«Отступление» Майкла Джонса (Michael Jones) в живой и острой форме повествует о поворотном моменте Второй мировой войны, когда на подходе к Москве военная машина Германии была вынуждена отступить.
«Немецкие солдаты — вперед на Москву! Убивайте всех, кого только сможете. Русские — бездельники, вечно пьяный и продажный народ, не способный заботиться о богатстве, которое дал им Бог. Это богатство по праву принадлежит немецкому народу. Вперед на Москву — вас ждет победа и слава!»
Так обращался Гитлер к своим солдатам в листовках, распространяемых среди немецких войск, двинувшихся на российскую столицу в конце 1941 года, но уже через несколько недель «продажный народ бездельников и пьяниц» не только остановил наступление немецких войск, но и заставил их существенно сдать свои позиции. Вместо «победы и славы» солдаты Гитлера познали голод, вшей, обморожения, гангрену и смерть от переохлаждения.
Майкл Джонс — британский историк, специалист по Второй мировой войне, книги которого уже публиковались в Португалии издательством Bizâncio («Ленинград: блокада» и «Тотальная война: от Сталинграда до Берлина»). Теперь издательство обращается к битве под Москвой и публикует еще одну книгу автора «Отступление: первое поражение Гитлера», вышедшую в свет в 2009 году (перевод Клары Алвареш (Clara Alvarez).
Как и в других книгах Джонса, читатель находит здесь чрезвычайно яркую и реалистичную картину событий, для реконструкции которой автор использует обширный материал дневников и воспоминаний участников (начиная с генералов и заканчивая рядовыми солдатами). Перед нами разворачивается опыт немецких и советских военнослужащих, из которого мы узнаем о поворотном моменте Второй мировой войны, ведь именно тогда, казалось бы, непобедимые немецкие войска потерпели свое первое поражение. Война предстает перед нами в человеческом измерении, среди ледяной степи и в распутицу, так что порою уделяется недостаточное внимание событиям и обстоятельствам, которые, хотя и не относятся к географии Московской битвы, значительно повлияли на ее исход.
В сезон распутицы
Окоченевшие немецкие солдаты, спасающиеся от холода, накрутив на себя первое попавшееся под руку тряпье, а за ними бескрайние снежные дали — классический образ гитлеровского фиаско в битве под Москвой. Но первым фактором, замедлившим наступление немецкой армии, был не зимний снег, но осенний дождь, который превратил грунтовые дороги равнин Украины, Белоруссии и России в непроходимые болота.
Явление достаточно значимое, чтобы русские придумали для него специальное слово: «распутица» (что буквально означает что-то вроде «бездорожья»). Та же ситуация, при которой серьезно затрудняется движение транспортных средств, особенно если речь идет о тяжелых машинах без гусеничной тяги, повторяется весной в результате таяния снегов. Распутица уже вставала на пути Великой армии Наполеона в 1812 году, но, похоже, немцы не извлекли из тех событий урока. К тому же, поток продовольствия, топлива, боеприпасов и частей, необходимых для обеспечения работоспособности армии, между 1812 и 1941 годом резко возрос, равно как и средний вес транспортных средств, а проходящие по дорогам колонны танков оставляли за собой сплошное месиво, так что в затруднительном положении оказывались даже автомобили с четырехколесным приводом и полугусеничный транспорт.
Не будь этих осенних дождей, которые значительно замедлили продвижение немецкой армии, возможно, последней удалось бы подойти к Москве до того, как снег и холода смогли окончательно парализовать движение войск и до того, как Советский Союз успел подтянуть в Московскую область подкрепление, и вполне вероятно, что «Операция Тайфун» — немецкое наступление на Москву — увенчалась бы успехом. И кто знает, по какому пути в этом случае последовала бы история?
Однако никто из высшего германского командования, казалось, не учел «Генерала Бездорожье», и только трудности осени 1941 года привели к созданию в 1942 году гусеничного тягача «Восток», машины, разработанной компанией «Штайер» для прохождения болот, которая, хотя изначально и была предназначена для буксировки артиллерийских орудий, оказалась настолько практичной, что быстро взяла на себя все транспортные функции.
