Как от брошенного камня по воде идут круги, так и интервью сбежавших из Великобритании принца Гарри и Меган Маркл вызвало небывалый ажиотаж во всем мире.
Перед незаменимой королевой, которой тем не менее в не слишком далеком будущем потребуется замена, встает вопрос: удалось ли ей сделать достаточно устойчивым наследие, которое принимают большинство подданных, чтобы выжить? Лишь она одна может принимать решения об успехе и неуспехе королевской эры. Сама она без изъянов предстанет перед судом истории. А институт монархии? Поклонники королевской семьи — а это в Великобритании как минимум две трети населения — обеспокоенно интересуются, не наблюдаем ли мы начало конца института монархии. Что будет после Елизаветы II — всемирный потоп?
В интервью внук королевы сделал сенсационное признание, которое выходит далеко за рамки вопросов о явно неудавшихся отношениях между монаршей семьей и супругой Гарри. Оно затрагивает само физическое бытие королевской власти. Гарри в интервью Опре Уинфри говорит, что оказался в плену «системы», словно в ловушке. «Поясните, пожалуйста, — просит интервьюер. — Что имеется в виду?» И Гарри словно исповедуется: «В плену системы, как и остальная часть моей семьи. Отец и брат тоже в плену. Они не могут выбраться. И я им очень сочувствую».
На этом высокомерии следует остановиться и проанализировать его. Шестой в очереди на трон внук королевы считает проблемой, что оба прямых наследника «не могут освободиться» — что у них нет свободы, они не могут бежать. Бедные заложники! Бедные преемники королевы, Чарльз и Уильям! Стать монархом! Это же потеря свободы!
Нет более подходящего описания должности? Как же королева, которая уже 70 лет на троне, наверное, страдала в этой ловушке! И принц Филипп. Оказался в плену, да к тому же еще постоянно на три шага позади главной заложницы. Трагедия. «Мы выжили», — говорят супруги в интервью. И начинаем расцветать. Расцвет за счет королевского двора? Одни цветут, а другие вымирают?
Двое членов королевской семьи раскручивают это дело как в бреду агрессии. Пропустить мимо ушей их обвинения в адрес королевской семьи не получится. По крайней мере обвинения в расизме. Из Букингемского дворца последовала соответствующая реакция. «Поднятые вопросы, особенно расовые, вызывают беспокойство, — говорится в официальном заявлении. — Хотя некоторые воспоминания могут отличаться, они воспринимаются очень серьезно и будут рассмотрены семьей в частном порядке».
Звучит, словно captatio benevolentiae («снискание расположения»), учитывая, что во времена движения BLM любое подозрение в расизме принимается на веру, даже если есть основания не принимать его сразу за чистую монету.
Легкий отпор дал лишь принц Уильям, когда на вопрос журналиста отметил, что «мы — совершенно не расистская семья».
Это могло бы подтвердить и руководство 53 государств-членов Содружества наций с их преимущественно небелым населением. Бывшие африканские колонии, получив в 1960-е годы прошлого века независимость, будто не имели более срочных задач, кроме как собраться под крылом белого руководителя Содружества наций — Елизаветы II. Более того, за последние 20 лет членами Содружества наций стали такие страны, как Мозамбик, Камерун или Руанда, которые никогда не были британскими колониями, — и вовсе не из-за действий впавшей в расизм королевской семьи.
Сами британцы с приходом Меган Маркл в королевскую семью заговорили о подтверждении мультикультурализма в Англии, если не об обновлении королевского генетического кода. Восхищение свадьбой в Виндзоре в 2018 году было беспредельным, почти фееричным. Оно коснулось всех, даже меня. «История Виндзоров, — написал я тогда, — похоже, идет по счастливому пути, а таблоиды, которые постоянно выискивают новые инциденты, кажется, надолго останутся ни с чем». Вероятно, это была не самая славная страница в предсказаниях.
Сама королева даровала Гарри и его супруге значимые посты президента и вице-президента фонда королевского благосостояния Queen's Commonwealth Trust, занимающегося прежде всего улучшением положения женщин в обществе стран — членов Содружества. Принц Гарри также был назначен амбассадором молодежной программы Commonwealth Youth — это особенно важно, если вспомнить о том, что возраст 60% населения стран Содружества меньше 30 лет. А Меган была доверен патронаж Ассоциации университетов Содружества, где она могла эффективно заниматься вопросами защиты положения женщин. То есть она также была амбассадором британской монархии.
Откуда же взялся якобы «вызывающий беспокойство» вопрос о цвете кожи ее ребенка? Точно, не из круга тех, кто вместе с Меган создавал достоверный образ современной Великобритании. Эта якобы имевшая место «обеспокоенность» могла быть дружеской интерпретацией неправильно понятого Гарри разговора, когда его, как это бывает в таких случаях, спросили, на кого похож ребенок: чьи глаза, чей цвет волос, а в смешанных браках, какие в Великобритании уже давно не редкость, — чей цвет кожи.
