане и среди шиитов. К российским целям это не имеет никакого отношения, и лишь создает проблемы России и Асаду. По словам Путина, цель России заключается в укреплении сирийского государства для предотвращения хаоса, какой возник в Афганистане, а у Ирана более обширные цели. Россия хочет, чтобы Иран ушел из Сирии, однако Путин считает, что он не сможет добиться полного вывода, а поэтому не хочет давать обещания, которые Россия не в состоянии выполнить. И еще. Если иранцы уйдут, кто будет защищать сирийские войска от крупномасштабной агрессии со стороны сирийской оппозиции и ее западных сторонников? Путин не намерен заменять иранские войска российскими, и не хочет, чтобы Иран сказал ему: «Давайте, теперь вы воюйте в этом внутреннем сирийском конфликте». Он хочет прийти с США к полному пониманию по Сирии. Затем Путин остановился на различных аспектах американского и российского военного присутствия в Сирии, уделив особое внимание зоне Эт-Танф (на стыке границ Сирии, Иордании и Ирака). Твердо следуя давней линии российской пропаганды, Путин уверенно сказал, что до 5 000 «местных жителей», проживающих возле Эт-Танф, являются боевиками ИГИЛ (запрещенная в России организация — прим. ред. ИноСМИ) и якобы выполняют американские указания, но обязательно предадут американцев, когда им это будет выгодно. (По словам Путина, боевики готовы целовать определенные части нашего тела. Правда, его переводчик перевел данные слова немного по-другому.) Я подумал, что обмен мнениями о ситуации в Сирии — это самая интересная часть нашей беседы. Говоря о сирийской оппозиции, Путин всячески подчеркивал, что они для нас не могут быть надежными союзниками, и что им совершенно нельзя доверять. Он призвал нас содействовать сирийскому процессу мирного урегулирования. Я заявил, что наш приоритет заключается в уничтожении ИГИЛ и в выводе из Сирии всех иранских войск. Мы не ведем в Сирии гражданскую войну. Наш приоритет — это Иран.
Путин занял очень жесткую позицию по Украине, детально рассказав о политических и военных аспектах конфликта. В еще более конфронтационной тональности он заявил, что поставки американского оружия на Украину противозаконны, и что они далеко не лучший способ урегулировать эту проблему. Обсуждать Крым он вообще отказался, сказав, что это уже история. А затем во встрече произошел второй очень интересный момент. По словам Путина, в 2014 году Обама четко пообещал ему, что если Россия ограничится аннексией Крыма и не пойдет дальше, украинское противостояние можно будет урегулировать. Однако Обама по какой-то причине передумал, и в итоге мы оказались в сегодняшнем тупике. Когда пришло мое время говорить, а это было на 90-й минуте встречи, которая по времени подходила к концу, я сумел сказать лишь то, что у нас очень разные позиции по Украине, и что подробно все обсудить мы не успеем, а посему нам надо просто согласиться не соглашаться по всему комплексу вопросов.
Путин также поднял тему Северной Кореи, где русские поддерживали подход Севера по принципу «действие за действие». Но этот вопрос интересовал его гораздо меньше. Касаясь Ирана, он высмеял наш выход из ядерной сделки и спросил, что будет, если и Иран выйдет из нее. Израиль, сказал он, не сможет вести военные действия против Ирана в одиночку, потому что ему не хватит сил и средств, особенно если вокруг Ирана сплотятся арабы, что само по себе было абсурдом. Я ответил, что Иран не выполнял условия сделки, отметил причастность Ирана и Северной Кореи к строительству реактора в Сирии, который израильтяне уничтожили в 2007 году, а также сказал, что мы пристально следим, не продолжают ли Иран и Северная Корея свое сотрудничество до сих пор. В любом случае, введенные против Ирана санкции уже очень дорого ему обошлись как во внутреннем плане, так и в плане его репутации смутьяна на международной арене. А поскольку Трамп все еще испытывал эйфорию по поводу Северной Кореи, я просто объяснил совет Си Цзиньпин оперативно продолжить переговоры.
Вопрос о вмешательстве в выборы Путин не затрагивал. Но это сделал я, подчеркнув, что он вызывает еще больший интерес в связи с приближающимися выборами в конгресс. В этом напрямую и лично заинтересованы все члены конгресса, пошедшие на переизбрание. В 2016 году они не до конца понимали серьезность данного вопроса, когда все внимание было приковано к заявлениям о вмешательстве на президентском уровне. Я сказал, что с политической точки зрения Трампу вредно встречаться с Путиным, но он сделает это ради защиты национальных интересов США, невзирая на политические последствия, а также для того, чтобы попытаться наладить взаимоотношения. После обмена любезностями полуторачасовая встреча подошла к концу. Мне показалось, что Путин полностью контролирует ситуацию, что он спокоен, уверен в себе, невзирая на все экономические и политические трудности, с которыми сталкивается его страна. Он прекрасно осознавал приоритеты Москвы в сфере национальной безопасности. Мне бы очень не хотелось оставить его в комнате один на один с Трампом.