Немецкая военная машина против Генерала Зимы
В начале декабря 1941 года, убедившись в неадекватности военного обмундирования и экипировки вермахта в условиях русской зимы, генерал Готхард Хейнрици, командующий танковым корпусом, входившим в состав 2-й танковой армии Гейнца Гудериана, одного из ключевых соединений в атаке на Москву, задался вопросом: «Почему нас отправили вести зимние бои и не предоставили соответствующего обмундирования? Неужели никто не знал, какие здесь погодные условия?» В самом деле, как и в случае распутицы, никто в высших эшелонах рейха и вермахта не задумывался о проблеме, которую представляла собой русская зима.
Джонс подробно не останавливается на этом вопросе, но Эндрю Робертс в своей книге «Смерч войны» намечает путь к пониманию того, по какой причине погодные факторы игнорировались в ходе планирования вторжения в СССР: Гитлер, высокомерный самоучка, упрямый и легкомысленный, полагал себя «знатоком метеорологии, хотя специалистом он считал себя чуть ли не во всех областях». По его мнению, синоптикам не следовало доверять и их лучше было заменить «людьми, наделенными шестым чувством, которые живут в природе и с природой», способными интуитивно предугадывать погоду, наблюдая за миграциями комаров и ласточек.
С другой стороны, не имея понятия о том, что такое зима с температурами до минус сорока, Гитлер хвалился своей собственной способностью легко переносить холод: «Менять шорты на брюки всегда вгоняло меня в тоску. Даже при десяти градусах ниже нуля я имел обыкновение ходить в ледерхозен. Это дарит волшебное чувство свободы».
И добавляет. «Сегодня много молодых людей, которые носят шорты круглый год; это просто дело привычки. В будущем у меня будет целая бригада СС в ледерхозен!»
Солдаты, участвовавшие в «Операции Тайфун», не носили ледерхозен, но их форма и обувь были совершенно непригодными для московских холодов. По мере приближения морозов они были вынуждены утепляться подручными средствами: в ход шли головные уборы, одежда и снятые с трупов советских солдат или украденные у мирных жителей сапоги, в результате чего вермахт утратил все свое прусское великолепие и напоминал сборище оборванцев.
Около полуночи 24 декабря 1941 года, когда советская контратака посеяла хаос в рядах усталых и голодных немецких войск, Хайнц Отто Фаустен из 1-й танковой дивизии столкнулся с символическим изображением безумия, которое бросало солдат в летней форме на амбразуру русской зимы: «На первый взгляд это напоминало живую картину. Правда, в ней не было ничего праздничного. Люди замерзли до смерти, оставшись на позициях, с которых вели стрельбу. Трое или четверо стояли на коленях позади пулемета — один смотрел в телескопический прицел, а другие заряжали боеприпасы — и все они теперь представляли собой глыбы льда».
Но пренебрежение, с которым немцы отнеслись к русской зиме, одеждой не ограничивалось: при низких температурах замерзало смазочное масло, и выходили из строя огнестрельное оружие и моторы машин и самолетов. Генералу Георгию Жукову, сыгравшему решающую роль в битве под Москвой, было известно, что огневая мощь и скорость наступления, которые в совокупности определили подавляющее большинство одержанных вермахтом побед, оказались серьезно скомпрометированы: «в зимних боях немцы выявили свою уязвимость, поскольку в условиях сильных холодов — до минус 30 градусов — двигатели их танков и моторизованной артиллерии становились совершенно бесполезными. И это надломило хребет германской армии».
А в итоге и окончательно сломило — и когда советские войска пошли в контратаку, у отступающих немцев не было никакого другого выбора, кроме как уничтожить тысячи транспортных средств, в условиях холода не способных к передвижению.
Помощь, пришедшая с востока
Майкл Джонс перечисляет факторы, благодаря которым в битве за Москву перевес оказался на стороне Советского Союза, но не всегда раскрывает их с должной глубиной.
