В ночь с 25 на 26 января 1945 года жители одного из домов на Адольф-штрассе, сгрудившись в темном подвале, с ужасом ждали, что будет дальше. Известно было только то, что в Гляйвиц входят советские войска. После событий, произошедших тремя месяцами ранее в Неммерсдорфе в Восточной Пруссии, о которых писала немецкая пресса, напуганные люди могли предполагать самое худшее.
Около 11 вечера в подвале появились первые красноармейцы с криками «Давай часы». Они забрали добычу и ушли. Примерно в полночь появились следующие, они тоже требовали часы, но ни у кого из жителей дома их уже не осталось.
«Среди нас был Йозеф Хюршбергер, солдат, который приехал домой на побывку. Кто-то что-то сказал, уже не помню, что, и один из красноармейцев крикнул: „Стрелять немцев!". Началась стрельба. Господин Хюршбергер погиб первым, второй жертвой стала моя мать. Стреляли очередями, мама, получив шесть пуль в живот, упала на меня и защитила меня своим телом. Жена Хюршбергера достала из ворота цепочку с крестом и подняла крест так, чтобы стреляющие его увидели. Тогда они прекратили стрелять и ушли. Было много раненых, помощь, к сожалению, уже нигде получить было невозможно. Моя мать умирала долго», — вспоминает в разговоре с историком Богуславом Трачем (Bogusław Tracz) жительница Гливиц, которой в момент описываемых событий было несколько лет.
Город мертвых
Трач, сотрудник отдела Института национальной памяти в Катовицах, выпустил книгу «Последний год, первый год: Гливице 1945», описав в ней общественно-политическую обстановку в этом городе и его окрестностях с момента появления Красной армии и до конца 1945 года, когда немецкий населенный пункт стал польским. Этот труд вдохновил меня написать роман «Город мертвых». Его герои — жители города Гляйвиц/Гливице и он сам. Описывая вход Красной армии, я не мог обойтись без жестоких эпизодов с участием красноармейцев. Некоторые читатели упрекали меня в том, что они вышли слишком натуралистичными, а при этом далекими от реальности. Некоторые, как сцена изнасилования или убийства советского солдата, это, конечно, плод вымысла, но фон, на котором разворачиваются события, я создавал на основе воспоминаний и свидетельств, предоставленных мне автором «Последнего года».
Преступная прелюдия
23 января 1945 года к городу приближалась Красная армия. Жителей охватила паника. Одни шли в костел молиться, другие снимали со стен портреты Гитлера и прятали нацистскую символику, тем временем эсесовцы «эвакуировали» из концлагеря Аушвиц узников.
Несте Д., которая была тогда подростком, один из «маршей смерти» запомнился так: «Однажды утром, было, пожалуй, четыре часа, я возвращалась с подругами с дежурства на вокзале. Вдруг мы услышали ужасный ритмичный звук. Это шли узники из Аушвица. Их гнали по Франтишканской улице. Люди были истощены до такой степени, что падали на землю, тогда эсесовцы, используя дубинки и плетки, заставляли их подняться. Увиденное так меня потрясло и возмутило, что я даже хотела вмешаться. Одна из подруг меня остановила. Среди узников были евреи, один из них смог сбежать, наши знакомые его спрятали и позаботились о нем. Это был очень молодой человек, лет 20. Позднее он уехал в Германию. Тех, кто идти не мог, эсесовцы убивали на месте», — вспоминала она в 1999 году.
На запад…
Герда Р., с которой пару десятилетий назад беседовал Богуслав Трач, рассказывала следующее: «Первыми в городе появились немцы, которые бежали с востока. Они советовали нам брать все добро и убегать. Моя мать решила, что мы останемся. Многие жители нашего дома уехали еще накануне января 1945. Некоторые из них оставили моей матери ключи от своих квартир, чтобы она приглядела за их имуществом».
На гливицком вокзале можно было наблюдать ужасающие сцены: люди хотели уехать как можно дальше на запад. «Ночь накануне входа в город Красной армии мы с моей матерью провели на вокзале. Было два часа ночи. Сотни людей ждали поезд, который должен был увезти их за Одер. Подали пассажирский состав, но мы не смогли в него попасть, люди расталкивали друг друга, плакали. Пришлось вернуться домой. Мы остались одни: я, мать и брат. Отец погиб на восточном фронте, на Украине…» — вспоминала Мария Б. в беседе с Трачем.