Но такое невинное предположение для монархии недопустимо, если это сочетается с ролью жертвы, которая окончательно закрепилась за парой после интервью. А тут еще и обвинение, что никто не заботился о психологическом состоянии Меган. Вообще-то эта критика должна быть адресована самому принцу Гарри: еще задолго до знакомства с Меган он вместе с братом и его супругой Кейт основал организацию Heads Together, а борясь с депрессией после смерти матери, принцессы Дианы, лично получал помощь. Heads Together выступает за открытое обсуждение психологических проблем и предлагает обширный арсенал средств помощи. Принц в ходе продолжительных консультаций получал советы психологов и терапевтов. Он как никто другой мог бы поддержать жену, вместо того чтобы говорить об отказе в помощи со стороны королевской семьи, тем самым снова подрывая ее авторитет.
Двенадцать лет назад Гарри сам оказался в эпицентре дебатов о расизме, когда во время учебы в военной академии в Сандхёрсте дал одному из кадетов прозвище «Паки» (Paki), а другому — «тряпкоголовый» (raghead), как называют арабов или индийцев. Резиденция британской королевской семьи тогда сообщила, что принц приносит извинения за эти обидные слова: он не имел в виду ничего плохого, это было простое дружеское подтрунивание. Тогда Гарри был любимчиком СМИ, и его извинения были охотно приняты. Но культура усиленного внимания к вопросам дискриминации, этот новый элемент политкорректности, не знает подтрунивания, прозвищ, — ей знаком лишь остракизм.
Но почему мы здесь так тщательно анализируем детали душевных переживаний? Почему мы не смотрим глубже и не обращаем внимания на несовместимость калифорнийского стиля жизни Меган Маркл и ее американской культуры предприимчивости с королевско-британским этикетом сдержанности и молчания? И почему мы не вспоминаем о мятежном духе Гарри, его бунте против участи второго ребенка, «запасного колеса», со всеми его протестами?
Все более заметным становится психологическое сходство Гарри и его деда, короля Эдуарда VIII, пусть исходные обстоятельства и отличаются: в одном случае — претендент на трон, а позднее — отрекшийся король, в другом — далекий от трона принц. Но в их роли отверженных наблюдается сопоставимая угроза для монархии.
Принц Уэльский Эдуард долгие годы относился к избранию на трон как к нежеланному наследству. Было бы слишком однобоко утверждать, что в 1936 году он отказался от трона, потому что хотел жениться на Уоллис Симпсон. Он и до этого не мечтал о троне. Поэтому в постыдном отречении 10 декабря 1936 года он видел почти спасение, которое сделала возможным любовь к дважды разведенной американке. Так он избавился от королевского будущего, до которого, как ему казалось, не дорос.
В мемуарах «История короля» (A King's Story, 1951) герцог Виндзорский — этот титул он получил после отречения — пишет о своей юности: «Его охватила смутная обеспокоенность, что однажды он бросит все эти королевские дела». Люди, которые приветствовали любимца того времени, не представляли, что скрывалось за его улыбкой. 28 апреля 1920 года он написал из Новой Зеландии Фреде Дадли Уорд, своей тогдашней возлюбленной: «В каком безнадежном состоянии находится сейчас мир. С каждым днем я все больше желаю бросить к черту эту работу, освободившись от нее для тебя, мое сокровище. Чем больше я думаю обо всем этом, тем больше я уверен, что… время королей и принцев прошло, монархии вышли из моды, хотя знаю, что это звучит порочно и в духе большевизма».
На Рождество 1919 года он написал своему знакомому по военному времени. «Кажется, я схожу с ума, я не в состоянии собраться. Господи! Как я ненавижу свою работу… Я сыт этим по горло и мечтаю умереть. Силы небесные, никому ни слова об этом! Никто не должен знать, что я думаю о своей жизни, и все. Может быть, ты подумаешь, прочитав это, что мне уже место в доме умалишенных. Мне кажется, что я уже полное ничтожество».
Быть сыном своего отца Георга V для него — «удар судьбы». «Боже мой, как мне противна моя чертова семья!.. Невозможно словами описать, как я ненавижу сегодня моего отца».
Казалось, принца Уэльского преследовала не поддающаяся описанию меланхолия, вселенские страдания байронического героя. Таким взглядом он смотрит на нас и сегодня со многих фотоснимков.
Принц Гарри осенью 2017 года сказал в беседе с Newsweek: «Есть ли в королевской семье человек, который хотел бы стать королем или королевой? Думаю, нет, но мы выполняем наши обязанности». Уже тогда возникло это представление о королевской семье как о «ловушке». То же самое двигало его дедом, когда он решил отказаться от трона. Кстати, оба — Гарри и Эдуард VIII — признавались, что без поддержки женщины не решились бы на последний шаг, на бегство. Юные годы Меган и Уоллис в США были похожи, они обе рано научились пробиваться. «Молодая дама, как нас учили в школе для девочек в Балтиморе, должна обладать стремлением побеждать, — вспоминает Уоллис Симпсон в автобиографии «У сердца свои резоны» в 1956 году. — Определенная агрессивность считалась полезной, в конце концов, можно было задействовать и локти».
Стоит ли монархии бояться за свое будущее, когда «локти нарциссизма» борются с традициями многовекового института? Ответ можно найти в известном выражении Блеза Паскаля, часть которого герцогиня Виндзорская выбрала для названия автобиографии: «У сердца свои резоны, которых не знает разум». Такое чувство охватывает всех, кто читает интервью герцогов Сассекских.
Но пока Виндзоры могут надеяться, что сердце и разум британцев на их стороне.