Самым решающим из этих факторов было появление на сцене свежих соединений с Дальнего Востока: перебрасывая эти войска, «Сталин шел на просчитанный риск. За несколько лет до того СССР вел войну с Японией, […] чьи войска заняли Маньчжурию, а затем вторглись в Советский Союз. Японцы были побеждены, но когда началась война с Германией, японская армия численностью почти в миллион человек вновь была мобилизована у советской границы. Вывод войск из Сибири мог воодушевить врага на очередную атаку. Между тем разведка докладывала, что в планах Японии — нападение на Англию и Америку в Тихом океане».
Более подробное разъяснение обстоятельств поражения Японии в войне против СССР помогают понять решение Сталина: Япония оккупировала Маньчжурию в 1931 году и превратила ее в марионеточное государство Маньчжоу-го, а с 1938 года ввязывалась в пограничные инциденты с советскими войсками, дислоцированными в соседней Республике Монголии, другом марионеточном государстве, находящемся под советским контролем. Японские милитаристы разделились на две основные группы: одни считали, что Япония должна расширяться на север и запад, в Азию, за счет Китая и СССР (предполагалась оккупация значительной доли Сибири до Байкала), другие утверждали, что нападать следует на европейские колонии в Юго-Восточной Азии, входившие в сферу влияния США в Тихом океане: первый вариант поддерживала армия, второй — военно-морской флот.
Воодушевленные легкими победами в борьбе против слабой, коррумпированной и плохо организованной китайской армии и помня о своем неожиданном и убедительном триумфе в русско-японской войне (1904-1905), Квантунская армия, обладавшая определенной автономией, после двух месяцев пограничных инцидентов в июле 1939 года без полученного от японского правительства разрешения уверенно пересекла реку Халхин-Гол, отделяющую Монголию от Маньчжурии. Советские войска были оттеснены, но контратака, проведенная в конце августа под командованием генерала Жукова (который затем станет главным стратегом в борьбе с немцами), закончилась для японской армии, вступившей на монгольскую территорию, полным крахом.
Хотя поражение японцев нельзя назвать разгромным — в действительности советские войска понесли еще большие потери — последствия его имели важное значение: военный конфликт показал, что советская армия была врагом, с которым необходимо считаться (и обладающим превосходством в танковых войсках), и заставил генеральный штаб Японии перенаправить свою поддержку тем, кто лоббировал за продвижение ВМФ в Юго-Восточную Азию и Тихий океан. Подписанный тогда же между Германией и СССР пакт о ненападении только укрепил это решение, и в апреле 1941 года, всего за несколько недель до нападения Германии на СССР, пакт о ненападении (о нейтралитете — прим. пер.) был заключен также между Советским Союзом и Японией.
Джонс не упоминает о решающей роли, которую сыграл в этой истории Рихард Зорге, советский шпион, выдававший себя за немецкого журналиста: он уже предупреждал Сталина — и тщетно — о возможности вероломного нападения Германии в июне 1941 года.
Хотя впечатляющие победы немецкой армии летом 1941 года придали сил группе японских военных, призывавших к наступлению на Советский Союз, Зорге, основываясь на информации из ближайших к японскому премьер-министру источников, 25 августа 1941 года передал, что верховное командование решило в том году не предпринимать нападения на СССР. В сентябре от Зорге поступило еще более воодушевляющая информация: посол Германии Ойген Отт не смог убедить японцев напасть на СССР, и потому вероятность японского наступления полностью отпадает. На этот раз Сталин прислушался к словам Зорге и перебросил с Дальнего Востока в Москву 15 пехотных и три конных дивизии, 1 тысяча 700 танков и 1 тысяча 500 самолетов, в результате чего баланс сил сместился в пользу СССР.
Драться до последней возможности
Отчаянное сопротивление, которое советские войска продемонстрировали на московском фронте, не серьезно контрастирует с той легкостью, с которой части Красной Армии сдавали свои позиции в первые недели операции Барбаросса. Резко изменившийся настрой советских войск объясняется как патриотическим пылом, так и предпринятыми Сталиным безжалостными мерами.