Некоторые матери, не сумевшие бежать из города, решались на чудовищный шаг: они убивали себя и детей.
Город захвачен
Неста Д., которая работала учительницей в женской гимназии, рассказывала, что в их квартире разместили советского офицера. «Он играл с отцом в карты и говорил: „Русские — народ хороший. Сначала — Гитлер капут, потом Сталин капут, и все будет хорошо". Однажды он спросил отца, кто жил здесь раньше. Тот ответил, что в начале улицы — служащие и интеллигенция, а в конце — рабочие металлургического комбината. Офицер не мог поверить, что там жили рабочие: „Что же это за рабочие с велосипедами и в очках? Это какие-то буржуи"».
Юзеф К. в 1945 году работал в гостинице «Хаус Обершлезин». Появление Красной армии в Гляйвиц он описывал историку так: «Первые русские пришли и отправились дальше. Они только кричали „На Берлин, на Берлин". Гораздо хуже были вторые, вторая волна. Я не хочу никого оскорбить, но такова правда. Те, кто пришел за фронтом, были хуже всего. Они крали все подряд и насиловали, в том числе детей».
Другой житель города писал в своем дневнике: «28 января 1945 года. Около двух ночи приходили вооруженные советские солдаты, совершающие обход города. Они обыскивают квартиры и „освобождают" наших от часов».
Женщина, которая, по всей видимости, работала в городской больнице, рассказывала в 1948 году: «Потом были изнасилования. Сложно вообразить масштаб явления и садизм, которым оно сопровождалось, не увидев своим глазами изнасилованных, получивших венерические заболевания, нередко покусанных или избитых женщин самых разных возрастов. Я лично видела пострадавших детей 8-11 лет, также бывали случаи, когда нападениям подвергались женщины далеко за 50, даже 80-летние».
Женщин насиловали, а мужчин расстреливали.
После «освобождения»
Учительницу Юлию В., которая в 1945 году занималась созданием польской гимназии на улице Горных Валув в Гливицах, советские военные несколько раз грабили. В первый раз они похитили у нее чемодан с одеждой и документами, во второй, когда она была на работе, вынесли из ее квартиры буквально все.
«Я пошла к управляющему нашими домами, он отказался принимать жалобу, говоря, что это в любом случае были не наши вещи, а трофейные, немецкие, — рассказывала женщина Богуславу Трачу. — Советские военные были очень возмущены тем, что жители решили жаловаться. С чувством оскорбленного достоинства на следующий день они вернули мебель, оставив себе ковер и много других вещей».
Когда фронт прошел, ситуация в городе не нормализовалась. Женщинам все еще грозили нападения красноармейцев, так что матери устраивали в подвалах и квартирах тайники, где прятали своих дочерей.
Из рассказа Герды Р. можно узнать, что немецкие коммунисты сразу же нашли общий язык с советскими и начали сотрудничать с Красной армией, например, при поиске работников. Несту Д. вместе с другими немками отправили в Освенцим, где женщины занимались разборкой фабрик компании «Фарбен». Там работал также упоминавшийся выше Юзеф К. «Мы разбирали эти знаменитые печи и химические установки, в которых немцы делали разные вещи. Мы выбивали кирпичи, оставляя один металлический скелет. Русские разрезали его на части, что-то писали на деталях по-русски, грузили в вагоны и вперед».
В Гливицах разворачивались такие же сцены, какие появляются в рассказах жителей Львова или Вильно, вспоминающих о появлении в их городах советских войск. «Они ходили по домам, забирая часы, их интересовали даже будильники. Впрочем, они забирали все, что видели. Один раз они ночевали у нас, мой отец ушел на работу, и вдруг зазвонил будильник. Они начали в него стрелять, не зная, как отключить, — рассказывает Юзеф К. — Они не умели выключить будильник, не знали, что если открыть кран, потечет вода, мыли картошку в унитазе, и она уплывала у них в канализацию. Все для них было в новинку».
Урок о человеке
В своем романе о «городе мертвых» я хотел показать, что меня интересует каждый человек вне зависимости от его вероисповедания и национальности: поляк, русский, еврей, немец… Юзеф Мацкевич (Józef Mackiewicz) (польский писатель и публицист, — прим.пер.) верно подметил, что война «высвободила такое множество разнообразных страстей и алчных желаний, сколько, возможно, ни одна другая. Все те примеры, включая гитлеровский (или даже в особенности он) позволили нам увидеть, на что способен человек. Это был один из самых наглядных уроков о человеке».