<…>Тереза Мэй заговорила о Сирии, в частности о том, что делать с российским присутствием в этой стране. Она подчеркнула, что Путин ценит только силу, видимо надеясь, что Трамп обратит на это внимание. Я объяснил, что Путин рассказал мне за несколько недель до этого (см. выше) о выводе иранских сил из Сирии, в чем британцы обоснованно сомневались. Я сказал: «Я не ручаюсь за достоверность слов Путина», на что Мэй ответила: «Ну, Джон, мы этого от тебя и не ждали!» Все рассмеялись.
Потом зашла речь о покушении России на Скрипалей (бежавший в Британию бывший российский разведчик и его дочь). Седвил охарактеризовал это как нападение на ядерную державу с применением химического оружия. Трамп воскликнул: «О, так вы ядерная держава?» Я знал, что он спросил вполне серьезно.
Я спросил Мэй, зачем русские это сделали, и Трамп сказал, что он задавал тот же самый вопрос накануне. Мэй заявила, что это был сигнал, доказывающий способность России действовать безнаказанно, карая и запугивая диссидентов, перебежчиков и им подобных. Она указала Трампу на то, что в Хельсинки ему следует действовать на переговорах с позиции силы, и Трамп с ней согласился. Он даже заявил, что это Путин попросил о встрече (хотя все было как раз наоборот), и заверил Мэй, что ни на какие уступки не пойдет. (Позже я узнал, что Министерство юстиции готовило обвинительные заключения против 12 офицеров ГРУ за вмешательство в выборы. Я подумал, что было бы лучше обнародовать их до саммита, чтобы Путин задумался.)
Хельсинки
<…> В половине десятого мы отправились на завтрак домой к президенту Финляндии. Мы обсудили целый ряд вопросов, но Саули Ниинистё хотел подчеркнуть три момента о России. Первый момент — как вести себя с Путиным. Ниинистё напомнил Трампу, что Путин был борцом, а поэтому в случае нападения он должен отражать его удары и наносить встречные. Во-вторых, Ниинистё подчеркнул, что важно уважительно относиться к Путину, так как если удастся создать атмосферу доверия, он будет вести себя более тактично. И наконец, как будто готовя Трампа к боксерскому поединку, финский руководитель предупредил его, что он не должен уступать ни на йоту и не должен подставляться. Разговор он закончил финской пословицей: «Казаки забирают все, что плохо лежит». Ниинистё отметил, что численность финской армии 280 000 человек, а поэтому агрессору придется дорогой ценой заплатить за свое вторжение. Трамп спросил, хочет ли Финляндия вступить в НАТО, и Ниинистё дал сложный и запутанный финский ответ, не сказав ни да, ни нет, но оставив при этом двери открытыми. Далее он подчеркнул, что Путин не глупый человек, и не станет нападать на страны НАТО. Путин допустил ошибку на Украине, усугубив конфликт в Донбассе. Однако финский президент заявил, что Крым Путин не вернет. Трамп обвинил во всем Обаму, и к моему огромному облегчению пообещал не прощать Путину такое поведение, подчеркнув, что российский лидер не стал бы так себя вести, будь в то время президентом он, а не Обама.
Вернувшись со встречи, мы узнали, что самолет Путина вылетел из Москвы с задержкой, что вполне соответствовало его привычке заставлять гостей ждать. Я надеялся, что это вызовет у Трампа достаточно сильное раздражение, и он поведет себя с Путиным более жестко. Мы даже думали о том, чтобы совсем отменить встречу, если Путин сильно опоздает, и решили, что в любом случае заставим его немного подождать в президентском дворце Финляндии (где, как и в 1990 году, должен был состояться саммит).