Быстрота, с которой было организовано производство вооружения, также являлась результатом введенных советским правительством драконовских мер, которые оказались бы неприемлемыми в демократической стране или в условиях менее жестокого и централизованного авторитарного правления, чем сталинское: рабочие заводов трудились по 18 часов в сутки с правом на один выходной в месяц; демонтированные и перемещенные на Урал предприятия начинали функционировать еще до возведения стен и потолков; руководители заводов собственной жизнью отвечали за выполнение производственных квот; рабочие жили в нечеловеческих условиях; а вся промышленность перешла на военные рельсы — в книге «Смерч войны» Эндрю Робертса упоминается один завод, где вместо бутылок шампанского начали выпускать бутылки с зажигательной смесью.
Показательно было бы сравнить эту ситуацию с тем, что происходило в Великобритании, где в период Второй мировой войны по ключевым в военном отношении промышленным предприятиям прокатилась волна забастовок, в том числе среди рабочих верфей в Тайнсайде, авиационных инженеров, шахтеров или сотрудников Rolls-Royce (одного из крупнейших производителей двигателей для боевых самолетов), в результате в 1944 году было зарегистрировано 2194 забастовки, с потерей 3,7 миллионов рабочих дней.
Согласно приказу № 270 от 16 августа 1941 года, также известному по ключевой фразе «до последней возможности!», комиссары, срывающие с себя знаки отличия, будут считаться дезертирами, а любой солдат, который попытается сдаться, должен быть расстрелян, а члены его семьи — лишены какой-либо государственной помощи. Суть приказа № 270 была выражена Сталиным в еще более сжатой форме: «У нас нет военнопленных, есть только предатели». Приказ № 270 позднее был подкреплен еще более безжалостным приказом № 227 от 28 июля 1942 («Ни шагу назад»).
Эта политика сыграла ключевую роль в удержании советского отступления, но результатом ее стали ужасающие потери, численность которых приводит Эндрю Робертс: «не менее 135 тысяч военнослужащих Красной Армии — что равносильно составу 12 дивизий — во время войны оказались уничтожены своими же, в том числе многие из тех, кто сдался немцам и был впоследствии пойман. К смертной казни приговаривались за паникерство, сон на посту, трусость, пьянство, дезертирство, потерю оборудования, отказ идти в атаку через минное поле, за уничтожение партбилета […], оскорбление старших офицеров, „антисоветскую агитацию“ и так далее». Те, кому удавалось избежать расстрела, оказывались в штрафных батальонах, через которые прошли 400 тысяч солдат, процент выживших в этих подразделениях был на порядок ниже, чем в среднем в Красной Армии, поскольку штрафников направляли на самые опасные или безрассудные задания.
Опасаясь, что подобные меры сдерживания не достаточны, НКВД нередко организовывал заградотряды, которые размещались позади основных войск с автоматами наготове, чтобы расстреливать советских солдат, осмелившихся покинуть первую линию обороны.
Грозная боевая машина
В большинстве своем танки, имевшиеся в распоряжении советской армии в июне 1941 года, уступали немецким, но уже тогда среди них было несколько сотен Т-34, только-только покинувших заводские цеха и еще боровшихся с неполадками в сцеплении и коробке передач. Но как только эти технические проблемы были решены, а применявшаяся в начале войны тактика использования танков изменилась, советские Т-34 показали себя по истине грозным противником — генералы немецких танковых дивизий первые признали это: «лучший танк мира» (Пауль фон Клейст); «У нас не было ничего сравнимого уровня» (Фридрих фон Меллентин); «Лучший боевой танк до 1943 года» (Гейнц Гудериан); «Наши Panzer IV с короткой пушкой 75 мм в состоянии уничтожить Т-34, только наведя прицел на двигатель, с задней стороны» (Гейнц Гудериан).
Т-34 превосходил своих соперников огневой мощью, броней, скоростью, маневренностью и (после того, как были устранены упомянутые проблемы с механикой) надежностью. Более широкие, чем у немецких танков, гусеницы обеспечивали ему проходимость по рыхлому снегу и грязи, где как правило увязали другие танки.