Мы ждали очень долго, потому что встреча с глазу на глаз длилась почти два часа. Трамп вышел примерно в пятнадцать минут пятого и проинформировал о содержании разговора Келли, Помпео, Хантсмана и меня. Разговор шел главным образом о Сирии, причем особый упор бы сделан на гуманитарную помощь и на восстановление (Россия хотела, чтобы финансировали это мы и в целом Запад), а также на уход Ирана. Трамп сказал, что говорил в основном Путин, а он слушал, что было весьма необычно. Американская переводчица рассказала Фионе Хилл и Джо Вангу, что Путин говорил 90 процентов времени (исключая время на перевод). Она также сказала, что Трамп попросил ее не делать никаких записей, и поэтому ей пришлось рассказывать о содержании беседы исключительно по памяти. По словам Трампа, ему стало ясно, что Путин хочет «уйти из Сирии», и что ему нравится Нетаньяху. Трамп также сказал, что Путина не очень-то беспокоит наш выход из иранской ядерной сделки, хотя он заявил, что Россия от нее отказываться не намерена. Комментируя торговые отношения США и Китая, Путин отметил жесткую позицию Америки, на что Трамп заявил, что у него нет выбора. Путин хотел, чтобы США больше занимались бизнесом в России, и подчеркнул, что ЕС делает в России в двадцать раз больше, чем Соединенные Штаты. Ключевой момент заключался в том, что не было достигнуто никаких договоренностей ни по каким вопросам, не было уступок, не было реальных изменений по сути во внешней политике. Я был доволен и почувствовал облегчение. Никаких успехов, но это меня ничуть не тревожило, так как я давно уже понял, что весь этот саммит — не более чем активная борьба за живучесть.
Затем мы подошли к теме вмешательства в выборы, и Трамп сказал, что он первым поднял этот вопрос. К сожалению, у Путина был готов обманный маневр. Он предложил судить офицеров ГРУ, против которых только что были выдвинуты обвинения (как вдумчиво), не в США, а в России, сделав это в соответствии с каким-то неназванным договором. Он сказал, что разрешит следователям Мюллера приехать и сделать свою работу, если российским следователям будет позволено сделать то же самое в отношении бизнесмена Билла Браудера, чей российский юрист Сергей Магнитский был арестован и убит путинским режимом. Дед Браудера в 1930-е и 1940-е годы был генеральным секретарем Коммунистической партии США и женился на советской гражданке. Его внук-капиталист, получивший британское гражданство, добился в России финансового успеха, однако убийство Магнитского и действия властей против его инвестиций заставили этого человека начать международную кампанию против Москвы. Он убедил конгресс принять закон, позволяющий США вводить санкции против российских нарушителей прав человека. Американскому примеру последовало несколько других стран. По мнению Путина, Браудер передал предвыборному штабу, фонду и другим частям галактической империи Клинтон около 400 миллионов долларов, украденных им у России. Это привлекло внимание Трампа. Конечно, это была полная ерунда, но Трамп очень сильно разволновался. Я попытался успокоить его, чтобы побольше выяснить о той договоренности, которую предложил Путин. Это было похоже на ловушку. Затем мы отправились на рабочий обед, который был больше похож на ранний ужин.
Трамп попросил Путина рассказать о встрече с глазу на глаз, и тот сказал, что Трамп первым поднял вопрос о вмешательстве в выборы. Затем он добавил, что мы сможем найти общее объяснение по этому вопросу (непонятно, что он имел в виду). Путин сказал, что все мы должны пообещать не заниматься больше кибератаками. Ну конечно, это обязательно получится. Он повторил то, о чем говорил по поводу Украины, Сирии, Ирана и Северной Кореи. Трамп добавил несколько комментариев. Все это казалось каким-то бессобытийным и будничным, как ранее об этом рассказывал Трамп. Они также коснулись вопроса контроля вооружений, но лишь вскользь. Я решил, что эту тему поднимать не стоит, так как могли возникнуть новые проблемы. Трамп спросил, есть ли у кого-нибудь вопросы, и я попросил Путина подробнее рассказать о сирийско-израильской пограничной проблеме, возникшей в 1974 году, чтобы лучше понять, о чем он рассказывал Нетаньяху. Путин четко дал понять, что он говорил только о соблюдении линий размежевания, но не о реальных «границах». Я также задал вопрос о гуманитарной помощи и о восстановлении Сирии, так как был уверен, что чем больше Путин говорил об объемах необходимой помощи, тем меньше этот вопрос интересовал Трампа. На самом деле, оба они больше всего хотели обсудить увеличение торговли и инвестиций США в России, и этот разговор занял неожиданно много времени, хотя говорить было практически не о чем, так как очень немногие американские компании захотят нырнуть в российскую политическую и экономическую трясину.
После обеда мы направились на совместную пресс-конференцию Трампа и Путина, которая началась около шести вечера. Келли заметил, что теперь в комнате появились два военных помощника, каждый с ядерным чемоданчиком своей страны в руках. Путин зачитал заранее подготовленное заявление, а потом сказал, что Трамп первым поднял вопрос о вмешательстве в выборы. Он заявил, что российское государство никогда не вмешивалось и не собирается вмешиваться во внутренние дела Америки, в том числе, в избирательный процесс. То же самое он говорил во время встречи со мной. Владеющая русским языком Фиона Хилл отметила, как он подбирает слова. Если вмешательство осуществляла некая «неправительственная организация» или «корпорация», можно невозмутимо говорить о том, что «российское государство» к этому непричастно. Мы должны были более четко подчеркнуть этот момент, но для этого всем надо было согласиться с тем, что вмешательство имело место. Трамп зачитал свое скучное заявление, и пресса начала задавать вопросы. Путин в какой-то момент упомянул, что Трамп занял хорошо известную американскую позицию о незаконности аннексии Крыма, однако в общей суете это как-то забылось.
Я подумал, что все будет нормально. Американский репортер спросил Путина, почему американцы должны верить его заявлениям о том, что никакого вмешательства в выборы в 2016 году не было, и Путин ответил: «С чего вы взяли, что президент Трамп мне доверяет, а я ему в полной степени доверяю? Он защищает интересы Соединенных Штатов Америки, я защищаю интересы Российской Федерации… Назовите мне хотя бы один факт, который говорит о каком-то сговоре в ходе предвыборной кампании в Соединенных Штатах. Это полный бред». Затем, демонстрируя глубокое знание обвинений Мюллера, Путин вспомнил про договор от 1999 года о взаимной правовой помощи. Путин неверно назвал его во время пресс-конференции (или был неверный перевод), хотя мы к тому времени пришли к выводу, что он поднимал этот вопрос на встрече с Трампом. Путин сказал, что Мюллер может воспользоваться этим договором, но Россия тоже должна иметь возможность им воспользоваться в деле против Билла Браудера, обвиняемого в совершении преступлений, о чем он уже говорил Трампу во время встречи. То, что Путин говорил про договор, на самом деле очень далеко от его положений, но к тому времени, как мы объяснили это прессе, Путин уже набрал свои пропагандистские очки.
Был там один тревожный момент. По словам Путина, он хотел, чтобы Трамп победил на выборах в 2016 году, потому что «он говорил о нормализации российско-американских отношений». Это было существенное отклонение от стандартной публичной линии, заключающейся в том, что страны не вмешиваются во внутреннюю политику других государств и работают с теми людьми, которых избрал народ. Но это была чепуха по сравнению с тем, что заявил Трамп ближе к концу пресс-конференции. Он сказал: «Мои люди пришли ко мне — Дэн Коутс пришел ко мне, некоторые другие тоже — и сказали, что по их мнению, это Россия. Я поговорил с президентом Путиным. Он только что сказал, что это не Россия. Я скажу так: я не вижу никаких причин, почему это должна быть она. Но мне очень хотелось бы увидеть этот сервер. Однако я доверяю обеим сторонам… Я полностью доверяю своим людям из разведки, но я скажу вам, что президент Путин в своих сегодняшних опровержениях был очень силен и убедителен». Мы с Келли сидели рядом в зале, и оба застыли на своих стульях, огорошенные ответом Трампа. Стало очевидно, что многое придется исправлять, чтобы ликвидировать последствия этого самострела. Но было непонятно, что именно, ведь реакция СМИ на эти слова стала настоящей катастрофой.
<…> Немного подумав, я записал четыре момента, которые, на мой взгляд, должен был подчеркивать Трамп: «(1) Я всегда поддерживал разведывательное сообщество; (2) никакого сговора с Россией не было; (3) российское (и любое другое иностранное) вмешательство недопустимо; (4) такого в 2018 году не произойдет». Я напечатал это и передал Келли, Сандерсу, Саре Тинсли (старший директор СНБ по коммуникациям), Миллеру, Биллу Шайну (бывший руководитель «Фокс Ньюс»), Дэну Скавино (гуру Трампа по социальным сетям) и остальным.
<…> Строить отношения с Россией таким образом не стоило, и Путин наверняка громко смеялся, вспоминая, как ему все удалось в Хельсинки. Мне позвонила Конди Райс и сказала, что не будет выступать с официальными комментариями о саммите в Хельсинки. Однако она заявила: «Знаешь, Джон, Путин знает только два способа общения с людьми: унижать их или властвовать над ними. И оставить это безнаказанным никак нельзя». Я с ней согласился. Многие люди звонили разным высокопоставленным руководителям с требованием подать в отставку, в том числе, Келли, Помпео, Коутсу и мне. Я проработал в должности всего три месяца. Как быстро все происходило в администрации Трампа!