Осознав это, советские власти сделали все возможное, чтобы ускорить производство Т-34: конструкция танка была изменена, чтобы сделать производственный процесс более простым и быстрым, а работа на заводах шла такими бешеными темпами, что порой Т-34 отправляли с конвейера прямо на фронт, не успев докрасить.
Лишь с середины 1943 года в строй были введены первые немецкие танки, способные дать отпор Т-34. Но к тому времени ход войны необратимо изменился.
Холодный и враждебный мир
«Лето подгоняло нас вперед. Осень взяла нас в плен своей постоянной безудержной распутицы. Теперь зима стремится окончательно изгнать нас из страны. Ошибкой было вслепую вступать в эти земли, где все нам чуждо и которые никогда не будут нам близки. Здесь царит холод и враждебность, все здесь против нас». Именно в таком тоскливом тоне лейтенант Вольфганг Пауль в конце 1941 года подвел итоги немецкой кампании на территории России.
Осознание немцами того, что борьба не на жизнь, а на смерть ведется ими на территории, вселяющей страх, способствовало, наряду с нацистской пропагандой, представлявшей советских людей как недочеловеков, эскалации насилия и непримиримости, что вызвало ответную реакцию у советской стороны. «Война в России со всеми вытекающими последствиями действительно ужасна, — писал капрал Алоис Шойер из 197-й пехотной дивизии. — Мы вынуждены отбросить в сторону наши принципы и человеческие чувства. […] Мы должны зачерстветь, чтобы все это выдержать». Разумеется, черстветь легче, когда несчастным оказываешься не ты, а другие — лейтенант Вильгельм Прюллер сделал такое циничное наблюдение: «Участи гражданского населения не позавидуешь. Но сочувствие необходимо принести в жертву тактическим соображениям».
Гитлер, который ввиду успеха советского контрнаступления отправил главнокомандующего германской армии Вальтера фон Браухича в отставку и лично взял на себя командование, во многом способствовал разгулу варварства: «дабы облегчить наши военные операции, не проявлять никакого сочувствия местному населению». Не то чтобы раньше учитывались интересы советских граждан, но теперь это уже было царство неограниченной жестокости. 20 декабря Гитлер отдал приказ использовать тактику выжженной земли и отбирать «зимнюю одежду у пленных и местного населения невзирая на последствия».
Хотя советские потери в битве под Москвой — от 650 тысяч до 1,28 миллиона человек — значительно превысили немецкие — от 174 до 400 тысяч — СССР располагал людскими резервами, оборудованием и сырьем, воевал на единственном фронте и уже в сентябре 1941 года начал получать обширную американскую помощь в виде продуктов питания, боеприпасов, грузовиков, джипов, бронетехники, танков и самолетов-истребителей (самым значительным вкладом были американские грузовики и джипы, общее число которых за время войны достигло 400 тысяч). Германии приходилось сражаться сразу на нескольких фронтах, к тому же под Москвой ей было значительно труднее восполнять потери личного состава армии и оборудование. По словам полковника Эрхарда Рауса, командующего 6-й танковой дивизией, которого цитирует Джонс, «немецкая армия так и не смогла восстановиться после потерь людей и техники, которые она понесла во время московского отступления».
Весной 1942 года немецким войскам удалось вернуть себе ряд утраченных позиций на севере и значительно расширить завоевания на юге СССР, но поражение под Москвой лишило их ауры непобедимости, тем самым придав сил СССР и его союзникам.
Фиаско, которое немцы потерпели под Москвой, отмечает еще один поворотный момент: Ганс фон Грейфенберг, начальник генерального штаба группы армий «Центр», обратил внимание, что это был момент, когда «Гитлер окончательно утратил связь с реальностью ведущейся на Востоке войны». Он так и не восстановил эту связь ни на Восточном фронте, ни на каком-либо другом, и продолжал выкрикивать безумные, напрасные, непоследовательные или противоречивые приказания до самого конца.
